– Что? – Не пугайся. Ничего особенного. Просто одну вещь сначала завернули в платок, а потом вынули. А платок остался. – Ничего не понимаю. Это какой-то криминал? – Что ты! Откуда? Нет! Совершенно бытовая история! – воскликнула Софья, глядя на подругу наивными глазами. – Настолько бытовая, что тебе понадобился профессиональный химик? Софья вздохнула. Жаль, что Маришка не круглая дура. Впрочем, круглая дура не была бы первоклассным химиком. – Мариш, поверь, никакого криминала. Да и откуда криминал в музее? – Так тебе по работе нужно? – Ну да! Причем срочно! А у нас, ты же знаешь, официальным путем идти слишком долго. Маришка еще немного покочевряжилась, давая понять, что заставить ее забыть прошлые обиды не так легко, да и вообще бесплатно она не работает, но Софья стелила все мягче и мягче… Что было делать доброй подруге? Она согласилась и обещала позвонить, когда будет результат. Обрадованная Софья отдала пакетик с платком и, расчувствовавшись, даже предложила как-нибудь – на днях или раньше – сходить вдвоем в их любимый ресторанчик с видом на Фонтанку. – Помнишь, мы часто там зависали? Маришка мило улыбнулась и подумала: если она с кем и пойдет туда, то уж точно не с Софьей. Когда они наконец распрощались, Софья чувствовала себя где-то посредине между основоположником науки манипулирования Никколо Макиавелли и Виктором Люстигом, который, как известно, умудрился продать Эйфелеву башню. Во всяком случае, Шарманову она обработала довольно ловко. А что было делать? Никаких других способов получить нужные сведения у нее нет, а если кто-то считает, что она поступила непорядочно, манипулируя чувствами наивной бабы, то и наплевать! Шарманова заслужила! Убедив себя в правоте, Софья стряхнула неприятные ощущения от встречи с бывшей подругой и поспешила к станции метро. Теперь можно смело отправляться на ужин к Закряжским и попытаться выяснить, мог ли платок, принадлежащий революционерке Рейснер, оказаться в печке на Моховой улице. По отдельности супруги Закряжские воспринимались совершенно обычными людьми, но в совокупности представляли собой комичное зрелище. Большая и корпулентная Фаина Ростиславовна со стороны казалась важной и даже величавой, этакой Екатериной Великой. Рядом с ней вечно заискивающий перед женой Бенедикт Фомич напоминал измученного нарзаном коллежского асессора. Впрочем, вместе они появлялись не слишком часто. Бенедикт пропадал в архиве или на кафедре, а величественная Фаина подвизалась на педагогическом поприще в близстоящей гимназии и тоже была постоянно занята: то педсоветы, то внешкольные мероприятия, то елки. В целом, несмотря ни на что, Закряжские были весьма гармоничной парой. Поэтому и «гостевать» у них всегда приятно. К Софьиному приходу ужин был готов, стол накрыт и хозяева принаряжены – Фаина надела кружевной воротничок, а Бенедикт – бабочку, которая довольно необычно смотрелась на клетчатой фланелевой рубашке. Софья, не стесняясь, села к столу, наложила себе полную тарелку вкусностей и принялась их с аппетитом уминать на радость хозяйке. За столом о делах не говорили, больше о погоде и природе. Была еще одна запретная тема – Софьина мама. И на это имелись веские причины. Нынче к погоде и природе добавился грядущий юбилей Бенедикта. Тема увлекла всех, и Софья совершенно потеряла счет времени. Первым спохватился Бенедикт Фомич. – Фаиночка, ты не против, если мы побеседуем с Софьей в кабинете? – чудно вывернувшись всем телом, спросил он. В ответ жена дернула бровью и повела плечом. Видимо, этот жест означал согласие, потому что Закряжский сразу радостно засуетился, вскочил и распахнул перед гостьей соседнюю дверь. Спрятав улыбку, та прошла и села на привычное место – в кресло у окна. Наполненный снедью желудок тут же уперся в солнечное сплетение. Ужас! – О Ларисе можно рассказывать часами, – пристроившись на диване, начал Бенедикт Фомич. – Она, как говорил Мойша Фридлянд, известный в широких кругах писатель Михаил Кольцов, была редким, отборным человеческим экземпляром. Я заинтересовался ее личностью, когда занимался Троцким. Лариса работала с ним и, говорят, состояла в довольно близких отношениях. – А я думала, вы поклонник ее поэтического таланта, – не удержалась Софья. – Поверьте, дорогая Софа, поэзия – далеко не все, чем могла удивить эта женщина. – Насчет того, что она была прототипом главной героини в пьесе Вишневского «Оптимистическая трагедия», я в курсе. – Слышу в вашем голосе некую пренебрежительную нотку и спешу вас разубедить. Балтийцы ее действительно обожали! Вы только представьте себе! Когда на царской яхте обнаружился целый гардероб нарядов, она устраивала показ мод для матросов! И они были в восторге! Ей вообще прощали все! И вовсе не за дамские прелести, хотя она была поразительно красива! За смелость, за отвагу, за, как говорит мой внук, абсолютную безбашенность! Кстати, одним из тех матросов был Всеволод Вишневский. – То есть она была абсолютно великолепной, абсолютно прекрасной и абсолютно бесподобной! – Она была разной. И бесподобной тоже, – совершенно серьезно ответил Бенедикт. – Она жила на всю катушку, это так. Ездила на шикарной машине, принимала ванны из шампанского, забирала себе дорогие трофеи. – Из домов бывших знакомых? – И это тоже. Рейснер участвовала в сохранении сокровищ Эрмитажа, так говорили, что после этого ее пальцы украсились роскошными перстнями. Ходили слухи, что она нарочно устраивала приемы, приглашая тех, кого собирались арестовывать. Ну… чтобы сподручнее было. Всех скопом, так сказать. – Вот сволочь! – Однако, узнав, что Ахматова голодает, привезла ей мешок продуктов. А когда вступила в партию большевиков – это было в восемнадцатом году, – вскоре оказалась в должности комиссара Волжской военной флотилии. Именно там она встретила Ильина, известного как Федор Раскольников. – Они были женаты официально? – Да, но это отнюдь не мешало ей коротать время в личном вагоне наркома по военным делам Льва Троцкого. – Та еще штучка! – Ну… из песни слова не выкинешь. Именно к этому времени относятся легенды о ее военных подвигах. Например, о том, как где-то под Казанью Лариса ходила в разведку, переодевшись крестьянкой, и сбежала из-под ареста. Кажется, от японцев. – А у нас под Казанью были японцы? – удивилась Софья. – Да черт их знает! Это сам Троцкий написал в мемуарах. Впрочем, кажется, там были не японцы, а белочехи. А еще она вместе с Львом Давидовичем открыла в Свияжске памятник Иуде Искариоту. – Господи! А этому за что? – Как первому революционеру! Богоборцу! – Ужас! – Это что! Говорили, однажды она въехала на какую-то конференцию на коне. – Отчаянная баба! – А я о чем? – Что же потом? – Потом был Петроград, где в двадцатом году Раскольникова назначили командующим Балтийским флотом, а Лариса привычно стала комиссарить. Представляете, Софочка, они тогда жили прямо в Адмиралтействе и буквально купались в роскоши! – Милая парочка. – Ну что вы! Федор был красавцем, а Лариса… О ней и говорить нечего! Стройная, с каштановыми косами. Огромные глаза. Напоминала потомков нибеллунгов. Она из немецких дворян. Поэтому, наверное, ее звали валькирией, а еще – Мадонной революции! – Я видела в Интернете портрет. Холодная красота. – Верно, но именно этим она и завораживала. Представляете, в нее был влюблен не только Гумилев! Ей делали предложение Есенин, тогда еще начинающий поэт, знаменитый художник Натан Альтман, Мандельштам и Всеволод Рождественский. Вот Блока, правда, ей соблазнить не удалось. – Не повелся на холодные глаза? – Догадался, наверное, что она просто хочет перетянуть его на сторону большевиков, вот и отбрыкался. А она его выгуливала, дорогим коньяком поила. – Они долго жили в Петрограде? – Отнюдь. Руководство Балтийским флотом у Раскольникова не заладилось, закончилось все Кронштадтским мятежом. – Ух ты! Слышала о нем. Ужас просто! – Да уж, веселого мало. Мятеж поставил под угрозу существование республики. Это вам, как говорит мой внук, не мелочь по карманам тырить. Софья прыснула в кулак. – Это не внук, а Хмырь сказал. – А Хмырь – он кто? – Бенедикт Фомич, вы совсем темный? Это же из «Джентльменов удачи»! – Не знал. Но это неважно. Главное, что оплошности Раскольникову не простили и отправили послом в Афганистан. – Жена, разумеется, тоже поехала? – Поехала, но продержалась там недолго. – Уехала? – Сбежала!