– Как и на платок, – вставила Софья. – То считают, что убитый стал жертвой криминальной разборки. – А при чем тогда развороченная печь? – По версии следствия, в печке прятали то ли деньги, то ли ценные вещи, о которых знали убитый и убийца. Первый решил кинуть подельника, тот об этом узнал и убил предателя. – А следы посторонних предметов как же? – В печке действительно находился посторонний предмет, они это выяснили и дальше копать не стали. Его вынес убийца, и на этом точка. Знаешь, даже к лучшему, что коробку и платок нашли не они. – Не согласна. Рано или поздно они поняли бы, что ты невиновен, но продвинуться могли гораздо дальше, чем мы. У них для этого целый арсенал! Протасов пожал плечами. – Скорее, в полиции решили бы, что это мусор, и выкинули. – Да почему? – возмутилась Софья. – Иначе коробку и платок забрали бы сразу. Не может быть, чтобы их не заметили криминалисты. – Они же не возле трупа лежали, ты сам говорил. – Да какая разница! Профессионалы должны… – Так то профессионалы! А у нас были менты из районного управления! – Ты права. Следователь приходил уже после того, как я нашел коробку с платком. Протасов задумчиво потер лоб. – Раздумываешь, не отнести ли вещички в следственный комитет? – догадалась Софья. – Есть такая мысль. – Я тебе сразу предлагала, но ты считал, что это может повлиять на твое положение. – Тогда мне так казалось, но теперь уже точно известно, что человека убили по крайней мере за час до моего прихода. – За сорок минут. Я слышала грохот, а потом вскрик. Хорошо, сразу не побежала. Решила, что у меня глюк. Голохватову, кстати, ничего не сказала. Не знаю почему. – Правильно сделала. Это все равно ничего бы не изменило. Время смерти и моего прихода они выяснили сами: узнали, когда прибыл поезд, плюс дорога. – Тогда почему так долго держали? – Ждали, когда найдется другой желающий на роль убийцы. – Нашелся? – Нет. Но известно имя убитого. Георгий Вайцман, сорок четыре года, мелкий бизнесмен из Нижнего Новгорода. – Негусто. Протасов пожал плечами. – Он приходил за коробкой, это ясно. И знаешь, Софья, меня очень интересует этот третий. С кем из них он связан, с убитым или с убийцей? – Моя версия, что они с убитым Вайцманом заодно, тебе убедительной не кажется? – Это один из трех вариантов. – Как из трех? – удивилась Софья и отложила вилку. – Их всего два. – Мне кажется сомнительным, чтобы за прошедшие дни третий – если он подельник – не выяснил, куда подевался дружок, без посещения квартиры. А убийца? Он сам по себе или выполнял заказ? Чей? Ведь можно допустить, что как раз того, кого мы называем «третьим»? – Ты хочешь сказать, что третий не подельник, а наоборот? – Да, но тогда кое-что довольно странно. Получается, убил и исчез, не предупредив заказчика. Или есть еще и четвертый. Тогда вполне вероятно, что тот, кто ко мне приходил, вообще не знал ни убитого, ни его убийцу. – Убийцу могли использовать вслепую. А потом он решил заглянуть в коробку и понял, что выгоднее забрать добычу себе. – Тогда вариантов еще больше, – кивнул Протасов и неожиданно похвалил: – Ты молодец. Хорошо думать умеешь. Софья пренебрежительно фыркнула, но на самом деле ей было приятно. Оказывается, ее очень давно никто не хвалил. – А ты думал, у меня мозгов нет? – Надеялся, что есть, но… не так много. Софья расхохоталась. Как-то смешно он это сказал. Протасов взял с тарелки мякиш, размял и стал катать из него шарик. – Знаешь, мама родила меня уже после сорока. Я до сих пор не понимаю, как она решилась при такой жизни. Отец завербовался на строительство. Поехал за длинной деньгой, и мать потащилась за ним. Они бездетные были, так что на Большой земле ничего не держало. Ну а там жизнь была нелегкой. К тому же отец стал спиваться и руки распускать. Даже после того, как я родился. Он ей половину зубов выбил, а вставлять, как ты понимаешь, было негде, да и не на что. Смеющейся я мать не видел ни разу. Она старалась, чтобы никто не заметил ее щербатый рот. Губы все время морщила. Такой я ее и запомнил: рот, стянутый в ниточку, и морщинки вокруг. Еще ребенком я решил, что вырасту, стану богатым и вставлю маме самые красивые зубы. Знаешь, прилечу, как волшебник в голубом вертолете, и осчастливлю. Она будет смеяться во все горло и станет красивой. Заработать на зубы я не успел. Мне было шестнадцать, когда мама умерла. Я долго жалел, что не смог ничего для нее сделать, а намного позже понял, что дело было не в зубах. Просто у нее не было причин для смеха. Даже для улыбок. Когда женщина счастлива, она смеется, и ей наплевать, какие у нее зубы. Тогда я решил сделать все, чтобы моя женщина хохотала во все горло. – Не получилось? – Получилось, но совсем не так, как я мечтал. Я старался изо всех сил. Но Наташа смеялась только при виде нового колечка, новой машины, еще чего-то важного для нее. Сначала я и этому радовался, а потом… Когда ничего этого не было – а такое случалось, – она ходила, сжав губы. Постепенно радостные минуты становились редкостью. Я мучился ужасно. – Почему? Себя винил? – Считал, что не справился. Не смог. Иван раскатал кусочек мякиша в колбаску, потом слепил в колечко и снова смял. Софья смотрела и слушала – не дыша. – Когда ты пришла тогда, я был поражен. Первое, что ты сделала, – покатилась со смеху. Это было так красиво! Я немного очумел даже. Подумал: какой-то мужчина делает эту женщину счастливой. А потом понял, что счастливой ты сама себя делаешь. Тебе не нужен кто-то со стороны. Такой тип женщин я еще не встречал. Хлебный мякиш снова стал шариком. – Не знаю как, но ты, кажется, избавила меня от комплекса волшебника-неудачника. Неожиданно он закинул шарик в рот и запил остывшим кофе. – Вуаля! Софья, ни разу не выступавшая в роли психотерапевта, улыбнулась. Оказывается, у больших сильных мужчин тоже бывают детские комплексы. – Обещаю: тебе не придется напрягаться, чтобы меня осчастливить. Достаточно того, что ты рядом. – И все? – И все. Слушай, а ты не пробовал лепкой заняться? У тебя здорово получается. Иван понял, что она хочет снять некую пафосность минуты, и в тон ответил: – Только в детском саду. Но мой заяц на конкурсе работ младшей группы занял первое место. Они рассмеялись и потянулись друг к другу. Днем они пошли гулять. Софья давно не ходила по питерским улицам без всякой цели, и это оказалось очень приятно. Потом был обед в маленьком ресторанчике, плавно перешедший в ужин, а затем новая прогулка, на этот раз на кораблике. Иван остался на ночь. Или даже не так – они вообще не заметили, что наступила ночь. Может быть, потому, что осенью дни становятся короче, а может быть, просто потеряли счет времени. Иногда они возвращались в реальность, отправлялись в кухню и что-то пили-ели. А потом их снова закручивало в водоворот страсти, нежности, чувственности и вдохновенных ласк. Такая коллаборация разных жанров была в новинку для обоих, поэтому накал только возрастал. Некое отрезвление наступило поздним утром, их мысли снова вернулись к тревожным событиям. – А как ты догадался, что кто-то приходил уже после? – Он наследил, а потом замел тряпкой. Дурак. Еще заметней стало. – Много наследил? – Всюду. Непонятно только зачем. Из коридора видно, что печь разворочена, а он для чего-то везде прошелся. Что хотел?