Я почти забыл про толстяка в длиннополом пальто. Сейчас они с отцом стояли все под тем же высохшим деревом и, судя по всему, о чем-то здорово спорили. Отец находился к нам спиной. Но мне было достаточно видеть его жестикуляцию. Значит, его что-то взбудоражило. Человек в шляпе хмурился и качал головой. – Черт побери, – пробормотал я. – Этот тип толкался здесь, когда мы подъехали. – Вроде лицо знакомое, – сказала Сейди, пытаясь вспомнить. – Идем. – Папа просил нас обождать в машине. Мало ли что он просил! У Сейди был свой план. Она не стала переходить улицу. Прячась за стоявшими машинами, сестра прошла полквартала, пересекла улицу и спряталась за низкой каменной стеной. Теперь Сейди чуть ли не по-пластунски стала подползать к месту, где стояли отец с толстяком. Мне оставалось последовать ее примеру, хотя при этом я чувствовал себя довольно глупо. – Шесть лет в Англии, и любая девчонка становится Джеймсом Бондом, – проворчал я. Сейди наугад двинула меня локтем и продолжала ползти. Вскоре мы очутились позади сухого дерева. – …Должен был это сделать, – услышал я отцовский голос. – Ты знаешь, Амос, это правильное решение. – Нет, – низким голосом возразил тот, кого звали Амосом. Он говорил настойчиво, будто из последних сил старался переубедить отца. Манера речи выдавала в нем американца. – Джулиус, если я тебя не остановлю, это сделают они. Пер Анкх уже висит над тобой. – Какой еще Пер? – шепотом спросила Сейди. Можно подумать, что я знаю ответ на любой вопрос. Зато я знал другое: надо убираться, иначе мы с Сейди вляпаемся в крупную неприятность. Услышав об этом, моя сестрица только фыркнула. – Они не знают моего плана, – продолжал отец. – А к тому времени, когда догадаются… – А дети? – спросил Амос, и от его вопроса у меня волосы встали дыбом. – Что будет с ними? – Я принял защитные меры, – ответил отец. – Пойми: если я этого не сделаю, опасность грозит всем нам. А теперь отойди. – Не могу, Джулиус. – Хочешь потягаться со мной? – на полном серьезе спросил отец. – Амос, тебе меня не одолеть. Отца в разъяренном состоянии я не видел со времени «великого лопаточного инцидента», и мне очень не хотелось повторения. Однако они с Амосом были близки к тому, чтобы сцепиться. Я еще ничего не успел придумать, как Сейди выпрямилась во весь рост и крикнула: – Папа! Отец удивился, увидев дочь совсем не в том месте, где ей полагалось находиться. Сейди перепрыгнула через заборчик и повисла у отца на шее. Амос, надо сказать, удивился еще сильнее. Он резко повернулся и едва не шлепнулся, наступив себе на пальто. Он устоял и даже вовремя поймал очки, грозившие слететь с носа. Сейди была права: я тоже где-то видел этого человека. Только где и когда? – Я… мне пора, – пробормотал Амос. Он поправил съехавшую шляпу и, переваливаясь, зашагал по тротуару. Отец глядел ему вслед. Одной рукой отец обнимал Сейди, другой – поправлял на плече свой рабочий рюкзак. Когда Амос скрылся за углом, отец облегченно вздохнул и улыбнулся Сейди. – Ну, здравствуй, моя дорогая. Сейди вывернулась из его объятий и встала, скрестив руки. – К дорогим не опаздывают. Ты же знаешь, когда я должна быть дома. И что тут вообще было? Кто этот Амос и что еще за «пер анкх»? Отец остолбенел. Он взглянул на меня. Наверное, прикидывал, многое ли мы с Сейди успели подслушать. – Все это пустяки, – ответил он. Так мы и поверили! Но похоже, еще больше поверить в это нужно было ему самому. – А что вы скажете насчет особой экскурсии по Британскому музею? Мы втроем уселись на заднее сиденье. Сейди плюхнулась между мною и отцом. – Уму непостижимо, – по-старушечьи ворчала она. – Один вечер вместе с родной дочерью, и тут не удержаться от своих исследований. Отец натянуто улыбнулся. – Дорогая, будет очень увлекательно. Хранитель коллекций Древнего Египта лично пригласил. – Велика важность! – фыркнула Сейди и тряхнула головой, убирая с лица красную прядь. – Канун Рождества, а мы идем смотреть заплесневелое египетское старье. Ты вообще способен думать о чем-то еще? Или только о своих чертовых мумиях, каменных плитах и прочей дребедени? Скажи это я, отец бы на меня разозлился. Но на Сейди он никогда не злился. Он просто смотрел из окна на темнеющее небо и дождь. – Да, дорогая. Способен, – тихо ответил он. Когда отец говорил тихо и глядел в пространство, я знал: он думает о нашей маме. За последние несколько месяцев с ним это бывало очень часто. Сколько раз я приходил в гостиничный номер и видел отца с мобильником в руке, а с дисплея ему улыбалась мамина фотография. Мама снималась на фоне пустыни. Волосы она убрала под платок, а синие глаза восторженно глядели в мир. И на раскопках я часто заставал отца разглядывающим горизонт. Он вспоминал, как они с мамой познакомились. Тогда они были молодыми учеными, оказавшимися в Долине царей[1], где обнаружили затерянную гробницу. Отец занимался египтологией, а мама была антропологом и искала древние образцы ДНК. Эту историю он мне рассказывал не менее тысячи раз. Такси вывернуло на набережную Темзы. Мы проехали мимо моста Ватерлоо. Отец встрепенулся. – Остановитесь на минутку, – попросил он водителя. Мы находились на набережной Виктории. – Пап, зачем мы здесь остановились? – спросил я. Он вылез из машины, будто и не слышал моего вопроса. Мы с Сейди тоже вылезли. Отец глядел на Иглу Клеопатры[2]. Если вы ничего о ней не знаете, я быстренько расскажу. Игла – это обелиск. Он вовсе не похож на иглу и к Клеопатре никакого отношения не имеет. Наверное, англичанам такое название просто показалось крутым. Высота обелиска – около семидесяти футов. Наверное, на своем прежнем месте он выглядел высоким, а среди высоких зданий вид у него невзрачный и какой-то печальный. Можно проехать мимо и даже не заметить, что эта каменная штучка на тысячу лет древнее Лондона. Сейди обошла вокруг Иглы. – Мы что, будем останавливаться возле каждого памятника? – угрюмо спросила она. Отец глядел на вершину обелиска. – Мне нужно было ее увидеть, – бормотал он. – Тут все и произошло… С реки дул ледяной ветер. Мне хотелось поскорее вернуться в такси, но меня все больше настораживало поведение отца. Таким отрешенным я его еще не видел. – Пап, ты о чем? Что здесь произошло? – спросил я. – Это последнее место, где я ее видел. Сейди остановилась и покосилась сначала на меня, потом на отца. – Кого ее? Ты говоришь про маму? Отец провел ладонью по ее волосам. Сейди была настолько удивлена, что даже не оттолкнула отцовскую руку. Мне показалось, что я превратился в ледышку. Мамина смерть всегда была запретной темой. Она погибла в Лондоне в результате несчастного случая. Это все, что я знал. Дед и бабушка винили в ее гибели моего отца, но никто никогда не рассказывал мне подробностей. Сначала я приставал к отцу с расспросами, потом перестал. Во-первых, от моих вопросов он становился очень грустным. А во-вторых – он наотрез отказывался говорить об этом. «Потом, когда будешь постарше», – это все, чего можно было от него добиться, и от такого ответа мне становилось еще тошнее. – Ты говоришь, что мама погибла здесь? – спросил я. – Возле Иглы Клеопатры? Отец опустил голову. – Папа! – не отставала Сейди. – Я хожу здесь каждый день. И даже не знала, что мама погибла на этом месте! Почему ты от нас скрывал? – Твоя кошка еще с тобой? – неожиданно спросил отец. Странный вопрос он задал. Даже глупый. – Представь себе, со мной. Но при чем тут кошка? Какое отношение она имеет к маминой смерти? – А твой амулет? – спросил отец. Рука Сейди коснулась шеи. Незадолго до того, как мы с Сейди разлучились, отец подарил нам обоим по египетскому амулету. Мне он подарил Глаз Гора[3] – очень популярный в Древнем Египте символ, оберегающий от злых сил.