— Принесу. — Вообще-то этот Хумарьянц много чего намудрил-намутил в своё время, теперь банями в Баку командует. Что ты его вдруг вспомнил? — Так я ж про инструкцию! Если б мой Ковригин на секунду не успел пушку выхватить, отдыхал бы Иорин в деревянном ящике. — Ты мне сегодня прямо Америку открываешь. — Если б не Ковригин, не знаю, что могло приключиться и с вами. Странников хмуро скосился на Турина, но возражать не стал. — Есть версии случившемуся? — спросил после тяжёлого молчания. — А тут какую версию не выстраивай, Василий Петрович, — будто ждал этого вопроса Турин, — три матёрых бандита навеки успокоены Ковригиным. Перестарался, возможно, но это с какой точки поглядеть. Два уцелевших, по-моему, стоят трёх трупов матёрых преступников? Он многозначительно глянул на секретаря. — Признался мне Ковригин, — доверительно тут же продолжал Турин, — он думал, конец Иорину, да вы ещё рядом в таком положении… Поэтому и палил без разбора. — Ты всё-таки скажи, что сам думаешь про эту историю? — Меры приняты: ничего не просочилось, — загнул палец тот. — Хирург?.. Он записей никаких не делал, — загнул второй палец. — А больше опасаться некого. — Не допускаешь? — Чего? — Чего-чего! — не сдержался Странников. — Нападения на меня! Турин вскочил и вытянулся перед секретарём: — А основания? — Теракт! Какие тебе ещё нужны основания? Явно не ожидая такого оборота, начальник розыска лихорадочно соображал, что ответить, его растерянность выдавало заметное подрагивание пальцев рук. — Что? По-твоему я не фигура? — Подумайте, Василий Петрович, сколько народу всполошится, если вылезет наружу… — наконец начал он приходить в себя. — Какой народ? Чего ты мелешь? Мне наплевать! — Я имел в виду, если начальство съедется. Не наше. Ваше. Из Москвы. Ведь обязательно пришлют проверять, если всё так представить. Странников переменился в лице. — А те орлы копать станут глубоко, — развивал мысль Турин. — Из пальца высосут, если и ничего не найдут. — Как не найдут? А бандиты? — пробовал возражать секретарь. — Залётная братва. Сплошь уголовники. Такие в политику носа не суют. Кошелёк — вот их мечта. — Уверен? Турин как-то особо, по-воровски поддел ногтём пальца зуб, искусно при этом щёлкнув. — Зуб дам. — Стопроцентной уверенности и у меня, конечно, нет… — секретарь хлебнул чаю. — Но в одном ты прав — вороны слетятся. Задолбят. — И копаться начнут, до исподнего доберутся. Зачем вам это надо, Василий Петрович? — А я сказал, что надо? — Арестова опасаетесь? — тихо, вскользь, подкинул догадку Турин. — Мину? Нет-нет! — замахал руками Странников. — Если мы когда и грызёмся с ним, то по пустякам. А тебе откуда известно? Он настороженно скосился на сыщика. — Не за деньги работаю. Странникова пробил кашель, словно его прорвало. Турин сунулся с чашкой чая, но секретарь оттолкнул, закрыл рот платком и затих. — Мина — мелкий интриган, — наконец послышался из-под платка его голос. — Ему б в столицу да повыше. А моё кресло ему и на хрен не нужно. — А проверить надо, — будто приказал себе Турин, — если доверите. Я аккуратно. — Займись, только осторожно. У Арестова своих везде понатыкано. И в губрозыске небось не один сидит. — У меня нет, — резко произнес Турин. Странников, выпрямив спину, спрятал платок. — Уверен? — Голову на отсечение. — Слушай, что у тебя за выражения? Зубом поручаешься, теперь вот головой, — поморщился Странников. — Думаешь, так всё и прокатит? А если я возьму вот и потребую другого наказания твоему герою? Турин так и застыл: — Ковригину? — Отдай его мне, — вдруг попросил секретарь. — Коль он жизнь мне спас, пусть и раскручивает всё остальное, что заварил. Мы с тобой версии строим, головы ломаем, пусть он это делает. Меня охраняет, а заодно вынюхивает. — А Опущенников? — Его посвящать нельзя. — А с причиной перевода как? — Какого ещё перевода? — зло дёрнулся секретарь. — Агент твой зарвался, приставал на улице к солидным гражданам без оснований… Ты его за это под арестом держишь? — Извиняюсь. Не сообразил сразу. Но я его наказал, а вы в губком возьмёте… Как понимать? — Пустяки. Набирайся мудрости. Он заявление тебе подаст, а у меня нехватка шофёров. Мне машину прислали на днях. Стоит, пылится. Мейнц уже представлял свои кандидатуры. Управлять-то умеет машиной твой знаменитый Ковригин? — Ради этого научится, — опустил голову Турин, пряча ликующие глаза. — Только у меня встречное, так сказать, предложение, Василий Петрович. — Валяй. — Ковригин у вас сразу засветится. Мейнца вашего я знаю, проницательный гусь. — Орготдел! — Не поможете ли ещё одним человечком? Он на все руки, хоть двор мести, хоть трубы чистить и к тому же приметен. На него сразу все станут пялиться, а Ковригин незаметно тихим сапом приживётся. — Не калека случаем? — поморщился Странников. — У меня, брат, подбор! Требования к кадрам. — Свой в доску! — улыбнулся Турин. — Бывший боец интернациональной бригады. Он у меня в шикарном кабаке тише воды ниже травы, вынюхивает, что на самом дне делается. — К себе что не берёшь? — На особом положении. — Ну, надеюсь, не африканец? А то мои бабы разбегутся. — Китаец. Но у него давно русская фамилия и по-нашему шпарит — не отличить. — Ну, не знаю… — Им с Ковригиным вместе легче будет, — упрашивал Турин. — А сыграют они роли, будь спок. — Опять ты за свой жаргон? Не переделать тебя, Турин. — Я постараюсь, Василий Петрович. И передайте товарищу Задову, билетики его жду с нетерпением.