– Можешь на нем спать, – разрешил я. – Мне эта штука не понравилась. Кошка потерлась головой о слоновую кость и снова посмотрела на меня. Уже с упреком. – У меня, киса, своя голова на плечах. Желание спать начисто улетучилось. Я встал и отправился в ванную, где принял душ. Открыв шкаф, я обнаружил, что за ночь моя одежда куда-то пропала. Все остальное было моего размера, но сильно отличалось от привычных мне фасонов. Там висели штаны свободного покроя, которые завязываются на шнурок, и балахонистые рубашки. Все они были из белого полотна. Рядом я увидел одежду на случай холодной погоды. Она напоминала ту, что носят феллахи – египетские крестьяне. Это был совсем не мой стиль одежды. Сейди без конца подкусывает меня за неумение стильно одеваться. Она говорит, что я одеваюсь как старик: старомодные рубашки, у которых кончики воротничка пристегиваются на пуговицы, слаксы, кожаные туфли. Может, это и так. Но отец не уставал вбивать мне в голову, что я должен одеваться как можно лучше. Помню день, когда он впервые заговорил об одежде. Мы ехали в Афинский аэропорт. Жара за окнами машины достигала 112 градусов[10]. Я обливался потом и удивлялся, почему мне нельзя переодеться в футболку и шорты. Зачем эти муки? Мы же едем в аэропорт, а не на торжественный прием. Отец похлопал меня по плечу и сказал: – Картер, ты уже не маленький, и мне хочется, чтобы ты усвоил некоторые вещи. Мы с тобой не просто американцы. Мы – афроамериканцы. Конечно, со времен моего детства отношение к чернокожим заметно изменилось. Но люди всегда будут судить тебя строже, чем белых, и потому ты должен выглядеть безупречно. – Но это несправедливо! – возмутился я. – Справедливость не означает, что все получают поровну, – ответил отец. – Справедливость – это когда каждый получает то, что ему необходимо. И не просто так, а сообразно своим усилиям. Другого способа нет. А в число усилий входит и старание одеваться как подобает. Тебе понятно? Я ответил, что ничего не понял. Но делал так, как он велел. Тщательный выбор одежды встал в один ряд с изучением Древнего Египта, баскетбольными тренировками, занятиями музыкой и практикой в путешествиях с единственным чемоданом. Я не перечил отцу. Он всегда оказывался прав… до вчерашнего вечера в Британском музее. Я надел то, что было. Ноги в шлепанцах чувствовали себя вполне уютно, но в такой обуви не побегаешь. Дверь в комнату Сейди была открыта, но сестру я там не застал. К счастью, дверь моей комнаты тоже отперли. Маффин побежала вместе со мной. Мы прошли по балкону мимо пустующих комнат и спустились вниз. Особняк мог бы принять на ночлег не менее сотни человек, но он пустовал, и в этом было что-то пугающее. На диване сидел павиан Хуфу, сжимая ступнями баскетбольный мяч. В руках он держал странный кусок мяса, покрытый розовыми перьями. По телевизору шел обзор спортивных событий вчерашнего вечера. – Привет! – сказал я Хуфу, сам удивляясь, что разговариваю с павианом. – «Лейкерсы» выиграли? Хуфу скосил на меня глаза и постучал ногами по мячу. Похоже, он был не прочь сыграть прямо сейчас. – Агх, агх, – проверещал он. К его губам прилипло розовое перо, отчего у меня в животе возникли не самые приятные ощущения. – Да, понимаю. Мы поиграем. Чуть позже. Договорились? Амос и Сейди завтракали на террасе. Погода была далеко не летней, но им хватало тепла горящего очага. Во всяком случае, не похоже было, что они мерзнут. Я немного задержался возле статуи Тота. При дневном свете бог с птичьей головой уже не казался таким страшным. Но все равно я мог поклясться, что бусинки его глаз внимательно следили за мной. Я стал вспоминать слова огненного человека. Он говорил, что нас нужно схватить раньше, чем мы узнаем о своих силах. Какие у нас силы? Но тем не менее, вспомнив об этом, я ощутил их прилив. Совсем как вчера, когда я движением руки заставил входную дверь подняться. Мне показалось: если я захочу, то смогу поднять что угодно. Даже тридцатифутовую статую бога Тота. Состояние, которое я сейчас испытывал, было похоже на гипноз. Маффин с голодным мяуканьем потерлась мне о ноги. Странное состояние рассеялось. – Ты права, – сказал я кошке. – Дурацкая мысль. Я улавливал вкусные запахи завтрака: французскую сдобу, поджаренный бекон, горячий шоколад. Естественно, Маффин не терпелось поскорее оказаться на террасе. Я пошел за ней и толкнул стеклянную дверь. – Ну вот и Картер проснулся, – приветствовал меня Амос. – С Рождеством тебя, мой мальчик. Садись завтракать. – Давно бы пора, – проворчала Сейди. – Мы уже не знаю сколько времени тебя ждем. Наши глаза встретились, и я понял, что у нас с ней схожие мысли. И они были связаны со словом «Рождество». После маминой смерти мы не встречали вместе ни одно рождественское утро. Наверное, Сейди забыла, как мы делали украшения из шерстяных ниток и конфет. И знаете какое? Глаз Гора! Амос налил себе большую чашку кофе. На нем была та же одежда, что и вчера. Надо сказать, наш дядя умел одеваться стильно. Его костюм из синего сукна был сшит на заказ. Костюм дополняла мягкая шляпа того же цвета. Волосы были аккуратно заплетены в косичку, украшенную ляпис-лазурью – камнем, из которого древние египтяне любили делать украшения. Даже стекла круглых очков отсвечивали голубой тонировкой. Возле очага, на специальной подставке, лежал тенор-саксофон. Я на миг представил, как Амос играет что-нибудь меланхоличное, и звуки его саксофона разносятся над Ист-ривер. Сейди тоже была в полотняной пижаме, но ей каким-то образом удалось сохранить свои любимые ботинки. Наверное, спала в них. Такой наряд не очень-то вязался с красными прядями ее волос, но я не стал ее поддразнивать. У меня самого вид был не лучше. – Скажи, Амос… ты здесь не держишь комнатных птичек? А то Хуфу вовсю лопает что-то пернатое. Перья розовые. Амос хмыкнул и глотнул кофе. – Прошу прощения, если это зрелище тебя расстроило. Видишь ли, Хуфу – очень разборчивое существо. Он ест только то, что оканчивается на букву «о». «Дорито», буррито[11], фламинго. – Ты хочешь сказать… – Картер, – одернула меня Сейди. – Не спрашивай. Похоже, она уже поднимала эту тему и услышала то же, что и я. – Пожалуйста. Могу и не спрашивать. – Угощайся, – сказал мне Амос, кивая на стол, заставленный разнообразной едой. – А потом займемся объяснениями, которые тебе вчера так не терпелось получить. К счастью, на столе не было никаких блюд из фламинго, и это меня успокоило. Зато там хватало более привычной еды. Я положил себе большую порцию блинов с маслом и сиропом, кусок поджаренного бекона и налил стакан апельсинового сока. Краешком глаза я заметил какое-то движение и оглянулся на бассейн. Под водой плавало что-то длинное и бледное. Я едва не выронил тарелку. – Там кто? – Крокодил, – будничным тоном ответил Амос. – Символ удачи. Он альбинос, но прошу тебя не заострять на этом внимания. Ему неприятно это слышать. – Его зовут Филипп Македонский[12], – сообщила Сейди. И Сейди так спокойно относится к соседству крокодила? Ну, если она не боится, мне тем более нельзя показывать свой страх. – Какое длинное имя, – сказал я. – Так и крокодил длинный, – заметила Сейди. – Кстати, он любит бекон. В подтверждение своих слов она бросила через плечо кусочек бекона. Филипп выпрыгнул и на лету поймал угощение. Его кожа была совсем белой, а глаза – розовыми. В здоровенной пасти уместился бы не то что бекон, а целый поросенок. – Для моих друзей он совсем безобидный, – заверил меня Амос. – В древние времена возле каждого храма было озеро с крокодилами. Крокодилы – сильные маги. – Значит, павиан, крокодил… это все твои домашние животные? – спросил я. Амос задумался. – Если говорить о видимых, то все. Я пересел, стараясь находиться подальше от бассейна. Возле ног терлась урчащая Маффин. Кошке тоже хватало ума не приближаться к магическому крокодилу. – Амос, ты обещал нам объяснить, – напомнил я дяде, жуя очередной блин. – Конечно. С чего начнем? – С кого, – поправила его Сейди. – С нашего отца. Что с ним произошло? Амос втянул в себя воздух. – Джулиус пытался вызвать бога. К сожалению, это ему удалось. Мне было трудно принимать дядины слова всерьез. Сами подумайте: он сидел, намазывал масло на булочку и говорил о… вызывании богов! – Какого именно? – спросил я, подлаживаясь под дядин тон. – Или отцу было все равно? Сейди лягнула меня. По ее серьезной физиономии я понял, что она действительно верит дядиным словам. – Египетских богов много, и ты это знаешь, – продолжал Амос, жуя булочку. – Но твоему отцу требовался не любой из них. Он многозначительно посмотрел на меня. – Осирис! – вспомнил я. – Когда отец стоял перед Розеттским камнем, он произнес: «Осирис, приди». Но ведь Осирис – это легенда. Говоря современным языком, придумка. – Ты сейчас повторяешь мнение некоторых кабинетных ученых. Амос глядел на другой берег Ист-ривер, где под утренним солнцем высились небоскребы Манхэттена. – Древние египтяне не были глупцами. Они построили пирамиды. Они построили первое великое государство. Их цивилизация насчитывала несколько тысяч лет. – Ну и что? Все равно их цивилизация исчезла. Амос покачал головой. – Такое могущественное наследие не может исчезнуть. По сравнению с египтянами, греки и римляне – просто малые дети. А наши страны? Даже такие, как Англия и Америка? Исторический миг. Древнейшие корни цивилизации, по крайней мере западной, – они в Египте. Возьми любую долларовую купюру. На ней изображена пирамида. А монумент Вашингтона?[13] Это же настоящий египетский обелиск. Нет, Картер, Египет продолжает жить. Его боги, к сожалению, тоже. – Постой. Я еще могу поверить в реальность магии… хотя и с трудом. Но верить в древних богов? Скажи, что ты шутишь.