– Господи Исусе! – воскликнул он, упираясь кулаками в стол, чтобы удержаться на ногах. – Господи! – повторил он, шатаясь. Потом содрогнулся еще раз и, теряя силы, выговорил: – Красная шкатулка… Боже, дай мне силы… одно слово… – и, издав какой-то утробный стон, повалился на бок. Я было подхватил его, но, видя, что он без сознания, опустил на пол. Потом встал на колени и увидел прямо перед собой ботинки Вулфа. – Вроде дышит, – сказал я. – Впрочем, нет. Кажется, конец. – Доктора Волмера, живо! – рявкнул Вулф. – И мистера Кремера тоже! Одну секунду, дай-ка мне его пузырек. Спеша к телефону, я слышал, как Вулф бормотал под нос: – М-да, ошибочка вышла. Именно здесь смерть его и настигла. Какой же я все-таки недоумок! Глава 9 На следующий день мы с Вулфом сидели в кабинете. Он выписывал чеки, а я складывал их пополам и запечатывал в конверты. Второе апреля, четверг – самое время платить по мартовским счетам. Вулф спустился из оранжереи ровно в одиннадцать, и в ожидании инспектора Кремера мы занялись подсчетом расходов. Вчера, когда прибежал доктор Волмер, живущий в квартале от нас, Макнейр, конечно, был уже мертв. Потом прибыл Кремер с двумя своими молодцами. Затем помощник судебно-медицинского эксперта. Он констатировал смерть и осмотрел труп, после чего тело увезли на вскрытие. Вулф изложил Кремеру все как было, но отказался предъявить сделанную мной машинописную запись его беседы с покойным. Зато пузырек с аспирином, в котором из пятидесяти таблеток осталось четырнадцать, был передан инспектору. К концу разговора с Кремером Вулф начал нетерпеливо ерзать в кресле, потому что подошло время обедать: было уже начало девятого. Раньше я думал, что его привычка принимать пищу строго по часам, даже если вдруг разверзнется ад и упадет небо, – это всего лишь стремление прослыть оригиналом, но потом понял, что ошибался: он действительно бывал голоден в эти минуты. Не говоря уже о том, что его ожидали блюда, приготовленные Фрицем Бреннером. Вчера вечером, после обеда, и сегодня, когда Вулф спустился из оранжереи, я попробовал сделать несколько дипломатических заходов, но всякий раз получал по носу. Слишком давить на шефа я не собирался, потому как понимал, что при данных обстоятельствах за опрометчивое любопытство можно запросто вылететь с работы. Пожалуй, никогда раньше он не был таким раздражительным. Еще бы! В его собственном кабинете буквально на его глазах сыграли заключительный акт чисто сработанного убийства, да еще через десять минут после того, как он высокомерно заявил жертве, что в его кабинете смерть настигнуть не может. Неудивительно, что он теперь отмалчивался, медлил, и я не стал пришпоривать его. Не хочешь говорить, не надо, думал я; понятно, что увяз по самые уши, но хватит уже барахтаться, пора выбираться на твердую землю. Кремер прибыл, когда я вкладывал в конверт последний чек. Вид у инспектора был деловой, но не слишком озабоченный. Усаживаясь, он даже подмигнул мне, стряхнул пепел с сигары, снова сунул ее в рот и оживленно начал: – Вулф, пока я ехал к вам, знаете, какая мысль пришла мне в голову? Что такой оригинальной причины навестить вас у меня еще не было. За чем я только к вам не приезжал! То пытался вытянуть из вас что-нибудь свеженькое, то выяснял, не прячете ли вы у себя подозреваемого, то предъявлял вам обвинение, что вы чините препятствия правосудию. Но вот сегодня я в первый раз прибыл в ваш дом как на место преступления. Собственно говоря, я даже сижу на нем. Он ведь в этом кресле сидел, да? – Не обращайте внимания, шеф, – утешил я Вулфа. – Инспектор шутит. Легкий приступ юмора. – Слышу, – мрачно ответствовал Вулф. – Я ценю юмор, даже такой, как у мистера Кремера. Сэр, вы исчерпали запас своих шуток? – Никак нет, сэр! – ухмыльнулся Кремер. – Ланцетту из окружной прокуратуры помните? Ну, того, который участвовал в разбирательстве дела Фермаунта. Это было три года назад. С тех пор он вас на дух не переносит. Так вот, звонит он комиссару полиции и говорит, что Вулф на обман скор. Это мне сам Хомберт сказал. Да, говорю я ему, Вулф действует быстро, но ведь не быстрее же света. – Кремер снова фыркнул, выволок из-под стула портфель и водрузил его на колени. – Тут все. А мне надо вернуться к себе до ланча. Успеем переварить? – Не успеем, – все так же мрачно ответил Вулф. – У меня и без того, кажется, несварение желудка. – Он ткнул пальцем в сторону портфеля. – Там у вас бумаги Макнейра? Кремер мотнул головой: – Так, в основном всякий хлам. Может, только две-три бумаги и сгодятся. Я прикинул, вы двигались в верном направлении. Судя по тому, что успел сказать Макнейр, тут явно замешаны Фросты. Мы их сейчас проверяем и этого типа Жебера тоже. Есть две другие версии. Первая – самоубийство. Вторая связана с этой особой, графиней фон Ранц-Дайкен. Она, говорят, в последнее время начала за Макнейром ухлестывать. Не исключено, что… – Чушь какая-то! – взорвался Вулф и тут же спохватился. – Извините, мистер Кремер, просто я не склонен фантазировать. Пожалуйста, продолжайте. – Хорошо, – буркнул Кремер. – Только с чего вы взъелись? Ну, пусть я фантазирую. И тем не менее двоих ребят я к этой графине приставил. – Он перебирал бумаги, вынутые из портфеля. – Теперь насчет пузырька с аспирином. В нем мы обнаружили четырнадцать таблеток. Двенадцать – нормальный аспирин фабричного производства. А вот две изготовлены в лаборатории: примерно пять гран цианистого калия, а снаружи слой аспирина. Аспирин, очевидно, наносили, смешав порошок-наполнитель с вяжущим веществом. Наш эксперт сказал, что таблетки сделаны самым тщательным образом. Если глотать – никакого постороннего вкуса, никакой горечи, как у миндаля, нет. И запаха тоже не чувствуешь – в пузырьке ведь абсолютно сухо. – А вы говорите – самоубийство, – вставил Вулф. – Я сказал об этом только как о версии. Ладно, пойдем дальше. Предварительные результаты вскрытия подтверждают, что причина смерти – отравление цианистым калием. Пока что не ясно, в обеих таблетках был яд или только в одной, потому что во влажной среде и аспирин, и цианистый калий моментально растворяются. Макнейру, думаю, без разницы, от одной таблетки он загнулся или от двух, а мне и подавно. Меня вот что волнует: кто подложил самодельные таблетки в пузырек? У кого была такая возможность? Сейчас этим занимаются трое моих самых знающих ребят. Но ответ напрашивается сам собой: кто угодно или почти кто угодно. Последнюю неделю Макнейр глотал таблетки, как курица зерно. Пузырек с аспирином стоял у него все время на виду или лежал в ящике стола. Но сейчас ни там, ни там пузырька нет. Значит, он прихватил его с собой, когда поехал к вам. От пятидесяти таблеток осталось только четырнадцать. Допустим, он принимал по дюжине в день – выходит, целых три дня пользовался этим пузырьком. Да за это время к нему в кабинет десятки людей заходили. Все Фросты побывали, ну и Жебер тоже. Кстати, – Кремер начал перелистывать бумаги, – что это значит… – Каме… камелоту… что-то неразборчивое по-французски. – Camelots du roi, – отозвался Вулф. – «Королевские молодчики». Это в Париже такая кучка монархистов. – Вот-вот, Жебер в свое время был с ними связан. Вчера вечером я телеграфировал в Париж и утром получил ответ, что он был одним из этих, как их там… Вообще-то, он в Нью-Йорке уже три года. Сейчас наводим справки. Пока у нас есть сведения, что он босс. – Босс? – У Вулфа приподнялась бровь. – Ну, это такой жаргон полиции, – пояснил я. – Без определенных средств к существованию. Интеллигентное название для бездельника, живущего за чужой счет. Вулф вздохнул, а Кремер продолжил: – Все, что положено в таких случаях, сделали. Отпечатки пальцев сняли и с пузырька, и с ящика стола, где лежало лекарство… – Это все понятно, – перебил его Вулф. – Но убийца, видно, та еще штучка. И делать надо больше, чем положено. – Сделаем, – согласился Кремер. – Или вы сделаете. – Он положил сигару в пепельницу и полез в карман за новой. – Мы уже обнаружили, за что можно зацепиться. Макнейр был вчера у своего адвоката, интересовался вот каким обстоятельством: не разбазарил ли Дадли Фрост имущество своей подопечной племянницы. Просил узнать поскорее. По словам Макнейра, Эдвин Фрост, когда умер, не оставил жене ни цента. Это было двадцать лет назад. Все свое состояние он завещал дочери, а брата Дадли назначил опекуном – при условии, что никто не вправе будет требовать от него отчета. Так все это время он ни перед кем и не отчитывался. Любопытный фактик, верно? Он вам ничего не говорит? Если Дадли Фрост промотал, скажем, миллион, – какой ему резон убирать Макнейра? – Понятия не имею. Пива хотите? – Нет, спасибо. – Кремер зажал в зубах сигару и начал с такой яростью ее раскуривать, что казалось, она вот-вот запылает по всей длине. – Думаю, это нам кое-что даст. – Он снова принялся перекладывать стопку бумаг. – Вот документ, который вас наверняка заинтересует. Между прочим, с адвокатом Макнейра можно вести дела, конечно в разумных пределах. По вашему совету я его быстро разыскал. Он и насчет Дадли Фроста меня просветил и сообщил, что вчера Макнейр переделал свое завещание. А когда я объяснил, насколько все серьезно, даже позволил мне снять копию с этого документа. В нем фигурирует ваше имя и вполне определенно сказано, что именно он вам оставляет. – Это было сделано без моего согласия. – Вулф налил себе пива. – Мистер Макнейр моим клиентом не был. – А теперь будет, – хрюкнул Кремер. – Не станете же вы отказывать покойнику. Он тут кое-что по мелочам завещал, но основная часть имущества после выплаты долгов переходит к его сестре Изабелле Макнейр, проживающей в местечке Кэмфирт, в Шотландии. Дальше говорится о каких-то инструкциях личного характера относительно той части состояния, которую он передает сестре. – Кремер перевернул еще один листок. – А вот что касается непосредственно вас. Шестым пунктом вы назначаетесь душеприказчиком его имущества, правда без особого вознаграждения. А пункт седьмой гласит: «Ниро Вулфу, проживающему в доме номер девятьсот восемнадцать по Западной Тридцать пятой улице города Нью-Йорка, завещаю мою красную кожаную шкатулку с ее содержимым. Я информировал мистера Вулфа о местонахождении шкатулки, и содержимое ее должно рассматриваться как его единоличная собственность, каковой он вправе распоряжаться по своему усмотрению. Все расходы, которые могут возникнуть в этой связи при оказании ему определенных услуг, должны считаться оправданными и по предъявлении счета на разумную сумму подлежат незамедлительной оплате». Вот в таком разрезе! – кашлянув и выпустив облако табачного дыма, сказал Кремер. – Теперь он ваш клиент, как ни крути. Точнее, будет им, как только суд утвердит завещание. – Но я не давал согласия, – покачал головой Вулф. – Позвольте два замечания. Первое: обратите внимание на поразительную шотландскую осмотрительность. Когда мистер Макнейр составлял документ, он пребывал в полнейшем отчаянии. Предлагает работу, которая имеет для него жизненно важное значение, умоляет выполнить ее как можно тщательнее, иначе душа его не успокоится, и тем не менее пишет, что счет должен быть на разумную сумму. – Вулф вздохнул. – Очевидно, это тоже необходимое условие успокоения души. И второе: мне завещан кот в мешке. Где она, эта красная кожаная шкатулка? Кремер пристально посмотрел на него: – Вот и я удивляюсь. Веки у Вулфа настороженно приподнялись. – Что означает ваш тон, сэр? Чему вы удивляетесь? – Удивляюсь, как это вы не знаете, где может находиться красная шкатулка. – Инспектор поднял руку ладонью вперед. – Почему, собственно, я не должен удивляться? Сто против одного, что в шкатулке и заключена разгадка всей этой истории. – Он обвел взглядом комнату и продолжил: – Я, разумеется, не буду утверждать, что в эту самую минуту шкатулка находится в вашем кабинете, ну, скажем, в том сейфе или в столе у Гудвина. – Кремер повернулся ко мне. – Может, все-таки заглянете туда, юноша? – А зачем мне заглядывать? – ухмыльнулся я. – Она у меня в ботинке. – Мистер Кремер, – вмешался Вулф. – Я же вчера сообщил вам, на чем Макнейр закончил свой рассказ. Или вы позволяете себе подозревать… – Ну вот что, – заговорил инспектор тверже и громче, – хватит вам заноситься. Если бы я позволял себе подозревать, то не стал бы сюда тащиться, а просто вызвал бы вас в управление. Ваше фальшивое возмущение – я уже сыт им по горло! Забыли, что написал вчера Макнейр в своем завещании? Вот, цитирую: «Я информировал мистера Вулфа о местонахождении шкатулки». Прошедшее время! Улавливаете? Допускаю, вы передали мне все, о чем Макнейр говорил вчера. Но откуда в таком случае прошедшее время? Значит, был разговор раньше? Вы же с ним и во вторник встречались. – Это вздор! Во вторник была короткая предварительная беседа… – Знаю я ваши короткие беседы. Пора вам раскалываться. Будь я проклят, если опять стану в очередь и буду терпеливо ждать, пока вы соизволите открыть двери и пустить нас на представление! Черт побери, у меня есть все основания потребовать, чтобы вы немедленно предъявили красную шкатулку! Я должен знать, что в ней! От кормушки я вас оттаскивать не собираюсь, валяйте, гребите свои гонорары! Но я-то начальник отдела по расследованию убийств полиции Нью-Йорка, и мне до смерти надоело, что вы строите из себя неизвестно кого, будто вы царь и Бог и каждый обязан подносить вам на блюдечке факты, свидетелей, доказательства, улики. Нет, больше я этого не потерплю! Ни за что на свете! – Когда закончите, скажете, – мягко проговорил Вулф. – Не закончу, не надейтесь. – Увы, мистер Кремер, вам и на этот раз не повезло. Вы подтянули резервы и готовы взять реванш за все, потребовав теперь, чтобы я предъявил шкатулку. Однако момент выбран вами неудачно. Признаюсь, мне иногда действительно приходилось водить вас за нос. Но вы не припомните ни одного случая, когда бы я сказал намеренную и заведомую ложь. Такого никогда не было, сэр! Повторяю еще раз: я в глаза не видел этой шкатулки, не знаю, где она находится, и понятия не имею, что в ней. Так что, пожалуйста, перестаньте рычать. Кремер вытаращил глаза, рот у него непроизвольно раскрылся. Обычно властный, уверенный в себе, сейчас он имел вид весьма жалкий. Отвисшая челюсть подсказала мне, что он даже не рассердится, если я посочувствую ему. Словно потягиваясь, я развел руками – карандаш в одной, блокнот в другой, – набрал в легкие воздуха и громко протяжно зевнул. Он прекрасно все это видел, однако сигару в меня не швырнул, значит, и в самом деле был оглоушен. – Вы это – честно? – наконец выдавил он. – У вас ее нет? – Да. У меня ее нет. – И вы не знаете, где она находится? Не знаете, что в ней? – Не знаю. – Тогда зачем же он вчера записал в завещании, что информировал вас о местонахождении? – Собирался информировать, а запись сделал заранее. – Значит, не успел ничего сказать? – Фантастика! – Вулф нахмурился. – Сэр, повторы уместны в музыке и при перекрестных допросах, вы не находите? Кремер даже не заметил, что пепел с его сигары упал на ковер. – Будь я проклят! – пробормотал он и сел поглубже. Я решил, что самое время зевнуть еще раз, раскрыл было рот, и мне едва не свело судорогой челюсть, так как Кремер внезапно рявкнул: – Сдержаться не можешь, что ли, шут гороховый! – Господи, – обиделся я, – нельзя даже… – Да заткнись ты! Очень невеселый вид был у инспектора, и уже совсем стало тоскливо, когда он начал плакаться Вулфу в жилетку: – Здорово вы мне вмазали, ничего не скажешь. Не думал, что вот так подставлюсь, как маленький. Я знаю, вы любите что-нибудь попридержать, ну и подумал: по крайней мере по двум пунктам – полный порядок. Разгадка убийства в красной шкатулке – это пункт первый. Второй пункт – шкатулка у вас или вы знаете, где она. Вы говорите, что второе отпадает. Хорошо, я вам верю. А как с пунктом первым?