Вниз по дороге медленно ехал потрепанный «исудзу». Позади него клубилась пыль. Следом бежали несколько человек и смотрели на то, что находилось в задней части грузовика. Халима положила одну руку на плечо Даниэля, другую прижала к губам. И он понял, что случилось. На кого они смотрят. Он пытался дышать ровно, но в груди все сжалось. Даниэль бросился к автомобилю, но остановился уже через несколько метров – ноги его не слушались. Хотелось заткнуть уши, бежать прочь и никогда больше не слышать о грузовике и о том, что в нем находится. Но он все стоял на дороге, чувствуя, как пересохло во рту. Даниэль все понял. Он прочитал это в глазах Адель, чье яркое платье развевалось на ветру, в то время как она нервно переступала возле грузовика. По другую сторону от автомобиля бежали дети – подпрыгивая, они пытались рассмотреть лежавшее там тело. Даниэль вышел на дорогу и поднял руку, останавливая грузовик. Он узнал водителя. Это был немногословный, практически беззубый пятидесятилетний мужчина, который не раз подвозил молодых людей к границе. На местах для пассажиров сидели два жилистых парня и вытаращенными глазами смотрели на Даниэля. Друзья кузена, которые пересекли с ним границу. Старенький «исудзу» резко затормозил. Даниэль велел детям уйти, но они только отбежали на несколько метров и остановились в тени деревьев, не сводя глаз с автомобиля. Мотор выключился. Казалось, весь мир, даже птицы, затих. Даниэль обошел машину спереди и подошел к кузову. Джомо был завернут в грязно-серое одеяло, но во время долгой и тряской дороги оно сползло, открыв голову, плечо и почти всю ногу. Смерть исказила черты его лица, сделав их острыми и прямыми. Губы Джомо стали натянутыми, как у старика, а волосы казались седыми от пыли. Даниэль откинул одеяло. Рубашка Джомо была грязной, но целой, без следов крови. По ту сторону грузовика слышался громкий плач Адель. Он не решался посмотреть на нее. Пассажирская дверца открылась. Один из друзей Джомо вышел из машины. – Он был убит выстрелом в спину. Даниэль, не отрывая взгляда от тела, кивнул. – Мы не стреляли даже. Но они заметили нас и спустили собак. Меня укусили за руку. Краем глаза Даниэль видел, как парень закатывает рубашку и показывает рану, но смотреть на это не было сил. Парень продолжал говорить, его слова лились сплошным потоком, но Даниэль слышал только отрывки. Что-то о том, как они убили одну из собак пангой и застрелили другую из ружья; как их поймала охрана, когда они пытались скрыться; как выстрелили в Джомо и, раненый, он пытался бежать, но потом им пришлось тащить его на себе. Халима обняла Адель, которая содрогалась от плача. Даниэль смотрел на них и пытался вспомнить, на пятом или шестом месяце была его сноха. Теперь он обязан обеспечить их – Адель и будущего ребенка. Как он справится с этим, если не может прокормить даже собственную семью? Даниэль посмотрел на свои руки и заметил, что они дрожат, – точно так же, как у Адель. Нью-Йорк, США Роб Чезей проснулся на кожаном диване, от которого пахло мужским одеколоном и сигаретным дымом. Дождь стучал по оконному стеклу совсем близко. Поскольку он спал на животе, щека прилипла к дивану, и кожу потягивало, пока он аккуратно поднимал голову. Роб поднялся. Тело сотрясала мелкая дрожь, будто он сидел в ванне, наполненной ледяной водой. Роб знал, что делать с этим хорошо знакомым чувством. Ему нужно совсем немного, чтобы смягчить тревогу. Роб положил ладони на диван и почувствовал, как они затвердели. Он испугался своих мыслей. Комната качалась. – Что это? Почему так? Неужели я вчера что-то… В памяти мгновенно всплыла картина: тесное подвальное помещение и рука, которая тянется за таблеткой. Его рука. – Черт, черт, черт! Роб почувствовал, что обмочился во сне. Такое часто случалось, когда он был слишком одурманен. Он сидел, поставив локти на колени и прикрыв голову руками, и пытался вспомнить, что делал прошлой ночью. Но в памяти сохранились только фрагменты. Лиц он не помнил. Лишь безжизненные глаза, диван с красной, как в дешевой закусочной, обивкой, шест и стоявшее на столе круглое зеркало. Он икнул и почувствовал изжогу. Глубокий вдох: «Роб, прочь тошноту!» Он вздохнул и заглянул в кухню, совмещенную с гостиной. Там спал бледный парень в черной майке. Он еле нашел место среди пустых бутылок и банок. Роб посмотрел в окно. Прямо перед домом проходила дорога, с другой стороны располагались заброшенные здания. «Бронкс? Или, может быть, Квинс? Где Вакко и Костлявый ТТ? Как они могли меня бросить? Или это я сбежал?» Ветер усилился, и дождь еще громче застучал по оконной решетке. Звук пробуждал воспоминания о прошлой жизни, о квартире на улице Мункгата в Арбуге, где Роб вырос, о хмурых днях, когда он сидел на кровати и наблюдал из окна за дорогой Гамла – Эребру, по которой все куда-то торопились. Все, кроме него… Роб оторвал взгляд от окна и почесал грудь. Ткань футболки была какая-то жесткая. Он посмотрел на нее и увидел высохшие желтовато-коричневые пятна от рвоты. Он сорвал футболку, как будто по ней бегали муравьи, и швырнул на пол. Она упала возле его бархатного фиолетового пиджака. Роб поднял его и осмотрел. Никаких пятен. Отлично! Он надел его на голое тело. Нащупал телефон, который лежал в кармане кожаных брюк. Вытаскивая его, он почувствовал боль. Рука была в ранах и запекшейся крови. В памяти всплывали фрагменты вчерашней драки, и Роб вспомнил, как напал на какого-то фаната. Его охватила тревога, хотелось провалиться сквозь землю. Он больше никогда так не поступит. Никогда! Ему нужно уйти отсюда. Но где же его обувь? В поисках ее Роб обошел всю квартиру. Дверь в туалет открыта, умывальник забрызган кровью, а рядом с мылом лежит использованная игла. Роб похолодел и в отчаянии взглянул на свои руки, выискивая следы от уколов. Их не было. Он с облегчением вздохнул, но руки по-прежнему дрожали. В спальне лежал черноволосый парень весом как минимум двести килограммов. На столике валялись три пачки долларовых купюр, скрепленные разноцветными резинками. Роб вышел в коридор и нашел под своей курткой, которая валялась на полу, свои черные «конверсы». Он натянул их и вышел из квартиры. На улице было пусто. От холодного ветра Роб задрожал еще сильнее и пошел быстрее, чтобы согреться. На перекрестке он поймал такси, повалился на заднее сиденье и попросил водителя отвезти его в отель. Он откинулся на сиденье, слушая наводящий дремоту шум колес по мокрому асфальту. Мышцы расслабились, но голова болела так сильно, что, казалось, кровь в ней вот-вот закипит. Такое бывало с ним и раньше. Каждое чертово утро Роб просыпался от мыслей, которые на сумасшедшей скорости вертелись в его голове. Сначала он замедлял это алкоголем, затем – таблетками, в основном бензодиазепинами. А потом всем, чем угодно. Но это было тогда. Роб ничего не принимал уже почти два года. До прошлой ночи. Мокрая одежда так плотно обхватила тело, что стало трудно дышать. Чтобы отвлечься от своих мыслей, Роб достал из кармана телефон и проверил расписание: 14:00. Пивной бранч с приглашенными журналистами. Терраса на крыше отеля. Нет-нет-нет! Какого черта Гас запланировал пресс-конференцию на сегодня? Нельзя было в этот раз закончить концертом в «Мэдисоне»? А что, если кто-то видел его под кайфом? Или как он дрался с фанатом? Роб вспомнил множество камер телефонов, направленных на них. Каждый второй вопрос будет об этом. Он пролистал календарь. После пресс-конференции их ждет спонсорская встреча, после которой Роб и другие парни из группы должны рассказать истории о наркотиках, от которых у пиар-менеджеров зажигаются глаза. Но сначала ему нужно хорошо напиться. А потом будет этот чертов банкет с изобилием алкоголя и наркотиков, которые им подадут на блюдечке с голубой каемочкой. Роб уже чувствовал, как оттянется там. Ему этого не хватало, хоть он знал, к чему приводит такая тоска. Точно так же, как и перед первым его рецидивом, и после… В желудке возникло неприятное чувство. Роб попросил водителя такси припарковаться. Машина еще не остановилась, когда он открыл пассажирскую дверцу, и его стошнило прямо в лужу. Холодный дождь лил на волосы и шею, но он так и сидел наклонив голову. – Все в порядке? – спокойно, без удивления или злости, спросил водитель. Роб выпрямился. – Да. Но самочувствие у него было паршивое. Все идет к черту. Он это уже чувствует. Главная причина того, что он покинул Лос-Анджелес и переехал в Нью-Йорк, – желание уйти от пьянок и тяги к наркотикам, которые преследовали его там. Не то чтобы Нью-Йорк был особенно пуританским, но прием наркотиков и деградация были тут побочными эффектами творчества. В Лос-Анджелесе это основная его цель. Такси ехало вперед, и Роб снова взял в руки телефон. Нужно попытаться справиться с тревогой. Он просмотрел некоторые комментарии на официальной странице группы в Facebook. Фанаты в восторге от концерта. Они были хороши вчера, чертовски хороши! Потом он увидел пост от Вакко, написанный после часа ночи: Приходите и отметьте с нами на «Bowery Ballroom». Так вот почему там был такой беспорядок! Он закрыл приложение и вошел в личную почту. Двадцать два непрочитанных сообщения, одно из которых – от так называемого отца. Роб удалил его, даже не читая. Когда он стал успешным, папаша принялся писать длинные письма о том, как сильно сожалеет, что не был рядом с сыном, и предлагал возобновить контакты. – Иди к черту, старик! Роб просмотрел непрочитанные сообщения. Бо?льшая часть – не интересные. Было одно от Тинуса ван Хобека, письма которого обычно заставляли Роба почувствовать себя хорошим человеком. Сегодняшним утром это было ему как никогда нужно.