— Трубкиным? — съёжился Задов. — Против него мысли рождались. Давал повод. Он что угорь, в руки не взять, а за спиной такие сети плетёт да сплетни распускает… Одно слово — паук! Но твёрдых доказательств нет!.. — Зря ты на Трубкина, — заикнулся Задов. — Выпивоха — да, но чтобы против тебя копать, против секретаря губкома пойти… — Сука! — с горькой уверенностью махнул рукой Странников и кивнул приятелю на шкафчик. — Неси. Шут с ними со всеми. Завтра рано вставать, но выпьем по одной, не выдерживает нервная система. Рвётся по швам. Где бы сил взять да пережить это проклятое наводнение! В Камызяке, говорят, народ давно на лодках плавает, догадались хоть скот на бугры отогнать. — Переживём! — бросился исполнять приказ Задов, в несколько мгновений расставил на столе бутылку со стаканами. — Закусить у тебя нечем, пусто в шкафчике. — Пропало, что было. Ариадна Яковлевна насчёт этого строга, всё выбросила, пока плавал. Задов, словно торопясь, наполнил стаканы. — Не много? — засомневался Странников. — Покатались мы по Волге-матушке да по её притокам, поработали и погуляли славно. Я народ крепкий подобрал, голова раскалывалась, боялся за себя, как бы сердечко не отказало. — Рано об этом думать, — чокнулся с ним Задов и, не дожидаясь, залпом осушил стакан, рукавом утёрся. — На обваловке научился? — прищурился секретарь. — Раньше так лихо не опрокидывал. — Там сухой закон. — Задов вскочил, подбежал к шкафчику, выхватил оттуда поблёскивающую от жира здоровенную воблину, луковицу и головку чеснока. — А я краем глаза махалку приметил, но сразу не сообразил. Привык у тебя к колбасе с сырком да разносолам… Живём, брат! Странников осторожно отпил лишь половину из стакана, поставил на стол, покачал головой: — Нет. На тебя порадуюсь, потолкуем, а мне, извини, больше нельзя. — Чего? — задиристо хмыкнул артист. — Ослаб в путешествиях, командир? Секретарь посмотрел на него печальным взглядом без зависти и без былой весёлости: — Изменился ты, Гриша. — Да брось! — Вот что труд с человеком делает, если в чрезвычайной обстановке. Выворачивает настоящее нутро. А не пью я по той причине, что, поцапавшись с Трубкиным на митинге, на утро к себе его пригласил. Выпотрошить хочу до кишок. Отчёт потребую да делишки тёмные ему припомню. — Не рано начинаешь? — А что мне? — Пик наводнения, говорят, на носу. Может, подождать? А уж после, на волне твоей победы, никто и не обратит внимание на его поражение. — Так-так, — поднял стакан Странников и осушил до дна. — Налей-ка ещё! Уж больно мудро ты начал. Услышать хочу, чем кончишь. — Вот это по-нашему! — наполнил стакан Задов. — А вспомнил я вот что и с тобой, как с верным товарищем, хочу поделиться. — Давай, давай, — секретарь разорвал воблу рывком, со злостью, куда девались его печаль и тревоги. — Умного совета не вредно послушать. — В войне, дорогой мой, победы-то не обретёшь. — Это как? — Побеждённый склонит голову и затаится. А враг, оставшийся за спиной, — двойная опасность. — Уничтожить?.. Растоптать гадину! — Последователи найдутся. Тайные! О которых ты и догадываться не будешь. Нанесут удар коварный, не очухаешься. — Верно! — ударил кулаком по столу секретарь, покраснел, заметно стало его быстрое опьянение. — Что же делать? Позабыв про воблу, неловко утёрся рукавом. — Обратить врага в пособника. — В пособника? Это что за хрень?! Делишками какими-то тёмными попахивает. — Не в друга же его превращать! — Ты за словами-то следи. — Не трогай всё же Трубкина, Василий Петрович… Пока, — приблизил лицо артист, заглянул почти с мольбой в глаза секретарю. — Силёнок он набрал, на верха выход имеет. С ним по-другому надо. Сам говоришь — паук. — Паучище! Но мне Турин обещал помочь. — Плох твой Турин. — Что случилось?! — В больнице доходит. Бандиты подстрелили его на железной дороге. — Да что ж ты раньше мне не сказал? — попробовал подняться Странников, но ноги не слушались его. — Лучшего помощника я не знал… Вызывай Ковригина, я еду к нему! — Ковригина? Шофёра, что ли? — Вон телефон внутренний. Набирай гараж! — Куда ж мы поедем, Василий Петрович? — покачал головой Задов. — Дурак я, конечно. Сразу надо было тебя известить про Турина, но, уверен был, что тебе самому все известно. — Откуда? Я же неделю мотался по речке, — опустил тяжёлую голову на руки Странников. — А там никакой информации… Там поспать по-человечески и то не получалось. Бабы, суки… Он подозрительно смолк. — Василий Петрович! — окликнул его Задов, осторожно коснулся плеча. Странников крепко спал прямо на столе, тяжело посапывая. — Ухайдакали казака крутые горки, — покачал головой Задов. — Куда ж мне тогда? Ему завтра… — Он посмотрел на настенные часы, — нет, уже сегодня и в больницу к сыщику, и с Трубкиным встречаться?.. Мне на Стрелку… Пусть спит. И я рядышком. Разбужу его, а он меня утром на машине подбросит. Вот и успеем кругом. Трубкин-то раньше десяти не заявится. — Кинул мрачный взгляд на оставшуюся водку в бутылку, вылил до капли в свой стакан, выпил, утёрся рукавом и побрёл к дивану: — Не проспать бы… XV У больницы они всё же расстались. Странников, кивнув Ковригину, остановил машину. — Вылезай, Григорий Иванович, — скомандовал он артисту, подавая руку. — Добежишь дальше сам. Негоже, чтобы секретарь губкома с тобой раскатывал да подвозил. Что народ на обваловке подумает? — И на том спасибо, — махнул рукой Зотов, не огорчаясь, соскочил на землю. — Привет там Турину. — Поправляется Василий Евлампиевич, — улыбнулся Ковригин, разворачивая автомобиль на пустынной дороге. — А тебе откуда известно? — Странников даже вздрогнул. — Ребята вчера сказали в гараже, ну я ночью и смотался к нему. Пропустили, документик-то всё храню, — и он показал из нагрудного кармана краешек красного удостоверения. — Назад вернуться душа болит? — Как прикажете. — Служи, боец, — хлопнул его по плечу секретарь. — Здесь пока твоё место. В больнице ещё спали, и Странникову пришлось несколько раз нервно нажимать на звонок у двери. Суетилась напуганная старушка, расспрашивала, пока ему не надоело, он оттеснил её плечом, но бежала уже дежурная сестра, узнав, ойкнула, покраснела, провожала до самой палаты. Турин лежал один, хотя рядом пустовала ещё одна прибранная койка. — Оставьте нас, — ещё в дверях распорядился Странников и протянул руку приподнявшему голову Турину. Выбритая до блеска голова наполовину в бинтах, глаза с тёмными кругами, но знакомая улыбка, удивлённая немым вопросом. — Как же тебя угораздило? — не видя его рук, опустил и свои секретарь. — Я уж и не знаю, можно до тебя дотронуться? — Лучше не надо, — продолжал тот виновато улыбаться.