— Да, — согласился Скороход и, явно не сдержавшись, прерывисто вздохнул. — Это просто чудо, дар небес! Честно говоря, я никак не ожидал, что эти векселя ко мне вернутся, да еще так скоро… — Он бросил на Клима косой взгляд. — Я ведь не тороплю события, они действительно ко мне вернулись? — Еще нет, — сказал Неверов, снимая темные очки и кладя их поверх папки, — но вернутся непременно, и притом прямо сейчас, если вы согласитесь выполнить одну мою маленькую просьбу. — Деньги? — деловито уточнил Павел Григорьевич. Клим откровенно зевнул, ради приличия прикрыв рот ладонью. — Будете хамить — перебегу во вражескую траншею, — пообещал он. — Вам тогда небо с овчинку покажется, потому что я вам не Твердохлебов и не тот наивный романтик, который им руководил. — Ну, полноте, я не хотел вас обидеть… — Надеюсь. Так вы готовы слушать? — Ну, разумеется… Клим начал говорить. Говорил он ровно четыре секунды, но сказанное очень удивило и озадачило Павла Григорьевича Скорохода. Впрочем, поскольку выполнение поставленного Неверовым условия представлялось делом простым и необременительным, он выразил свое полное согласие, после чего драгоценная папка перекочевала с одного края стола на другой, и Павел Григорьевич сумел наконец убедиться, что в ней действительно лежат казавшиеся безвозвратно утраченными банковские векселя на два миллиона долларов. Глава 19 Они неторопливо прошли по длинному, устланному ковровой дорожкой коридору с лепным потолком и мягкой подсветкой, свернули за угол и оказались в коротком тупике. Следуя простой человеческой логике, здесь, в этом укромном местечке, полагалось бы размещаться туалету, однако единственная выходившая сюда дверь была помечена номером, в котором не оказалось ни одного нуля. Впрочем, дела, которыми занимались за этой дверью, представлялись Климу Неверову столь же малопочтенными и куда менее естественными, чем те, для которых предназначены общественные туалеты. — Ну, я пошел, — сказал Неверов, поправляя узел галстука. — Ну, идите, — пожал плечами Скороход и протянул ему небольшой кожаный портфель. — Хотя я по-прежнему не понимаю, зачем вам это надо. — Из любопытства, — ответил Неверов. — Ради новых ощущений. И вообще, что вы ко мне пристали: зачем, зачем?.. Я вам помог и взамен попросил о крошечной услуге. Не будьте вы таким скрягой! — Я не скряга, — с достоинством возразил Скороход. — Я просто немного обеспокоен. Это может показаться странным, меня могут неправильно понять… — Ничего, перемелется — мука будет, — легкомысленно отмахнулся Неверов и, прежде чем Скороход успел еще что-нибудь сказать, вежливо, но решительно постучал в дверь. — Войдите, — послышался из кабинета хорошо знакомый Скороходу голос. Неверов аккуратно повернул свободной рукой начищенную до блеска латунную ручку, открыл дверь и переступил порог, оставив Скорохода в строгом деловом костюме скучать в коридоре. Павел Григорьевич вздохнул: несмотря на благодарность, которую он испытывал к этому Молчанову, его причуда все больше беспокоила Скорохода. Как, в самом деле, посмотрят на появление постороннего там, за этой отделанной под дорогое красное дерево дверью? Да еще и с таким подношением… Нет, с чисто формальной стороны тут придраться не к чему: Молчанов взят на место убитого Нимчука и просто выполняет свои служебные обязанности, да и векселя, если не принимать во внимание их внешний вид, пребывают в полном порядке и сохранили статус платежного средства. Но из чистой вежливости их, пожалуй, все-таки стоило обменять… «Да какого черта? — неожиданно разозлился он. — С меня нагло дерут семь шкур, а я бегаю на задних лапках с папочками в зубах и еще переживаю, что одна из них ненароком запачкалась! Ай-ай-ай, какое горе! Это ведь может кому-то не понравиться… Получается, мало отдать им свои деньги, надо еще и лизнуть их в зад, чтобы не морщились, принимая подношение… Тьфу! И правильно, что этот Молчанов смотрит на меня сверху вниз с плохо скрываемым пренебрежением. На такого червяка иначе смотреть нельзя…» Эта вспышка самоуничижительного раздражения прошла так же быстро, как и возникла. Павел Григорьевич был деловым человеком и знал, что попытаться вести дела иначе — значит не вести их вообще. Отказ от ежемесячных выплат равносилен деловому самоубийству, а может быть, и не только деловому. А раз платишь, будь любезен делать это с угодливой улыбкой — таковы правила игры. Когда слабый платит сильному за то, чтоб тот не свернул ему шею, делать это надо именно так — с глубоким поклоном, льстивой улыбкой и униженным лепетом. Потому что, если просто швырнуть деньги на землю да еще и плюнуть сверху для пущего эффекта, шею тебе свернут непременно. А денежки с земли все равно подберут и положат в карман, предварительно оттерев с них твой плевок — вернее, заставив его оттереть кого-нибудь, кто поумнее тебя. Клим Неверов, у которого моральные терзания Павла Григорьевича Скорохода вызывали не больше сочувствия, чем переживания одного из героев поговорки «вор у вора портянки украл», тем временем пересек не слишком просторный кабинет и остановился перед письменным столом, всем своим видом выражая приличествующее случаю почтительное смирение. Устроив свою жизнь так, что чиновники всех мастей и рангов оказывали на нее лишь косвенное влияние, он любил время от времени повалять дурака в присутственных местах, особенно когда это малопочтенное занятие могло пойти на пользу делу. За столом сидела немолодая, но отменно сохранившаяся и когда-то сногсшибательно красивая дама. Она читала какой-то выведенный на экран компьютера документ и время от времени вносила в него поправки, вслепую пробегая по клавиатуре изящными пальцами с длинными, любовно ухоженными ногтями. На безымянном пальце левой руки поблескивало массивное золотое кольцо с крупным бриллиантом. В ушах покачивались тяжелые бриллиантовые серьги, и в неглубоком вырезе белой блузки, поверх которой был надет строгий деловой жакет, тоже сверкало нечто не имевшее отношения к дешевой бижутерии. Фоном всему этому слегка потрепанному жизнью великолепию служил большой старый картотечный шкаф, ящики которого были непонятно для непосвященного помечены порядковыми номерами от единицы до ста. Частично заслоненное этим шкафом окно было плотно занавешено тяжелой темно-синей портьерой; на голой кремовой стене, как водится, висел портрет действующего президента. Клим привычно фиксировал в памяти все детали обстановки, но делал это машинально, почти целиком поглощенный разглядыванием подсвеченного голубоватым сиянием монитора, сосредоточенного, умело подкрашенного и обрамленного безупречной прической лица. Грамотно наложенный макияж делал это лицо трудно узнаваемым, но ошибки быть не могло: эту женщину Неверов уже встречал. «А ларчик просто открывался», — уже не впервые с грустью подумал он. Эта встреча могла бы стать для него полной неожиданностью, если бы накануне он не попросил Федора Филипповича навести кое-какие справки. Результат генеральских изысканий показался ему любопытным, а возникшие после смерти Твердохлебова мысли вкупе с кое-какими воспоминаниями превратили догадку в уверенность. Он уже не сомневался, что нужный ему человек сидит здесь, в этом здании, куда волен войти далеко не каждый простой смертный, но действительно не ожидал, что все окажется так просто. Дама за столом не спешила обратить на него внимание. Устав валять дурака, изображая почтительность, которая здесь воспринималась как должное, он кашлянул в кулак и довольно громко сказал: — Здравствуйте. — Одну минуту, — на мгновение оторвав взгляд от монитора, нетерпеливо сказала она и тут же вернулась к документу, который правила. Времени, которое понадобилось для того, чтобы перевести взгляд с посетителя обратно на экран, хватило для осознания увиденного. Лицо дамы на мгновение окаменело, а потом приобрело удивленное выражение. — Вы?.. — сказала она, глядя на Клима широко открытыми глазами, и тут же взяла себя в руки. — Гм… Вы по какому вопросу? — Я от Скорохода, — сообщил Клим. — Он просил передать вам папку. А ведь мы с вами уже виделись. Вот неожиданная встреча, правда? Руки с любовно ухоженным маникюром бесцельно пробежались по краю стола, красивые глаза в обрамлении густо накрашенных ресниц предательски моргнули. — Да, я что-то такое припоминаю… правда, очень смутно. — На кладбище, — напомнил Клим. — У могилы вашего сына, Сергея Сухова. — Ах да, — она грустно покивала. — Действительно, мир тесен. Не думала, что вы работаете у Скорохода. Вы ведь говорили что-то о Союзе ветеранов… — Там я работаю на общественных началах, — уточнил Неверов. — Впрочем, и здесь тоже. Она снова едва заметно вздрогнула, и Неверов мысленно удивился тому, насколько женщина не умеет держать себя в руках. Казалось бы, работая в таком месте, на такой должности, нужно иметь вместо нервов стальные канаты, а тут налицо явный испуг и полная растерянность… Впрочем, она могла умело притворяться. Вот только зачем? «Устала, — понял он. — Взвалила на себя ношу не по плечу, вот колени и дрожат. Это ведь не конверты со взятками из ящика в ящик перекладывать, когда точно знаешь, что тебе за это ничего не будет!» — Хорошо, — деловито сказала Анна Кирилловна, решив сделать вид, что ничего особенного не происходит. — Присядьте, пожалуйста. Давайте, что там у вас. «Вот, значит, как это делается, — подумал Клим, усаживаясь на стул для посетителей и неторопливо расстегивая портфель. — Ну, что там у вас, давайте уже… Ходите тут со своими деньгами, надоели до смерти… А впрочем, чего я ждал — фанфар и барабанного боя?» — Вот, — сказал он, кладя на стол папку. Анна Кирилловна с легким недоумением взглянула на пулевое отверстие в крышке и открыла папку. — Что это?! Что вы мне принесли?! Это… Это же кровь! — воскликнула она, отшатнувшись и побледнев. * * * — Совершенно верно, кровь, — подтвердил Неверов. — И полагаю, вы догадываетесь чья. Думаю, вам даже известно, как она туда попала. А если неизвестно, я подскажу: Твердохлебов не придумал ничего умнее, как носить папку на себе. Лицо Анны Кирилловны побледнело так, что это стало заметно даже под густым слоем пудры, но суетливость неожиданно ушла из ее взгляда и движений. Теперь выражение ее лица напоминало Климу то, как выглядел перед смертью Твердохлебов. — Заприте, пожалуйста, дверь, — попросила она безжизненным голосом. — Давайте выпьем чаю. — Там, в коридоре, Скороход, — проинформировал ее Клим. — Ничего, он подождет. Мы недолго, — она слабо улыбнулась. — Или вы боитесь, что я наброшусь на вас с топором? Не бойтесь. И чай можете пить смело, он у меня хороший, и завариваю я его хорошо. Я даже не стану вас травить, потому что потом будет очень трудно объяснить, откуда у меня в кабинете взялся покойник. — Хорошо, что вы хотя бы это понимаете, — проворчал Клим, возвращаясь к двери и поворачивая латунный барашек защелки. — Я вижу, вы обо мне не слишком высокого мнения, — сказала ему в спину Анна Кирилловна, звякая чашками и шурша какими-то пакетами. — «Преступник всегда ниже, а не выше обычного человека», — процитировал Клим. — Это Агата Кристи, если вы не в курсе. И еще одна цитата, если позволите. «Дилетант — тот, кто занимается наукой или искусством без специальной профессиональной подготовки, обычно не обладая углубленными знаниями. Женский род — дилетантка». Толковый словарь Ожегова. Он вернулся к столу и сел. — Значит, вы тот, кто расследовал это дело, — констатировала Анна Кирилловна, включая в сеть извлеченный из какого-то укромного местечка электрический чайник. — Я тот, кто искал украденные деньги, — поправил Клим. — И, как видите, нашел. — Из чего следует, что вы не дилетант? — предположила она. — Право, независимо от уровня вашей профессиональной подготовки, наивным вы не выглядите. Стало быть, должны понимать, что вам просто повезло. Твердохлебову была дана четкая инструкция: уничтожить папку со всем содержимым, как только она попадет к нему в руки. — Хотелось бы знать, почему он этого не сделал, — пробормотал Клим. Анна Кирилловна, которая засыпала заварку в пузатый, причудливой формы керамический чайник, повернула к нему грустное лицо. — Вам действительно интересно? Клим развел руками. — Что за вопрос? То, что мне удалось вас вычислить, не означает, что мне известен каждый ваш шаг. Кстати, вычислить вас оказалось сложно только потому, что никто и представить себе не мог, насколько все лежит прямо на поверхности. Она усмехнулась. — Да уж… Согласитесь, отобрать дело у майора Свинцова было довольно опрометчивым шагом. Он бы начал именно с того, что лежит на поверхности. — Ну, не знаю, — сказал Клим, борясь с ощущением нереальности происходящего, вызванным мирной обыденностью беседы, похожей на приятельские соседские посиделки. — Сомневаюсь. На фотографию некоего сержанта ВДВ в квартире Твердохлебова ваш хваленый майор внимания не обратил, а она послужила ключом к разгадке. Анна Кирилловна печально кивнула.