– Конечно, – тут же ответила доктор и порывисто кивнула. – Операция назначена на утро завтрашнего дня. Я потому и вывезла ее на прогулку, чтобы Иннуша хорошенько поспала эту ночь, силы ей пригодятся. – Вы будете оперировать? – взволнованно выдохнул Редкий, сбившись с шага. – В том числе. Прибудет хирург с большим опытом операций на мозге, я буду ему ассистировать. Это для меня великая честь. Я верю, что у нас все получится, мы столько лет шли к этому вместе с нашей отважной девочкой. И она на ходу нежно потрепала Инну по плечу. – Как вас зовут? Я – Эдуард. – Редкий, не останавливаясь, развернулся к ней и отвесил поклон. В этой женщине было что-то несовременное, вот его и потянуло на необычные жесты. – А я – Верена, – улыбнулась она. – Красивое имя. Вы же не из России? – Нет, я из Польши. Попросила перевод сюда по личным обстоятельствам. Но с тех пор прошло уже десять лет. Грусть проскользнула легкой тенью по ее лицу, хотя губы все так же улыбались. Редкий ощутил небывалый прилив жизненных сил, но тут же устыдился, что распустил хвост перед едва знакомой женщиной. – Верена, а сестра Инны знает о завтрашней операции? Приедет сюда? Верена головой затрясла и замахала руками. – Нет, и вы ничего ей не говорите! Я знаю Эллу, связь между сестрами очень сильна, и мне не хотелось бы раньше времени дарить надежду, которая… как знать… Операция слишком серьезная. Если у нас ничего не выйдет, – хотя я ни секунды в это не верю, – Инна просто останется прежней до новой попытки. Если все пойдет так, как мы надеемся, она резко стартанет в сторону полного восстановления. Так что прошу, не выдавайте пока Элле нашу тайну. – Не выдам, – заверил Редкий. – Она в самом деле с ума будет сходить от беспокойства. В молчании они прошли до озера, коляска покатилась по свежей траве. Инна все так же смотрела перед собой, а Эдуард мучительно думал, как подобраться к важному вопросу, но при этом не напугать и не оттолкнуть Верену. Потом решил брать откровенностью. – Позавчера в Институте был переполох. Сказал и скосил на женщину правый глаз. Она вроде как вздрогнула, поежилась. Эдик не знал, что известно Верене, поэтому решил о своей причастности к мрачным событиям пока умолчать. – И после этого мне никак не удается встретить своего приятеля, санитара из нашего отделения. А вчера мне сказали, что он погиб в ту ночь. Больше мне ничего не известно, но… очень хотелось бы знать… Он замолчал, ожидая наводящих вопросов. Верена поглядывала на него с явным сочувствием, размышляла о чем-то. Потом сказала: – Я понимаю вас, Эдуард. Я ведь тоже знала того смешного маленького санитара. Василия, не так ли? Он коротко кивнул. – Знаете, десять лет назад, сразу после перевода сюда, я переживала скверные времена. Я оказалась разом оторвана от всех, кого любила, в чужой стране. И этот самый Василий очень помог мне однажды. Одной только фразой, и я даже не помню, почему он мне ее сказал, как будто прочитал что-то на моем лице. Он сказал: «Нельзя быть нужным и несчастным одновременно». – Кажется, это цитата из старого фильма, Вася их любил, – встрепенулся Редкий. – Возможно. Но знали бы вы, сколько раз я твердила себе эту фразу, и она помогала. Больше мы и словом не перекинулись, даже не помню, встречала ли я его еще хоть раз – но уж точно никогда не забывала. Сочувствую вашему горю, тяжело терять друзей, особенно таких… теплых и мудрых. Вы хотите спросить, как он погиб? – Нет, – выдавил Эдуард, в горле образовался скользкий душный комок. Знать, кто из новых первенцев прикончил отважного сталкера, ему точно не хотелось. Вдруг это была та девчушка, сестра Тани? – Я другое хочу знать. Ведь в Институте творят чудеса, верно? – Он зачем-то потыкал пальцем в ссутулившуюся спину Инны. Верена замялась на секунду, но все же кивнула. – Вот я и подумал, может… может, его как-то можно… если не в прежнем виде, но что-то могло уцелеть, – выговорил он до конца, облегченно выдохнул. Верена шла рядом молча, покусывала губу. Кажется, она его поняла, но отвечать не спешила. – Наверное, мне не положено об этом знать, – не выдержал он. – Просто я сама пока ничего толком не знаю, – мягко проговорила женщина. – Его тело мигом забрали в так называемое «красное» отделение, там иногда спасают и ставят на ноги практически мертвых. Я пометила себе, что хочу навести справки. Через некоторое время, не сразу. Видите ли, они точно не поставят беднягу санитара на ноги – от его тела мало что осталось. Редкого передернуло. – Но есть всякие варианты. У Василия не было семьи, и он наверняка подписал бумагу, разрешил в случае смерти использовать его органы. Ну, я думаю, что подписал, учитывая его жизненный настрой. Так что как знать. Вам ведь хочется, чтобы он хоть в какой-то мере продолжил существование, я верно поняла? – Не знаю, – выдавил Редкий. – Не уверен, – добавил, вспомнив почему-то Машеньку. – Но в любом случае хотел бы знать. – Я поняла вас. Постараюсь разведать. Но может так случиться, что, даже что-то узнав, я не смогу рассказать вам, Эдуард, простите. – Ладно, договорились. – Он не сомневался, что сумеет вытянуть из нее информацию, главное – не терять контакт. – Где я смогу найти вас, Верена? – Я сама вас найду, мне это проще. – Она указала на свой розовый браслет, давая понять, что данные Редкого уже сохранены в нем. – Пока не знаю когда. Но если увижу, что вас готовят к выписке, то обязательно навещу. – Спасибо, – от души поблагодарил Эдик. – И вот еще: могу я завтра быть рядом с операционной, где будет Инна? Просто посижу, подержу за нее кулаки. – Нет, это невозможно, – качнула головой Верена, и он понял, что она может быть и весьма твердой. – К операционным пациентам проходить нельзя. – Ну, хоть время скажите! Чтобы это, кулаки… – Начнем в восемь, – перебила Верена, плечом мягко отстранила его от коляски и сама взялась за ручку. – А растянуться может и на весь день. Я всегда советую в таких случаях: постарайтесь забыть и не думать, займите голову чем-то другим. И простите, нам пора на процедуру. Редкий растерянно кивнул, замер на месте, огорченный. Верена как будто пожалела, что слишком расслабилась, разговорилась с пациентом. А он, дурак, зачем сразу же вывалил на нее свои проблемы? Вернулось дурное настроение, и он уселся в позе мыслителя на краю озерка. Скинул больничные тапки и опустил ноги в прозрачную воду. Откинулся на траву, утопил в ней голову. Легкий ветерок играл травинками, щекотал ими его лицо – и не поверишь, что ветерок искусственный, столько в нем ароматов и свежести. Он достал телефон и позвонил Элле. – Я сама собиралась тебе звонить, – с ходу заявила девушка. – Пережидала время процедур. Ты где сейчас? – Лежу на бережку, болтаю ногами в воде, – отчитался он. – А ты давай выкладывай то, что скрыла от меня вчера. Я всю ночь думал, психовал. Антон снова что-то отколол? – Нет, – хмыкнула невесело Элла, – хотя без него тут не обошлось. В общем, один неприятный тип больше не будет портить жизнь ни мне, ни тебе. – Что? – рывком сел и чуть не слетел в озеро Редкий. – Это как понять? Ты про Торонова? Это Тоха его… уговорил не портить нам жизнь? – Нет. Хотя Антон был при этом, страховал меня. Но не он. Этот тип неосторожно забежал в ванную, а она была уже занята одной девчушкой. – Боже, – выдохнул Эдик, холодея. Не то чтобы его огорчила смерть гадкого Торонова, просто воспоминания о том, что может сотворить с человеком упомянутая малышка, были еще слишком свежи. Да и сама ситуация пугала. – Но он ведь уже не в твоей квартире? – Конечно, нет, – заверила Элла. – Люди из «Комитета» помогли, у нас нынче перемирие, не забыл? – Ясно, понял. Слушай, я попрошу, чтобы меня уже отпустили, хочу быть рядом с тобой! Глаз при мне, и довольно этого курорта. Котенок не на шутку переполошилась, повысила голос: – Эд, даже не думай. Ты должен до конца вытерпеть все осмотры и процедуры. Если уйдешь раньше срока – а я проверю, – на порог не пущу, так и знай. Редкий вздохнул, понимая, что именно так она и поступит. – Я сама завтра приеду, тебя навещу, – посулила девушка. – Нет, Элка, не надо! Он постарался скрыть досаду. Увидеть ее хотелось ужасно, особенно после того, как его напугал вид Инны в кресле. Но именно из-за Инны он и не желал этого визита: Элла наверняка захочет повидать сестру, узнает об операции, разволнуется. А Верена, пожалуй, решит, что он болтун. – Слушай, пусть сперва снимут повязку. Хочу, чтобы ты меня увидела уже прежним. Достало быть циклопом, – сбивчиво попросил он. – Так, Эд, расслабься, – скомандовала девушка. – Я не совсем к твоей светлости еду. – А зачем? – Есть дело. И это очень серьезно, я бы и сегодня поехала, но посещения восстанавливаются только с завтрашнего дня. Дело в том, что в Институт отправили Вику. – Что?! – Он вскочил на ноги, крепче притиснул телефон к уху. – Зачем, почему?! – Понятия не имею. Она заболела, простудилась, а может, перенервничала в тот самый день, понимаешь? Таня видела ее, сказала, что Вика в самом деле выглядела плохо. Но тогда это не выходило за рамки обычной простуды или ангины. Но, вероятно, ей стало хуже, Фомин вызвал скорую, девочку доставили в нашу ЦРБ. А уже оттуда увезли на скорой необычного вида, понимаешь? Анатолий Иванович с ума сходит, я его утешаю, твержу, что место надежное. – Неужели он даже не слышал про Институт? Он же сам врач. – Ну вроде слышал краем уха, считал, что это некий медицинский НИИ, куда больных просто так не берут, только в самых тяжелых случаях. Поэтому чуть не свихнулся от переживаний. Посещать дочь он пока не может, в здание родственников не пускают, ты в курсе. Вот я и хочу попробовать разузнать, в чем тут дело. Или Вика в самом деле так тяжело больна, что даже Прайд как-то узнал и перепугался за сохранность первенцев, или даже не знаю, что думать. – Ты во сколько завтра приедешь? – Часов в десять. Слушай, если у тебя там свидание медсестре назначено, то так и скажи, не напрягайся! – Нет у меня свиданий. Ладно, жду. К тому времени Инна уже два часа будет на операции. Наверное, появятся и первые хорошие – мысли о плохих он даже не допускал – новости. После звонка Редкий долго не мог успокоиться. Думал об Элле и Инне, о новой знакомой Верене, а всего больше – о Вике. Самая тихая и неприметная из ребят, девочка, рядом с которой никто не может умереть, теперь сама, возможно, в шаге от смерти, иначе ее не привезли бы сюда. В Институте творят чудеса (Эдик непроизвольно коснулся глаза, теперь лишь заклеенного пластырем), Вику поставят на ноги. Но поддается ли ее болезнь лечению? Вдруг ни на кого не похожие ребята могут страдать от никому не ведомых болезней? Ответов не было, оставалось лишь нервно мерять шагами палату.