В Пашиной комнате было интересно: она таила в себе наслоения всех его увлечений – от экзотических музыкальных инструментов до моделей самолетов. Наверно, женщина для того и привела туда Таню – она скучала по сыну и хотела поговорить о нем, показать его мир. Увы, Тане было не до того. Она даже не стала садиться, прислонилась спиной к двери и набрала в грудь побольше воздуху. – Лидия Петровна, я должна вас спросить, это очень важно. Кто настоящий отец Паши? В первый момент женщине показалось, что она ослышалась. Замерев в центре комнаты, она уставилась на девочку, словно ждала, что та опомнится, извинится и инцидент будет исчерпан. Но Таня твердо держала ее взгляд, только делалась все бледнее и пальцы до хруста сжимала в кулаки. Пришлось как-то реагировать. – Танечка, тебе не кажется, что ты не должна мне задавать этот вопрос? – подчеркнуто нейтральным голосом спросила Лидия Петровна. – Эта не та тема, которую взрослые обсуждают с подростками. И потом, зачем тебе это? Откуда ты вообще… – Лидия Петровна, ответьте мне, это важно! – взмолилась Таня и сильнее вжалась в дверь, чтобы не распахнуть ее и не броситься наутек. – Таня, ты меня пугаешь! – повысила голос женщина. – Тебя что, интересует генетика моего сына? Господи, да ты же не хочешь сказать?.. – Нет! – ахнула и залилась краской Таня. – Тут другое. Это очень важно, поймите! Дверь попытались открыть снаружи. – У нас всё в порядке! – крикнула женщина. Взяла Таню за плечо, отвела к дивану, сама села рядом. Заговорила почти спокойно: – Ладно, я скажу тебе, а ты все объяснишь мне, договорились? Отец Паши, генетический, так сказать, – мой бывший однокурсник. Мы встречались, собирались пожениться, но, как это часто случается, вмешались его родители. Моя кандидатура их не устраивала, начались намеки, промывка мозгов… в общем, мы расстались. Тогда это казалось трагедией и концом жизни. Сейчас понимаю, что трагедией был бы противоположный исход, поскольку юноша за все эти годы ни разу не поинтересовался своим сыном. Впрочем, они потом переехали, и с концами. Ты это хотела узнать? – Да. То есть нет. Как его звали? – Да боже мой, это тебе зачем? – Женщина в сердцах дернула за край полотенца, даже не заметила, как оно упало на палас с велотрассами и гоночными машинами. Светлые влажные волосы рассыпались по плечам. – Таня, я и так… – Его Виктор звали? Пожалуйста, это последний вопрос! – Денисом его звали! Всё, допрос наконец-то окончен? Теперь будь добра… Дверь снова дернулась и распахнулась. На пороге стояли озадаченный старший Майский и Маго с надеждой во взгляде. Таня встретилась с другом глазами, покачала головой. Мужчина сказал: – Что у вас тут? Так шумели, что мы уже собирались вас спасать. – Он ежесекундно переводил взгляд с жены на девочку, которую видел сегодня впервые. – Всё в порядке, Сереж. – Не всё, – влез с уточнением Маго. – Вам нужно немедленно ехать в Институт. Скандалить там на проходной, звонить врачам. В общем, требовать, чтобы Пашку выписали. Удерживать не имеют права. На мальчика безмолвно взирали три пары ошеломленных глаз – к такому даже Таня не была готова. Глава семьи отмер первым: – Маго, дружочек, это шутка такая? Ты, понятно, не в курсе, но люди квартиры продают, лишь бы попасть туда на лечение. С чего ты взял… – Я в курсе, – хмыкнул Угушев. – Но Пашку нужно забрать оттуда. И все у него в порядке с ногой, я-то знаю. Не заберете сегодня же, будет как с покушениями, только хуже. Это был удар ниже пояса. Лидия Петровна слабо ахнула, потом заговорила, глядя на мужа: – Сережа, едем немедленно. Я так и чувствовала, что тут что-то не так, опять ночь не спала. Звони тому врачу, с которым мы говорили, предупреди. – Лида, это безумие, – упавшим голосом констатировал Сергей Майский. – Похоже, оно в самом деле заразно. – Да наплевать! Когда Паша будет здесь, вы, – женщина ткнула пальцем поочередно в Таню и Маго, – придете и объясните все подробно, в деталях. Сергей, скорее. Машина еще у дома? Мужчина кивнул ошалело, потом сказал встревоженно и нежно, забыв, что тут посторонние: – Лида, что с тобой? Милая, мы же потом пожалеем! – Нет! – перебил его рык жены. – Потом что угодно: объяснимся, извинимся, заплатим. Прибьем этих ребятишек, в конце концов, и так отведем душу. А сейчас я хочу одного: видеть своего сына! Вот в этой самой комнате видеть! Последнюю фразу она выкрикнула так, что ее супруг пробкой вылетел за дверь. Удовлетворенно кивнув самому себе, вышел и Магомет. Таня дернулась в сторону двери, но вдруг застыла, словно ждала чего-то. Женщина, забыв о ней, еще раз обвела глазами комнату сына, пошла к выходу, но заметила девочку и замерла, будто припоминая что-то. Справившись с бурным дыханием, сказала: – Танюша, прости, что накричала на тебя. Теперь иди, пожалуйста. – Прощаю, – радостно вспыхнув, заверила ее Милич и бросилась следом за другом. Догнала его уже на лестнице, вцепилась в плечо: – Маго, ты точно уверен, что нужно забрать Пашку? А если мы только все испортили и он теперь хромым останется? Ответ друга привел ее в полнейшее смятение. – Откуда я знаю, правильно или нет? Я же это… будущее не прозреваю. Просто сложил пару моментов: Прайд Пашкой интересуется, и он ему не отец. Прайд – человек опасный, Институт у него в кармане. Значит, точно что-то плохое за этим стоит. Тане ничего не оставалось, как мысленно с этим согласиться. Снизу раздались торопливые шаги, девочка вздрогнула. Но это был Володя, которого встревожило их долгое отсутствие. Пришлось в машине все ему рассказать, но сперва ребята увидели, как умчались на серебристом внедорожнике Майские. Слушая рассказ, Владимир хмурился и с такой силой сжимал руль, что побелели костяшки пальцев. Маго сидел рядом с ним нахохленный, тоскливо поглядывал в окно – ехали уже по его улице. – Маго, ты чего? – Таня разглядела в зеркале, что с другом что-то не так. – Ничего, – буркнул мальчик, а потом добавил то, чего никто от него никогда не ожидал услышать: – Мне страшно. Володя вытаращил на него глаза, Таня подпрыгнула на сиденье, потом робко напомнила: – Маго, ты не умеешь бояться. – Слушай, его на Кира не подменили случаем? – спросил сестру Володя. Магомет невесело хмыкнул: – Ага, подменили, да так, что я сам этого не заметил. Ну да, мне страшно ехать сейчас домой! Я уже понял, что бабушку нашли и что она умерла, но увидеть сейчас мать… и еще за Златку страшно, за Сонечку. За себя-то я не боюсь, но, если меня не станет, как мама это все переживет? Таня погладила друга по плечу: – Это не страх, Маго. Это сопереживанием называется. Машина тормознула у входа во двор. * * * Эдика очень вежливо освободили от контрабандного браслета и препроводили через пару этажей, не задавая никаких вопросов. Он не мог сказать, хороший это знак или нет, выпустят на свободу или сразу без лишних разговоров разберут на органы. Редкий по возможности отключил все мысли, чтобы не поддаваться панике и трезво осознавать происходящее. В кабинете, куда его ввели, он с некоторым удивлением обнаружил знакомого профессора, одного из тех, кто занимался его глазом. Благообразный дядечка преклонных лет с пронзительным, прямо орлиным взором. Он не выглядел поднятым с постели, и Эдик этому порадовался: хуже нет, чем иметь дела с разбуженным среди ночи человеком. Хотя, может, как раз выгнал бы в сердцах, и все дела. Если это в принципе возможно. Если нет насчет него особых распоряжений. Профессор поднял на него усталый взгляд, сказал с легким упреком: – Ну что же вы, Эдуард? Разве мало тех проблем, которые вы уже создали нашему Институту, отдельным его сотрудникам, городу в целом? Теперь еще и больных тревожите по ночам. И ладно бы только вашего друга. «Все знает, холера, – мысленно резюмировал Эдик. – Мне конец». – Знаете, мы тут, в Институте, на редкость терпимые люди. – Профессор улыбнулся краешком рта и сразу помолодел. – Видимо, потому, что нам не хватает контактов с миром. На многое закрываем глаза. Говорю это, чтобы развеять ваше недоумение насчет того, почему вы до сих пор еще здесь. Но сегодня, Эдуард, вам все же придется нас покинуть. «Неужели отпускает? Или хитрость?» – Вот тут стало страшно, наверное, потому, что уже успела поднять голову надежда. – И это грустно, потому что лично я привык доводить дело до конца. А состояние вашего нового глаза меня не вполне удовлетворяет. Возможно, виноваты вы сами, слишком рано начали активничать и своевольничать. Сбегали от нас, нервничали, ночей не спали. «Точно хитрит, – думал Редкий. – При чем тут глаз, с ним никаких проблем». – И я поэтому назначил вам полное обследование. Все ведь связано в наших бренных телах, и тот сосудик вашего глаза, которым я не вполне доволен, может так реагировать на нечто совсем другое. Но все же нам придется расстаться. – Простите, вы меня выгоняете из Института? – не мог больше сдерживать себя Эдуард. – Вы нарушили режим, у меня не остается… – То есть меня вот так просто возьмут и выведут за ворота? Или куда-то переведут? – За ворота, – вздохнул профессор. Редкий едва не издал торжествующий вопль. Конечно, это могло оказаться подвохом, но, кажется, он был спасен. Осознав это, Эдуард осмелел: – Профессор, в том отделении, где меня взяли, прежде лежала одна девочка. Вы наверняка о ней слышали, она из проекта «Первенцы». После пересадки сердца. С ней все в порядке? Мужчина с интересом вгляделся в Редкого, даже усталость сошла с лица. – Эдуард, я в курсе, что вы много лет были в организации, которая наблюдала за этими бедолагами. – Тон профессора говорил, что он далеко не сторонник опытов над эмбрионами, хотя вынужден закрывать на это глаза. – Поэтому не нахожу ваш вопрос неуместным. Девочка жива и в полном порядке. Ее перевели в другое отделение, где она, надеюсь, быстро восстановится.