– Как вам не стыдно врать детям? – заорала я, надеясь, что мои слова услышат внизу. – Картер никогда не скажет ни одного слова против отца! И я тоже не скажу! Инспектор даже не стал делать вид, что удивлен. – Что ж, Сейди, – сказал он, скрестив руки на груди. – Мне жаль, что вы заняли такую позицию. Боюсь, теперь нам остается лишь спуститься вниз и… обсудить с вашими бабушкой и дедушкой последствия вашего упрямства. 4. Родственное похищение Сейди Обожаю праздники в кругу семьи. Уютная обстановка. Вокруг камина развешаны гирлянды. На столе все готово для чаепития. И тут же – инспектор Скотленд-Ярда, готовый тебя арестовать. Картер примостился на диване, держа в руках рабочий рюкзак отца. Удивительно, как это его не отобрали полицейские. Там вполне могли быть улики или еще что-нибудь подобное, но инспектор как будто в упор не видел этот рюкзак. Вид у Картера был жуткий. То есть хуже, чем обычно. По правде говоря, мой братец никогда не учился в нормальной школе, а одевается как маленький профессор: брюки цвета хаки, рубашка с пристегивающимся воротником и кожаные ботинки. Вообще-то он довольно симпатичный. Высокий, худощавый, и волосы ничего, если их причесать. Глаза у него отцовские. Когда мои подружки Лиз и Эмма увидели его снимок, то назвали Картера «клевым парнем». Здесь, как говорят взрослые, надо ввести поправочный коэффициент. Во-первых, он мой брат, а во-вторых – у этих девчонок не все в порядке с мозгами. Картер говорил мне, что на раскопках он часто ходит в каком-нибудь рванье. Показать бы такой снимочек Лиз с Эммой и послушать, что они тогда скажут. [Чего уставился, Картер? Пора бы знать, что для женщин одежда значит очень много.] Я понимала, каково сейчас брату. Я видела отца дважды в год, а он – постоянно. Случившееся подействовало на него сильнее, чем на меня. Картер сидел на диване не один. По обе стороны от него восседали заметно нервничающие дед и бабушка. На столике стоял большой фарфоровый чайник, чашки, блюдо с печеньем, но к угощению никто не притрагивался. Старший инспектор Уильямс приказал мне сесть на стул. Сам он с важным видом расхаживал перед камином. У дверей стояли еще двое полицейских: та самая тетка и здоровенный лоб, который тоскливо поглядывал на печенье. – Мистер и миссис Фауст. Как ни прискорбно, но ваши внуки отказываются сотрудничать со следствием, – сообщил инспектор Уильямс. Бабушка теребила складки платья. Трудно поверить, что она – мать нашей мамы. Бабушка похожа… ну, на что-то вроде сухой бесцветной палки. А наша мама была всегда яркой и жизнерадостной. – Они еще дети, – дребезжащим голосом произнесла бабушка. – Разве можно их в чем-то обвинять? – Инспектор, да это просто смешно, – подхватил дед. – Они не несут ответственности. Когда-то дедушка играл в регби. Наверное, в то время он выглядел получше. Мясистые руки были мускулистее, а под рубашкой не выпирал живот. У него глубоко посаженные глаза, будто кто-то загнал их туда ударами кулака (правда, несколько лет назад отец заехал ему по лицу, но это уже другая история). Вид у деда жутковатый, и обычно люди, заприметив его, сворачивают в сторону. Но инспектор Уильямс, наверное, встречал типов и пострашнее. – Мистер Фауст, представляете, с какими заголовками выйдут утренние газеты? «Нападение на Британский музей. Розеттский камень уничтожен». Ваш зять… – Бывший зять, – поправил дед. – Как вам будет угодно. Так вот, он либо погиб при взрыве, либо скрылся, и в этом случае… – Он не скрылся! – выкрикнула я. – Нам необходимо знать, где он сейчас, – продолжал инспектор. – Единственные свидетели случившегося – ваши внуки, а они отказываются говорить правду. – Мы сказали вам правду, – возразил Картер. – Отец не умер и не сбежал. Он не смог выбраться из саркофага и погрузился под пол. Инспектор посмотрел на деда. «Теперь убедились?» – говорил его взгляд. Затем Уильямс повернулся к Картеру. – Молодой человек, ваш отец совершил уголовное преступление и исчез. А вас с сестрой оставил расхлебывать последствия. – Неправда! – дрожащим от ярости голосом выкрикнула я. Я не могла поверить, что отец намеренно отдал нас с Картером на растерзание полиции. Но то, что он шесть лет назад оставил меня на попечение маминых родителей… для меня это и сейчас оставалось болезненным воспоминанием. – Дорогая, успокойся, – прошелестела бабушка. – Инспектор всего лишь занимается своей работой. – Отвратительно занимается! – сказала я. – Давайте выпьем чаю, – предложила бабушка. – Нет! – завопили мы с Картером. Потом мне стало жалко бабушку. Она вся поникла. – Мы можем предъявить вам обвинение, – сказал инспектор, глядя на меня. – Можем и предъявим… Он застыл на месте и странно заморгал, забыв, что хотел сказать. – Инспектор, что с вами? – удивился дед. – А?.. Что?.. – сонным голосом произнес инспектор Уильямс. Он вынул из кармана синюю книжечку и бросил Картеру. Это был американский паспорт. – Вы подлежите депортации, – объявил ему инспектор. – В течение двадцати четырех часов вы обязаны покинуть страну. Если нам потребуется снова вас допросить, мы это сделаем при посредничестве ФБР. У Картера отвисла челюсть. Он взглянул на меня. Я поняла: такого поворота событий мой братец не ожидал. Мы думали: еще немного, и Уильямс арестует нас обоих. И вдруг, ни с того ни с сего – депортация Картера! Полицейские возле двери изумленно переглянулись. – Сэр, вы уверены… – начала тетка. – Да, Линли. Вы оба можете идти. Полицейские переминались с ноги на ногу. Тогда инспектор нетерпеливо махнул рукой, и они ушли, закрыв дверь. – Послушайте, мистер Уильямс, – сказал Картер. – Мой отец исчез в Англии, а вы заставляете меня покидать страну? – Давайте называть вещи своими именами, молодой человек. Ваш отец либо мертв, либо ударился в бега. При таком раскладе вещей депортация – самый гуманный выбор. Все уже оговорено. – С кем? – спросил дед. – Кто распорядился о депортации? На лице инспектора вновь появилось непонятное выражение. – Кто распорядился?.. Компетентные органы. Поверьте, это лучше, чем тюрьма. Картер был настолько ошарашен, что утратил способность говорить. Я даже не успела его пожалеть, как услышала от инспектора Уильямса: – Вас, мисс, это тоже касается. Это было равнозначно удару кувалдой по голове. – Вы меня… высылаете? Но я здесь живу! – У вас американское гражданство. При сложившихся обстоятельствах вам лучше всего вернуться домой. Я тупо смотрела на инспектора. Кроме этой квартиры, у меня не было никакого другого дома. Здесь у меня своя комната. Школа, подруги, да и вообще все у меня находилось здесь. – Мне некуда ехать, – сказала я. – Инспектор, это несправедливо, – дрожащим голосом вступилась за меня бабушка. – Просто невероятно, чтобы… – У вас будет время проститься с внуками, – перебил ее инспектор. Он наморщил лоб, будто сам удивлялся своим действиям. – Мне… мне пора. Как будто его кто-то удерживал! Инспектор Уильямс подошел к двери, открыл ее, и тут я едва не свалилась со стула. На пороге стоял Амос. Не знаю, где он оставил свое длиннополое пальто. Сейчас он был лишь в костюме. Еще я заметила золотые бусинки, вплетенные в его косичку. Я думала, инспектор насторожится, раскроет рот от удивления или хотя бы что-то скажет. Ничего подобного! Он, словно не замечая Амоса, пошел прямо к входной двери, а оттуда – в промозглый холод лондонского вечера. Амос вошел в гостиную и прикрыл за собой дверь. При его появлении дед и бабушка вскочили с дивана. – Ах, это ты? – рявкнул дед. – Как же я раньше не догадался? Будь я помоложе, сейчас превратил бы тебя в фарш. – Добрый вечер, мистер и миссис Фауст, – любезным тоном сказал Амос. Он озабоченно скользнул взглядом по нам с Картером, будто наша дальнейшая судьба ложилась на его широкие плечи. – Нам надо поговорить. Амос вел себя как дома. Он плюхнулся на диван, налил себе чаю. Потом взял с блюда печенье и принялся жевать. Должна сказать, что печенье у бабушки всегда получается жестким. Недолго и зуб сломать. Дед побагровел. Я боялась, что его хватит удар. Он зашел за спинку дивана и поднял руки, явно намереваясь стукнуть гостя. Тот спокойно жевал, прихлебывая чай.