- Плохо, справный командарм был. А на его место кто? - Ну мне откуда знать? Что слышал, то и сказал. Про твою бригаду ничего не знаю. Пока в камере посидишь, а как опознают, там дальше решим. - А медосмотр пройти, мне нужно снять карту избиения, для заведения дела. - Оно тебе надо? Ну перестарались парни, думали диверсанта поймали. Прости и забудь. - Не забуду. Я слово себе дал, что доведу это дело до конца. Из принципа. - Ну-ну. Меня отвели обратно в камеру, медосмотра не было, а утром следующего дня, было десятое июня, вывели из камеры и в кабинет. Там двое, комендант и смутно знакомый командир, тоже капитан. Тот несколько секунд всматривался в меня, пока не совсем уверенно сказал: - Вроде Одинцов. В синяках весь. Не поймёшь. - Я тебя видел у Городничего. Ты там со скуластым майором чаи гонял. - А, ну это Одинцов, - сразу подтвердил тот. После этого комендант вышел, а меня усадили на стул. Этот капитан из следственной части армии, он достал из планшетки бумаги, и сказал: - Мне приказали провести предварительный опрос, дальше будут работать следственные органы фронта. - Не понял, а что я натворил? - Вам вменяют в вину убийство семи бойцов и командиров, после выхода из окружения. Есть свидетели. - Не виновен, всё лжа, облагать хотят Дважды Героя. - Все следственные мероприятия уже проведены в селе. Убийство начальника разведки Кривцова, вам тоже вменяют. - Это кто? - Майор, что приказал воздействовать на вас физически. - Не я. Я сразу покинул село, и меня там не было. - У вас снайперская подготовка, сорок семь подтверждённых. Последний убитый вами немец у Харькова. В голову, та даже лопнула. Ничего не напоминает? - Нет. - Вы ведёте хороший счёт. Вам не трудно было их уничтожить с такого расстояния. Не совсем понял, как триста метров стали большим расстоянием. Там мало-мальски и неплохой стрелок попадёт, но решил не перебивать. Только уточнил: - Кто стал командармом Шестой? - Бабкин. - Ах этот. Он накомандует. - Да, неприязнь у вас между собой известная. Как вы его отчитали при всех за план по прямому прорыву. Если бы за вас не заступился комбриг… А потери действительно были огромные… Он и приказал тщательно разобраться. - Слили. На это тот не ответил, и начал задавать вопросы. В общем, я держался той линии что обдумал, и с неё не сходил. А медосмотр так и не провели, скоты. Часов пять мы пробыли в комендатуре, я так и стоял на своём. Потом под охраной в грузовике и покатили в сторону Воронежа. Штаб фронта там разместился. Пока ехали, я сидел на лавке у кабины, конвойные у кормы, то размышлял. Ну то что слили, печально, но ожидаемо. Я вспомнил слова следователя, что сейчас сидел в кабине машины, они и вызвали вспышку моего интереса. А сказал тот, что моих документов и бумажку-вездеход не нашли, скорее всего они были у старшего особиста дивизии, который и пропал при моём присутствии. Теперь стало ясно почему немцы у передовой так нервничали и нагнали войск для прочёсывания, наблюдатели на холмах, патрули. Они нашли в кармане одного из убитых мои документы, и «Ахтунг, Одинцов!» А все немцы знали кто такой Одинцов. Сам листал их газеты. М-да, надо было по их карманам и планшеткам пошарить, но кто ж знал? Там папка на столе лежала в хате, думал там всё. А тут вон оно что. Зря побрезговал это сделать. Впрочем, что сделано то сделано. Дальше будет решать трибунал. Меня серьёзно так подводят к этому делу. Бабкин уже не решает, только приказ отдал, тут следственные органы штаба фронта работать будут. А там видно станет. Или отпустят за недостаточностью улик, потому как выбить из меня признание не получится, если буду на грани, перестреляю всех их и уйду, уже навсегда. Проще новую личность сделать, благо лицо моё в газетах не мелькало, и жить ею, чем калекой стать. *** Строй заключённых, где в конце ряда стоял и я, а что рост невысокий, не первым же, был выровнен начальником лагеря. Тот придирчиво изучил строй, и кивнул вербовщику. Была середина сентября сорок второго, я уже два месяца как отбываю срок. Пять лет дали, за убийство часового. А у землянки. Остальное прицепить не смогли, по косвенным уликам да, но и только, а вот часовой точно мой. Хотя я это всё также не признавал и кричал на суде, что не виновен. Два гада из других сидельцев выступили свидетелями. Видели или нет, не знаю, может и врали, но как я выбрался, убил часового, на светлом фоне неба это им было видно, и сбежал, описали довольно достоверно. Остальные задержанные остались на месте. Да это они крик и подняли, отчего тревога поднялась. Я надеялся разбегутся, а они нет, считали, что с ними разберутся, и отправят дальше по своим частям служить. Вот такая засада. Выбить признания попытки были, но осторожные. Знали, что может быть с ними, два примера на глазах. Майора и особистов. По совокупности мне пятнадцать лет давали, хорошо к расстрелу не приговорили, но учитывая награды, то что спас немало народу из окружения, об этом помянули, скостили срок до пяти лет. Ну и понятно, наград я лишён, это официально, так-то те все в хранилище, звания тоже. И вот отбыл отбывать в казанский ИТК. Заключённые здесь отбывали срок работая на фабрике. Лётные костюмы, унты шили, те самые рукавицы из беличьего меха. Вот шлемофоны уже не наша работа. В общем, у нас занимались летней и зимней формой одежды для лётчиков-высотников. Для дальней бомбардировочной. Я постепенно осваивался, меня сначала на кройку, две недели впитывал бесценный опыт, потом уже на шитьё, где и работаю по сей день. Чтобы все этапы знал, погоняли. Да, меня в портной цех отправили, не сапожный. Унты другие делали. А тут срочно всё остановили, и на плац. Зачем?! Я швы проклеивал, очень сложная и скрупулёзная работа, а тут всех во двор, где построили в три ряда. А понятно, снова добровольцев в армию отбирают, в штрафбаты. В августе уже набирали, и неделю назад, по три десятка согласных было. Что-то зачастили. Да и сейчас я с интересом смотрел кто ещё согласится. Нет, с их выбором я согласен, даже уважал его, Родину защищать надо. Сам я ни в какой форме, категорически не хотел на фронт. Моё мнение таково, навоевался. Хватит с меня. Почти тысяча немцев на счету, пусть кто побьёт этот мой неофициальный рекорд. Так что я никому ничего не должен, вон по рукам надавали и на зону упекли, ни за что, я жизнь свою спасал, так что пошли они. А вообще на фронтах положение тяжёлое, немцы снова несколько котлов организовали, Юго-Западный фронт почти весь сгинул, моя Шестая общевойсковая армия тоже, и уже вышли к Сталинграду. Что он им так прям глаза мозолит? Идут бои за город. Поэтому я и смотрел, как и остальные, с немалым интересом на тех, кто выходит. Уже десяток есть, но видимо всё. В последних наборах набрали, остальным и тут хорошо. Тут я и почувствовал мощный толчок в спину, от которого выбежал вперёд, сделав четыре быстрых шага. При этом потирая спину. - Одинцов, - сообщил начальник лагеря, а вербовщик начал записывать. - Идите к чёрту. Меня из строя вытолкнули. На х*ую я вашу армию и штрафбат вертел. Развернувшись, я кинулся обратно. Крепкий такой заключённый, тоже из бывших фронтовиков, новенький, что меня и вытолкнул, пытался блокировать руку, но удар коленом в пах, а потом мощный удар лбом в переносицу, заставили его поплыть, но я успел ещё нанести несколько ударов, пока меня не оттащили. В горло ударил. Дважды. Удары смертельны, помрёт скоро. Меня им братки научили ещё в прошлой жизни, в девяностых. Применил всего раз. Теперь вот второй такой случай. Я такие подставы не прощаю. Однако не смотря на моё крайнее возмущение, что я не согласен, и мат, меня всё равно включили в состав добровольцев. Думаю, всё для этого и затеяно было, и этого урода подговорили, чтобы вытолкнул. Ну вот чую, что это так. Ну ему я отомстил, несколько часов и сдохнет, а вот со мной поступили не так как я хотел. У нас в колонии запрещены драки, сразу в карцер, однако ничего подобного, включили в группу добровольцев. Ну точно дело не чисто. Подстава и есть. Вообще колония наша шик и блеск, спокойная. Да, работаем много, с шести утра, до семи вечера, перерыв час на обед, но и план всегда выполняем. Правда, начальник лагеря установил порядок, тем кто выдаёт больше готовой продукции, увеличивают пайки. А кормят не густо, хорошо речка под боком, выручает, много рыбы. А с дополнительными пайками жить можно, поэтому таких желающих хватает. Ну мне это не надо, я выполнял точно по плану, был в середнячках, а подкармливался из своих запасов. Ни с кем в бараке или у рабочего места не сошёлся, опера, что пытался вербовать, послал, но мягко, так что особо общительным не был. Да и не надо мне этого. Срок мой выйдет в сорок седьмом, вполне нормально. Так я был в предвкушении тихой и безмятежной жизни в колонии, и до окончания срока. Даже особо и на УДО на рассчитывал, так досижу. Припасов как раз и хватит. А там на волю с чистой совестью, куда-нибудь на юга, где и устроюсь. Ещё пока не решил, дожить надо. А тут такое. Оно мне надо? Оно мне совсем не надо, но под прицелами часовых чёрт с два дёрнешься. Пожить-то хочется, и тут в колонии, а не на передовой. Когда отбор закончили, всего двенадцать добровольцев и я, тринадцатый, то вербовщик встал перед нами и начал зачитывать список, пофамильно. Когда дошёл до меня, я сказал: - Я против. Вы отбираете добровольцев, а я ни разу не доброволец. На это вербовщик не обратил внимания, а я получил тычок прикладом от охранника. Вот так закончив, нас повели к выходу, там в машину усадили, думал пешком поведут, надеялся, что утеку. Однако доехали до вокзала, где нас и высадили, тут эшелон стоял, кроме нас ещё в городе собрали три десятка добровольцев. Тут у Казани не одна зона, точно не знаю сколько, но есть. Нас всех в одну теплушку, места на хватало на нарах, некоторые на полу спали, я под нары залез, не подумайте чего, уберу часть пола и утеку. Однако двери не успели закрыть, начали окликать мою фамилию. Откликаться я и не думал, лежу себе, жду отправления. А этот не унимается. Приказал выгнать всех наружу. Я маленький кусок доски в стене убрал, как будто сучок вытащил, и глянул, и тут оцепление, а световой день, фиг сбежишь. Поэтому вагон я покидал последним, с хмурым видом пристроившись в конце строя. Капитана, что меня окликал, всматриваясь в лица, я игнорировал. Тот явно меня в лицо не знал. А паиньку строить уже не надо, бежать собираюсь, теперь-то уж что. Эх, надо было того урода, что меня вытолкнул, заточкой, как швейной машинкой быстро нанеся удары, и не выживет и меня оставят. Правда, срок прибавят, но не страшно. Не догадался. Впрочем, тот всё равно помрёт. Видимо капитану указали на меня и тот подошёл, спросив: - Заключённый, почему не откликаетесь? - Глухота у меня. Избирательная. - Выйти из строя. Сделав два шага вперёд, я встал, и тут же полетел от удара в голову. Вообще тот в челюсть метил, но я чуть пригнулся и поставил более крепкий череп. Взвыв, капитан схватился за руку. Отбил. У меня у самого звон стоял в ушах, как бы контузию не получить, и так от прошлой неделю отходил. Сам я, держась за голову осторожно сел. В общем, по приказу начальника эшелона, а этот капитан им и был, меня в карцер отправили. Откуда тут карцер? Обычные теплушки, даже охрана в таких же ехала. Нашёлся. Я думал вагон прицепят специально для меня, где есть карцер. Нет, поступили просто, сунули в ящик, тот у паровоза был, под тендером с кучей угля. Запирался на замок. С некоторым трудом, но я там поместился. А вскоре и дали приказ на отбытие. Так что эшелон пошёл прочь от Казани. Как стемнело, я убрал тот кусок стенки ящика, где ноги были, и стал осторожно выбираться, под ногами шпалы мелькали, свалюсь, в фарш под вагонами превращусь. Однако я утёк, и покатился под откос, даже вполне благополучно, ничего не поломав. Эшелон уходил вдаль, мелькнув огоньком фонаря на последнем вагоне, там часовой маячил, а я встал, отряхиваясь, отдав им последний привет, ударив по сгибу локтя, показывая всё что думаю, и развернувшись, побежал прочь. Надо от одежды заключённого избавится. Обычная городская одежда есть, сейчас искупаюсь, и можно переодеваться в чистое. Вообще вода уже холодная, не для купания, меня из колонии забрали одиннадцатого сентября, пятница. Через несколько часов суббота наступит. Что дальше делать, я уже решил. В отшельники подамся, уйду в леса, найду сторожку заброшенную и буду жить, охотится, грибы собирать. До конца войны так проживу, и дальше выйду к людям. На фронт уж не пошлют, закончилось всё, а от остального отобьюсь. Я не считаю себя трусом или предателем. Я воевал, честно воевал, и хорошо, пока по рукам не надавали, и на зону не упекли. Продолжать снова, как будто ничего не было, не буду. Да я знаю, есть такие люди, прощают, но я не такой, я не буду прощать. Не умею. Обидно, но поймали меня этой же ночью. Под утро, пинком. Оказалось, искали пропавшего в лесу ребёнка, прочёсывание шло, а наткнулись на меня. Скрутили, так что не пошевелится, ещё и попинали, выпытывая, не я ли ребёнка скрал. Пока милиционер не подошёл, что участвовал в поисках. Я не переоделся, видно, что беглый. - Кто такой? - А по мне не видно? Уже светало, и поисковики гасили факелы некоторые расходились, звали ребёнка. Девочка, судя по имени. - Не ершись. Я по-хорошему спрашиваю. - Бежал с эшелона, добровольцев везли с разных зон на фронт. В штрафбаты. - Там же обучать должны? - Это тех, кто не воевал и не служил. А я с начала войны и до июня этого года в войсках, пока под трибунал не попал. - Так чего бежал, если доброволец? - Я не доброволец, меня вытолкнули из строя. Того кто это сделал я убил, есть специальный удар в горло, умирает через час, максимум два, задыхаясь и кашляя, но меня всё равно записали. И в карцер сунули. А я утёк. - Давно? - Через час как стемнело где-то. - Ясно. Кем в армии то был? - Последняя должность? - Да. - Заместитель начальника штаба бригады по разведке. ПНШ-два, Пятой гвардейской танковой бригады. Капитан. Дважды Герой Советского Союза. Глаза троих парней, им нет и восемнадцати лет, мужика, похоже из фронтовиков, калека, кисти руки нет, двух женщин и старшины, надо было видеть. - А как так? - спросил милиционер. - Да просто. Приказал мне командарм, когда части в окружении попали под Харьковом, выводить к своим. Больше ста тысяч вывел. А тут последняя группа, и немцы на хвосте, моторизованная рота. У меня танк, топлива нет, снаряды есть. Я показал куда и как им пройти через передовую к нашим, а сам роту встретил и придержал. Сжёг три танка, несколько грузовиков. В общем, меня подбили, танк горит. Еле выбрался. Контузило хорошо. Один был, экипаж с остальными отправил. Сам перешёл фронт в другом месте, а там свежая дивизия. Решили, что капитаны такими молодыми быть не могут, документы липа, в штаб моей армии запросы слать не стали. Выбивали признание что я диверсант немецкий. Или ряженый, форму с убитого снял. Я разведчик, контуженный, мне убить этих четверых что сплюнуть. Вот и убил, как избивать стали. Меня в погреб, потом начальник разведки дивизии допрашивать стал, и эти избивать. Очнулся в землянке, смог дверь открыть, я в плохом состоянии был, оглушить часового не смог бы, убил я его и утёк. А днём застрелил и майора, и сержанта, что меня избивал. У меня жизненное кредо такое, я всегда мщу. И своими я их не считал. Потом вышел к своим, а меня под руки, и в камеру, свидетели были как часового убивал, остальных досказать не могли, но всё равно притянули к делу. Пять лет дали, вместо пятнадцати. Я не признавался. Думал хоть тут спокойно поживу, в колонии. Два месяца счастья, форму для лётчиков шили, а тут раз, этот подлый толчок в спину и меня сразу записали в добровольцы. Твари. - Подстроено? - проявил проницательность старшина. - Конечно. Вот и решил уйти в леса, буду на заимке какой жить, охотится. После войны выйду к людям. Опознаюсь и дальше что будет. - Фронта боишься? - Старшина. Я больше тысячи немцев лично убил, своими руками. Я не боюсь. Меня в штрафбат отправят, там процент выживаемости семь-девять процентов. Поверь, я попаду в оставшиеся девяносто. Мне это надо? Я лично считаю, что свой долг выплатил в полной мере, после предательского суда, пусть дальше без меня воюют, тем более не считаю, что кому-либо должен.