Я не знаю, где я, но здесь нет никого, кто бы знал, что я на самом деле жив. Они перекатывают меня, склоняются надо мной, приближаясь слишком близко, и разговаривают так, словно я просто кусок мяса. Я пытаюсь показать им, что я здесь, но они даже не смотрят. Я потею, мне то слишком жарко, то слишком холодно, тело зудит и болит. Я ничего не могу поделать и не могу никому ничего сказать. Мне страшно. Я пытаюсь подать сигнал глазами, но эти люди его не замечают. Мои глаза как-то работают, но смотрят они туда, куда сами хотят, а не туда, куда хочу я. По большей части они смотрят на потолок, покрытый плитками с трещинами. Я вижу узоры в этих отломившихся кусочках, и еще там есть пятно в форме змеи. На самом деле это просто волнистая линия. Я помню, что у меня были змеи. У меня есть эти небольшие всплески воспоминаний в моем небытии. Когда я смотрю на потолок, я вспоминаю моих змей. В любом случае это единственное место, на которое я могу смотреть. Навестить меня приходила моя маленькая сестренка, только она больше не маленькая. Теперь это взрослая женщина, а это означает, что я нахожусь в этом состоянии гораздо дольше, чем предполагал. Вероятно, я спал много лет перед тем, как проснуться. Она разговаривала со мной, рассказывала про моих змей – и на меня резко нахлынули воспоминания. Я пытался не погружаться в них, пока сестра находилась здесь, потому что это так здорово, когда кто-то с тобой разговаривает. Мне так скучно здесь, что, думаю, я могу умереть от скуки. На самом деле я не хочу умирать. Кажется, что вроде бы и следовало, но это страшно, как это было бы для вас или для любого человека – меня страшит сама мысль о смерти. Я думаю, что меня здесь могут убить. Они в любом случае считают, что я, по сути, мертв. Если бы я мог моргать, они, возможно, знали бы, что я здесь, но я не помню, как это делается. Мои глаза двигаются, но я не помню, как заставить их моргнуть, когда я этого хочу. Я пытался двигать глазами, когда моя сестра говорила про змей. Таким образом она могла бы понять, что я здесь. Тогда меня, может, и не убьют. Глава 14 Ева На следующий день я звоню Маркусу и спрашиваю, можно ли мне взять небольшой отпуск. Он не возражает. Я ему не нужна, и мы оба это знаем. Затем я направляюсь в дом инвалидов и говорю администратору, что хочу попрощаться с братом. Она сразу же позволяет мне пройти. Я предполагаю, что она меня узнала, хотя я, конечно, не могу сказать такое про себя. В палате Джозефа никого нет, за исключением несчастного дядьки на соседней кровати. Я киваю ему и тихо здороваюсь, потом чувствую себя глупо. Я рада, что больше здесь никого нет. Так будет проще. Похоже, Джозеф не спит или, по крайней мере, бодрствует так, как он вообще может бодрствовать. Я смотрю на его глаза и на остальную часть лица, анализирую их, как делаю обычно. Его глаза блуждают из стороны в сторону, но это движение происходит по одной траектории. – Привет, Джозеф, – говорю я. – Надеюсь, что с тобой все в порядке. Ему далеко до «все в порядке». Они убрали трубку, через которую ему в тело поступало питание. Он умирает. Я смотрю в глаза Джозефа, пока говорю, пытаюсь уловить их движение вверх, которое видела на видеозаписи. Мне кажется, что я замечаю легкое подергивание – они чуть-чуть поднимаются вверх, но движение почти незаметное, поэтому я не могу быть уверена в том, что оно действительно было. Я сажусь на стул рядом с его кроватью и наклоняюсь к его лицу. Как ужасно, что он не может от меня отодвинуться, как бы близко я ни склонилась. Он абсолютно беззащитен. С ним можно делать все, что угодно. Я не хочу, чтобы он был в сознании, ведь даже если он и убил мою семью, это слишком суровое наказание. – Джозеф, если ты меня слышишь, подвигай глазами, как можешь, – говорю я. У меня сжимается горло. Его глаза поднимаются вверх. Я уверена в этом. Часть меня хочет быстро бежать отсюда, пролететь через стерильную приемную и нестись по освещенным солнцем полям на улице, только бы не видеть этого. Джозеф не может общаться. Он не может быть здесь. Он же овощ. Он никогда не был в сознании. Правда ведь? Я заставляю себя остаться. Если он на самом деле в сознании, как он должен сейчас себя чувствовать? Зная о возможности общаться. Я не могу этого представить. – Отлично, – хвалю я его. – О боже, я думаю, что это видела. Пожалуйста, не повторяй это движение, пока я тебя не попрошу. Никаких движений, пока я не скажу. Я жду несколько секунд и наблюдаю, как его глаза двигаются только по горизонтальной траектории. Я понимаю, что схватила его за руку и сильно сжимаю ее, вероятно, причиняя ему боль. Я ослабляю хватку. – Хорошо, Джозеф, – говорю я. – А теперь сделай это снова. Сейчас. Вон оно! Легкое, почти незаметное движение. Такое движение нормальный человек, вероятно, и не заметит. Но я всю жизнь борюсь с лицами и рассматриваю их в мельчайших деталях, словно я с другой планеты. Поэтому я замечаю это движение глаз. – Боже мой, боже мой, – повторяю я. – Ты на самом деле здесь. Нам нужно это повторить еще разок, чтобы я уже была уверена. Джозеф, повтори это. Сейчас. Опять! – Черт побери! – И это все, что я могу сказать. – Черт по-бе-ри! Я откидываюсь на спинку стула, сердце стучит у меня в груди. И что мне теперь делать? Я получила только один вид сигнала – «да», но не «нет». Я смотрю на Джозефа, и весь ужас его судьбы тяжелым грузом наваливается на меня. Наверное, он мог бы столько всего рассказать, но пока не знает, как это сделать. Я делаю глубокий вдох и опять склоняюсь к нему поближе. – Джозеф, мне нужно знать, что делать. Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Глаза идут вверх. – Я воспринимаю этот ответ как «да», но можем ли мы сказать «нет»? Ты способен сделать что-то еще? Что-то другое? Ты можешь повторить это движение два раза подряд? Я смотрю на его лицо, руки, остальную часть тела, но в основном на его глаза. Ничего. – Хорошо, – киваю я. – Наверное, для тебя сложно два раза подряд проделать это движение. У тебя очень хорошо получается. Я буду считать, что ты ответил «да», если ты двигаешь глазами, и «нет» или «не знаю», если ты ими вообще не двигаешь. Пойдет? Быстрое движение вверх. Я знаю, что он быстро устанет. Или кто-то сюда зайдет и велит мне прекратить эксперимент. – Я – твоя сестра, – продолжаю я. – Сейчас меня зовут Ева, но раньше звали Селестина. Ты меня помнишь? «Да!» Я хватаюсь руками за стул. Он меня знает. Наверное, у меня мало времени. Но я должна это сделать. – Джозеф, ты помнишь что-нибудь про ту ночь, когда ты попал в аварию? Я смотрю ему в глаза, но ответа нет. Они не двигаются. – Ты забыл, что случилось? Легкое движение. Я вздыхаю с облегчением. Он не помнит. Он не знает, что натворил. Я жду несколько секунд, затем тихо спрашиваю: – Ты хочешь, чтобы мы позволили тебе умереть? Очень явное движение глазами. Мгновенный ответ. Он хочет умереть. Он в сознании и хочет умереть. Дверь распахивается, и в палату быстро заходит женщина. Судя по виду, это медсестра, у нее прямоугольная фигура, каштановые волосы зачесаны назад. Всем своим видом она показывает, что не потерпит никаких возражений. Я ее не узнаю, но в этом нет ничего удивительного. – Ева Тейлор? – спрашивает она у меня. Я киваю. Она бросает взгляд на Джозефа, и у нее округляются глаза. – Пожалуйста, пройдите со мной. – В чем дело? – Боюсь, что СМИ каким-то образом узнали, что ваш брат находится в нашем заведении. – Она смотрит на Джозефа со смесью удивления, возбуждения и ужаса. – Репортеры дежурят у главного входа. Мы считаем, что вам лучше уйти через черный ход, пока они и туда не добрались. Если не возражаете. Вот оно. Начало конца Евы. Я почти ощущаю облегчение. – Но мне нужно поговорить с доктором Патель. – Вы можете поговорить с ней по телефону? Она уже выводит меня из палаты, явно не собираясь слушать, что я скажу. У меня нет возможности что-то еще сказать Джозефу. Я быстрым шагом иду за медсестрой, и вскоре мы оказываемся у черного хода. Он ведет в сад, по большей части состоящий из стриженых лужаек, но в окружении больших кустов. Двое сотрудников украдкой курят под деревом в дальнем конце сада. Никаких журналистов здесь нет, но когда я выглядываю из-за угла здания, я вижу, сколько их собралось на автостоянке. – Они могут меня узнать, – говорю я медсестре. – Как мне добраться до моей машины? Они же навалятся на меня всей толпой. – Дайте мне ключи от вашей машины. – Похоже, она наслаждается происходящим. Наверное, это хоть какое-то разнообразие в ее работе, ей же приходится ухаживать за людьми, которые зачастую и поблагодарить не могут. Медсестра показывает на кусты в дальней части сада. Я вижу ступеньки для перехода через забор на простирающееся за ним поле. – Идите вон туда, поверните налево, затем по краю поля, и окажетесь в переулке. Там я вас встречу. Происходящее кажется эпизодом из фильма о Джеймсе Бонде. Как и обычно, я прокручиваю в голове разные сценарии. А что, если она совсем не медсестра, а постороннее лицо, которое пытается украсть мою машину? А что, если она на самом деле журналистка? А что, если она убийца и будет поджидать меня с топором? Но она настолько соответствует классическому образу медсестры, что я не могу продолжать в том же духе. Я вручаю ей ключи от машины, и она быстро бежит к автомобильной стоянке. Я иду через сад к полю. Глава 15