Но кабинет был заперт, и от этого на миг оборвалось сердце, потом забилось так, словно барахталось в вате. Где доктору быть, ведь больных, кроме Воронцова, на вверенной ему территории нет? Обычно в это время Вадим Андреевич читал книги и монографии – неустанно повышал квалификацию. Ребенок вел себя спокойно, с любопытством крутил головой, да так быстро, словно торопился все рассмотреть и запомнить. Женя бросилась бегом в сторону комнаты Платона. Один раз пришлось сбавить ход до обычного шага – она услышала, как по коридору ей навстречу кто-то громко топает, бормоча. Из-за поворота вышла работница кухни тетка Раиса, не старая еще, необъятного размера женщина, которая на полном серьезе мечтала довести свой вес до двух тонн. Она несла поднос с грязной посудой, водрузив его на свой выпирающий живот. Увидела Женю с ребенком и охотно остановилась, чтобы рассмотреть его. Девушка обмерла. Стало жутко от мысли, что придется применить агрессию против хорошей знакомой. Но Раиса разглядывала малыша с доброжелательным интересом, улыбалась, прицокивала языком. – А кто у нас такой миленький? Такой сладенький? Жень, это чей же такой? – Да охранника одного, к доктору на осмотр, – промямлила девушка. – Только не говорите никому, ладно? Охрана частично была из местных, и иногда некоторые ребята и впрямь обращались к безотказному Вадиму Андреевичу. Конечно, при Прайде такое было затруднительно, но доктор всегда находил возможность в свободное время посетить больных на дому. – Да что ты, что ты, никому не скажу! Пусть поправляется такой сладкий мальчуган! – пропела Раиса и поспешила дальше. К счастью, кухарка не спросила, почему Женя в таком странном прикиде и в перчатках, а может, и не разглядела – она была близорука, во время готовки надевала очки с резинкой, чтобы не свалились в кастрюлю. Повариха ушла переваливаясь, а Женя отдышалась и двинулась дальше. Вот и нужный коридор, вот и дверь в комнату Платона. Обмирая больше, чем в ангаре, она подошла и толкнула – дверь легко поддалась. Вступила в комнату, огляделась – и едва не заорала от ужаса. Глава 18 Красное отделение Эдуард спрашивал себя: неужели он теперь всегда будет так спокоен? Неужели у каждого человека есть черта, после которой его уже ничем не проймешь? Или он спутал покой с обреченностью? Ведь если Толик окажется провокатором, Редкого схватят в красном отделении и успокоят уже точно навсегда. Разберут на мелкие составляющие. Ну и ладно. С людьми и похуже вещи случались. Жаль только, что нельзя позвонить Элле и, не прощаясь вслух, сказать самые важные слова. Правда, она сразу почувствовала бы и испугалась, а добавлять ей тревог не хотелось. Если же все пойдет хорошо, уже через пару-тройку часов он будет ее крепко обнимать. Редкий дождался часа ночи, когда традиционно стихли все звуки и разошелся медперсонал. Время от времени повторял про себя инструкцию, которую давно уже честно смыл в унитаз. Значит, палата Виктории вторая от входа в отделение, туда он только заглянет, убедится, что с девочкой все в порядке, чтобы можно было отчитаться перед ребятами. Потом прямиком к Василию (шестая палата от входа). Если повезет, поболтает с ним немного и после уже будет сдаваться. А что дальше – об этом пока нет смысла думать. Он в два счета разобрался с приспособлением и отстегнул свой браслет. Уложил на подушку и даже одеяльцем заботливо прикрыл. Близость к возможной гибели сделала Редкого сентиментальным, он даже извинился напоследок перед недочитанной книгой, погладил рукой больничный халат, долго смотрел на фотографию Эллы. Потом сменил браслет и шагнул к двери. По инструкции предстояло пройти через Городок. Эдик ожидал найти его темным и мертвым, как павильон, в котором прекратили съемку. Но ничего подобного: Городок жил и ночью, только теперь там не было пациентов. Сотрудники, свободные от утренней смены, вольготно расположились компаниями на террасах кафешек или прямо на травке близ искусственных водоемов. В кафешке, где любил посиживать Василий, отмечали день рождения седовласого старца с маленьким птичьим лицом и пронзительными умными глазами. Бились о бревенчатый потолок шарики с привязанными к ним поздравительными открытками, одуряюще пахло шашлыком и свежесваренным клубничным вареньем. Звучали здравицы на знакомых и незнакомых Эдику языках. Он скользнул мимо, прошел по французской улочке и даже спугнул целующуюся за дубом парочку. Дубовая аллея сказочным образом уперлась в железную дверь, до которой Эдик прежде никогда не доходил. А сейчас приложил браслет, и она отворилась. Потянулся коридор с нижним освещением, кажется, тоже больничное отделение. Потом лестница и еще одна дверь. Путь был знаком: именно по нему чуть больше недели назад вела его Верена. Только в обратном направлении. Очутившись в кабинете, где они разговаривали, Эдик надел последний браслет – красный. Ощутил предательскую дрожь в коленках, воздуха стало не хватать. Пришлось постоять немного, собираясь с духом, прежде чем отворил зеркальную дверь. Перед ним простирался коридор, пустой и мрачный, он казался темнее прочих пройденных мест – уж слишком много тайн тут таилось. Эдик выхватил взглядом дверь, за которой должна была находиться Вика и та, другая девочка, по собственной глупости попавшая в беду. Он поднял воротник больничной пижамы так, чтобы прикрыть лицо, и осторожно отворил дверь. Знакомое попискивание аппаратуры, слабый нижний свет. «Не туда въехал», – сказал себе Редкий даже прежде, чем осознал, что не так. Кровать была всего одна. Но это нуждалось в проверке. На цыпочках начал он приближаться к кровати. Где-то на середине пути разглядел, что там лежит подросток, мальчик. Собственно, на этом этапе можно было поворачивать обратно, но что-то зацепило внимание Эдуарда. Кажется, он прежде видел этого пацана. Тот спал на спине, приоткрыв губы, тихонько посапывал, одеяло сбилось между кроватью и стеной. Одна нога была заключена в легкую, почти невидимую глазу конструкцию из металлических тончайших пластин. В остальном парень выглядел вполне здоровым и румяным, хотя несколько датчиков на груди и на виске все же имелось. Редкий напрягся и сразу вспомнил. Ну конечно, это же одноклассник Тани Милич, тот самый несчастный влюбленный, который вечно таскается за ней. Он еще попал под машину, и в этом чуть не обвинили Вику Фомину. Но это было странно. Эдик отступил на пару шагов и потер затылок, пытаясь сообразить, что к чему. Только днем Таня рассказывала о своем воздыхателе, упоминала о покушениях и о том, что за парнем сейчас приглядывает Угушев. Есть подозрение, что мальчишка – настоящий сын Прайда. Кир вылетел из сыновей, а заодно с ним и Маго. И вот он тут, в самом засекреченном красном отделении, а Вики нет, как нет и Дарьи. Мальчик заворочался, пробормотал что-то спросонок и почти открыл глаза. Редкий рассудил, что едва ли им стоит общаться, задним ходом заскользил к выходу. Прикрыл за собой тихонько дверь. И отсчитал другую нужную ему палату. Только бы там не оказалось сюрпризов. Он сделал пару шагов, но вздрогнул и вжался в стену, потому что именно в этот момент дверь в палату Василия начала приоткрываться. В центре коридора было гораздо светлее, чем по краям, туда свет шел еще и от просторного холла. На миг Эдику показалось, что сейчас появится сам Василий в своем новом теле, сталкер, который не отлежал без приключений послеоперационный срок. Начнет озираться и прикидывать, куда с этой точки ему лучше податься. Эдик даже успел мысленно представить, как заклинает друга остаться на месте и не рисковать. Секундой позже он облегченно выдохнул: из палаты вышла девушка-медсестра. Прикрыла аккуратно за собой дверь и зашагала в сторону Эдика. * * * Платон лежал на кровати без подушки, с закрытыми глазами, к его руке тянулась прозрачная трубка капельницы. Доктор склонился над ним, стоя спиной к двери. Жене показалось, что его сутулые плечи подрагивают. – Нет! – заорала она, бросаясь вперед. – Остановитесь! Малыш на ее руках испуганно заскулил, хаотично замахал руками. Вадим Андреевич обернулся, отпрянул – только это и спасло его от рокового прикосновения. Воронцов открыл глаза, рывком сел, вырвал из руки иглу. Вскочил и шагнул к девушке, осторожно отобрал у нее ребенка. Мальчик, явно узнав его, издал торжествующий клекот, изо всех сил обхватил его за шею. – Женя, в чем дело?! – закричал доктор. – Я испугалась, что вы… уже… потому что подслушала… Челюсть ходила ходуном, Женя пару раз прикусила язык. Вадим Андреевич глянул умоляюще, прижал палец ко рту. Заговорил, гипнотизируя ее взглядом: – Мы с Платоном разошлись во мнениях по поводу трактовки «Легенды о Великом Инквизиторе». – Он указал подбородком на томик Достоевского на сдвинутой к стене подушке. – Хотя молодой человек помнит текст до последней запятой, я все же больше доверяю собственным глазам, поэтому раздобыл книжку и вернулся. А заодно и капельницу решил поставить, пока мы тут общаемся. – Капельницу, – выдавила из себя Женя, пожирая бывшего друга уничтожающим взглядом. – Капельницу, значит. Да вы просто нелюдь какой-то, Вадим Андреевич. Он снова приложил палец к губам, нахмурился, но девушку уже было не остановить. – Платон, они собираются убить тебя сегодня после обеда! – крикнула она. – Приказ Хозяина! А этот тип тебе капельницы ставит и о Достоевском болтает, чтобы ты ничего не заподозрил! Воронцов не вздрогнул, но сперва внимательно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на доктора. Если и собирался что-то спросить, то потрясенное лицо последнего сказало ему все. Платон крепче прижал к себе малыша, снова глянул на Женю, спросил: – Младших тоже? Она измученно помотала головой: – Нет, их оставляют. Платон, тебе надо уходить отсюда прямо сейчас! С малышом ты пройдешь мимо охраны, стрелять они не посмеют, побоятся нарушить приказ Хозяина. Доберешься до друзей, и бегите куда угодно, лишь бы подальше от этих зверей! Ну что же ты?! Ее поразило, что Платон стоит у кровати, поглаживая по голове малыша, словно не собирается спасаться сам и спасать своих друзей. Воронцов спокойно обдумал что-то и посмотрел на доктора, подпирающего бессильно стену, спросил: – По какому плану все должно происходить? Пауза, потом Вадим Андреевич заговорил так странно, словно на горле его была затянута петля: – Прости меня, мальчик. Если бы я мог хоть как-то тебе помочь, поверь, я бы жизни своей не пожалел. К несчастью, никаких вариантов. Сегодня после полудня помощник Хозяина собирается отвезти тебя в город, чтобы ты мог… – мучительное сглатывание, – повидаться с друзьями. Я так понял, что это его личная инициатива, раз уж Виктора Антоновича нет в резиденции. Тебя никто не тронет, конечно же. Но одна из ваших… она в Институте, и, значит… Он безнадежно помотал головой, уронил ее на грудь. Платон кивнул, показывая, что все понял. – Прайд ведь тоже в Институте? – Да, – собрался с силами доктор. – Его ждет серьезная операция. – Это связано с тем, что я напал на него? – Разве что отчасти. Мальчик мой, это не личная месть. Видимо, он понял, что не сможет управлять вами, особенно теперь. Я в самом деле хотел быть с тобой в эти часы, хотя, согласен, это выглядит чудовищно. – Ну что вы, Вадим Андреевич, – мягко сказал Платон. – Я вам благодарен. И тебе, Женя. Девушка не отреагировала, просто смотрела на него в упор – она вдруг поняла, что все ее усилия были напрасны. Воронцов встал и бережно усадил ребенка на покрывало. Тот немедленно сморщился, потянулся к нему ручками. Платон шагнул к Жене, у нее даже мелькнула странная мысль, что сейчас он обнимет ее. Но парень лишь наклонился и поднял с пола обе перчатки с раструбами – Женя и не заметила, когда они свалились с ее опущенных в отчаянии рук. – Отнеси мальчика обратно, ладно? Раз уж я знаю правду, то не хотелось бы терять зря времени. – Платон повернулся к доктору. – Вадим Андреевич, вы могли бы найти Павла, придумать причину, почему ему лучше поторопиться с поездкой в город? Скажите, например, что я беспокоен, что-то почувствовал. – Машина уже под парами, – прозвучал из-за приоткрытой двери подчеркнуто траурный голос, и Павел собственной персоной вступил в комнату. – Само собой, я понимаю всю трагичность момента, мой мальчик. И, едва закончив свои дела, поспешил к тебе, чтобы отвезти к друзьям. А тут, смотрю, тебя уже освобождать пытаются. – Он обвел глазами поникшего доктора и оцепеневшую Женю, заверил: – Но это, само собой, останется между нами, потому что я всей душой на стороне освободителей. Жаль, что не в моих силах чем-то помочь. Разве что поспешим. Ну, пошли? Он посмотрел на Платона, тот кивнул, сделал шаг вперед. Но замешкался, чтобы спросить: – Вадим Андреевич, могу я взять книгу? По пути успею глазами пробежать спорный отрывок, кажется, я в самом деле ошибочно расставил акценты. Доктор оцепенело кивнул. Воронцов вышел из комнаты первым, Павел с торжественно-траурным видом следовал за ним. Сдаваться властям Института Редкий пока не был готов, поэтому отступил и неслышно ввинтился в палату, тоже одиночную, только кровать стояла у другой стены. Испугался, вдруг сестра идет именно сюда. Даже во рту стало горько: неужели он не повидает друга? Время шло, и он не знал, проверяет ли медсестричка все палаты подряд или давно уже покинула отделение, а выглянуть в коридор пока не решался. Вместо этого зачем-то подошел к пациенту, облепленному датчиками погуще Василия, каким он видел его в последний раз. Непонятное любопытство заставило Эдика наклониться и всмотреться в больного. Это оказалась девушка лет двадцати пяти. Свободным от датчиков оставалось лишь ее широкоскулое лицо с крупными выразительными чертами. Встречаются изредка такие цельные типажи, когда по одной лишь кисти руки можно составить полный образ. А Эдик видел гораздо больше, и он как-то сразу догадался, что у девушки наверняка светлые волосы с оттенком пепла и пронзительно-голубые глаза. А о том, что она очень красива, и гадать не приходилось, хотя пациентка была до синевы бледна, губы запали, череп гладко выбрит. Голова частично скрыта под бесконтактным шлемом с розоватой подсветкой, такую он у Васи на шее наблюдал. Еще тогда предположил, что это какая-то фишка для заживления. Шли секунды, а Эдик словно залип на очень белой, похожей на колонну из белого мрамора шее девушки, широких гладких плечах. Успел даже заценить маленькую крепкую грудь, усилием воли отвел глаза, пробормотал сам себе: – Извращенец ты чертов.