– Я уверена. Я знаю, какой это шок. – Да, на самом деле шок. Я позвоню в дом инвалидов, когда вернусь домой. Я уже собираюсь позволить ему идти дальше по коридору, но тут вспоминаю про письменный стол с потайным ящичком. – Ты помнишь маленький письменный стол из кабинета Пегги? – спрашиваю я. Грегори кивает. Не думаю, что он меня слушает. – У меня дома нет письменного стола, и я подумала: можно мне его взять? Если опустить сиденья, он влезет в мою машину. Грегори медлит, потом кивает. – Конечно, бери. Я тебе помогу его перенести. Мы тащим стол к моей машине, заталкиваем его туда, после этого Грегори исчезает. Мне еще хочется исследовать чердак, но я забыла зарядить аккумулятор в фонарике, а у фонарика в телефоне слабый луч. Досадно. Я вспоминаю, что у бабушки Пегги лежал хороший фонарик в шкафу под лестницей. Я пытаюсь открыть дверцу, но она заперта. Это странно. Я иду в кухню, открываю ящики стола. Бинго! Там лежит тяжелый, старый, не светодиодный фонарь. Я его включаю, свет очень слабый, но все равно сильнее, чем у фонарика в моем телефоне. Когда я в последний раз поднималась на чердак, там, как я помню, было много пауков. Я поднимаюсь по ступеням, просовываю голову в люк. К счастью, я сама маленькая. После того как мои руки оказываются внутри, я обвожу лучом фонарика все помещение, пытаясь не делать глубоких вдохов. Пол покрыт толстым изоляционным материалом, которым покрывают крыши. В нем вроде бы есть волокна, которые могут убить. Я поднимаюсь выше и сажусь на краю люка. Луч фонарика не достает до углов удивительно большого помещения, но я вижу горы всего, сложенные под навесом крыши в задней части. Старая лошадка-качалка, несколько пар резиновых сапог, что-то большое из парусины, вероятно, сложенная палатка или навес. Никаких блокнотов и тетрадей я не вижу, но их тут легко можно было спрятать. Я делаю ошибку, направив луч фонарика на крышу. Она полностью покрыта старой паутиной, и еще там устроилось множество жирных пауков, которые смотрят на меня сверху вниз. Теперь мне нужно добраться до груды вещей в дальней части чердака. Я думаю о том, что туда ведь доходил человек, который весил гораздо больше меня. Я обхожу изоляцию, нахожу большую балку, осторожно встаю на нее. Моя голова находится слишком близко к паукам, от этого мне некомфортно, но я медленно иду по этой балке. Фонарик начинает мигать. Мне нужно отсюда выбираться. Но под тем, что может быть сложенной палаткой или навесом, засунута картонная коробка, и мне хочется взглянуть внутрь. Я направляю на нее луч фонарика, пытаюсь столкнуть палатку. Я дергаю коробку, начинаю паниковать из-за того, что фонарик сейчас может погаснуть, коробка чуть сдвигается с места, а затем я слышу, как она разрывается. – Проклятье, – бормочу я. Я опускаюсь на корточки и просовываю пальцы под палатку, приподнимаю ее и пытаюсь вытащить коробку. Наконец она вываливается на меня. Я приподнимаю клапан и заглядываю в коробку. Внутри что-то лежит, обернутое мягкой красной тканью. Я разворачиваю ткань. Фотографии. Верхняя, вероятно, была сделана после того, как Джозеф попал в автомобильную аварию. Он в больнице, к нему тянутся трубки, он подсоединен к каким-то аппаратам. Лицо у него в синяках и ссадинах, один глаз закрыт, руки под подбородком, причем кисти согнуты под странным углом. Фонарик мигает в последний раз и гаснет. Я теряю равновесие, тянусь вверх и хватаюсь за балку. Что-то хрустит у меня под кончиками пальцев, но я заставляю себя держаться. Когда мои глаза привыкают, я понимаю, что какой-то свет проникает между кровельной черепицей и также и сквозь люк. Здесь не кромешная тьма. Я делаю глубокий вдох и осторожно иду назад по балке, таща за собой коробку с фотографиями. Что-то опускается мне на лицо, я это смахиваю, у меня начинается паника, я ударяю себя в глаз, как какая-нибудь идиотка из фильма ужасов. Я у люка. Я осторожно проталкиваю коробку в него, а потом выпускаю из рук, она падает на свое дно и не разваливается, я неловко поворачиваюсь, чтобы спустить ноги в люк и спуститься вниз самой. Не преодолев несколько последних ступеней, я падаю на лестничную площадку. Грегори нигде не видно, я вся грязная, мне хочется побыстрее добраться до дома и залезть в душ, но я должна быстренько заглянуть в коробку. Вдруг здесь не только фотографии, но и блокнот Джозефа. Его там нет, но одна фотография привлекает мое внимание. Джозеф опять в больнице, его лицо почти зажило, но в первый момент я не могу понять, что происходит. Мне кажется, что это какой-то фотографический брак – у Джозефа отрезана половина головы. Но дело не в фотографии. Это череп Джозефа. Большой кусок черепа удалили, и получилась вогнутая, а не выпуклая линия с одной стороны. Я помню, как про это читала. Краниэктомия, которая делается, чтобы уменьшить давление на мозг. В этом зрелище – у человека нет половины головы! – есть что-то такое… Это поражает тебя до глубины души. Глава 26 Я бросаю коробку с компьютерными играми на пол у себя в гостиной и иду наверх принять душ. Я позднее попрошу Маркуса помочь мне перенести письменный стол. Я рискнула поставить машину прямо перед домом, чтобы нам не пришлось его далеко тащить. Я разочарована из-за того, что не нашла блокнот, но, может, он находится в потайном ящичке письменного стола. Снова спустившись вниз, я читаю новости и проверяю социальные сети. Что там пишут про Джозефа? #УбийстваВКрасномДоме, #ДжозефЧудовище. Выложили фотографии Красного дома и Джозефа в коме. Фотографии нашей семьи сгорели во время пожара, который Джозеф устроил в ту ночь, но есть нечеткая свадебная фотография моих родителей, которую сделал кто-то из гостей. К моему ужасу, я вижу свою фотографию, сделанную парнем из черной машины. #ДевочкаСоЗмеями. У меня такое ощущение, будто у меня забирают мою жизнь. В дверь стучат. Я замираю на месте. Они выяснили, где я живу? Я смотрю в глазок. Это Маркус. Я выдыхаю, открываю дверь и приглашаю его войти. Он долго смотрит на меня, потом обнимает. – Это ты, – произносит он. В его голосе одновременно звучат удивление и благоговейный трепет. – Я видел фотографию. Мне хочется вырваться из его объятий, сказать ему, что со мной все в порядке, и попросить его вести себя со мной так, словно он этого не знает. Но в реальности я начинаю плакать. А начав, уже не могу остановиться. Из меня потоком льются все слезы, которые только есть на свете. Все эти тайны и ложь будто служили затычкой долгие годы, но больше она не держится. И я не могу сдерживаться! Дамбу прорвало – и теперь вода везде. Маркус ведет меня к дивану с цветочным рисунком, мы садимся рядом. Я жутко икаю и даже не могу разговаривать. – Мне следовало догадаться, – говорит Маркус. – Я думал, что ты, может, сидела в тюрьме. – О, спасибо, – выдаю я и хватаю ртом воздух. – Но твоей вины ни в чем нет. Тебе нечего стыдиться. Я тянусь за бумажным платком и сморкаюсь. Получается отвратительно. – Простите. – Почему ты мне ничего не сказала? Я несколько раз хватаю воздух ртом. – Я не хотела, чтобы люди знали, что я – это она. – Это так многое объясняет, – говорит Маркус. – Ева, прости меня. Все получилось так ужасно. Я несколько раз шмыгаю носом. – Я не знаю, что делать. Мне очень не нравится, как люди относятся ко мне после того, как узнают, кто я. Как они на меня смотрят. – Мое отношение к тебе не изменится, обещаю. Я знаю тебя как Еву. Пока не высовывайся, никуда не ходи. Правда, я уже сказал Серене. Я был просто шокирован. Но мы больше никому не скажем. Не думаю, что люди узнают тебя по той фотографии. У тебя другие волосы, другой макияж. Я тебя узнал только потому, что хорошо тебя знаю. Пожалуйста, только никуда не сбегай. И не нужно снова менять имя и фамилию. Хорошо? Откуда он знает, что именно это я и хочу сделать? Если бы не все эти осложнения с Джозефом, я бы именно так и поступила. Я качаю головой. – Хочешь, принесу тебе что-нибудь выпить? – предлагает Маркус. Я сморкаюсь. – Простите. Нет. Мне нужно какое-то время побыть одной. Но в любом случае спасибо. Спасибо, что нормально это восприняли. * * * Маркус уходит, а я чувствую себя голой. Он знает. Серена знает. Похоже, я не могу четко мыслить. Как мне со всем этим справиться, когда нет Пегги, чтобы мне помочь? Я выглядываю в окно, поблизости никого нет, поэтому я решаю прогуляться и прочистить мозг. Я не могу вечно скрываться в доме. А вскоре все узнают, что я и есть та самая Селестина, девочка, которая пряталась со змеями. На улице холодно, в воздухе висит влажный туман, темнеет, хотя еще не так поздно. Просто вторая половина дня. Я иду по пешеходной тропе за моим домом, которая ведет в поля, а потом спускается вниз к реке. В тусклом свете блестит трава, кажется почти голубой. Какое-то время я иду быстрым шагом, затем перехожу через дорогу и направляюсь к Мейфилду, мимо старого «каменного дома», вырезанного в скале. Значит, никакого блокнота нет, и мне негде взять подсказки о том, что случилось в ту ночь, и о том, как попасть на скрытый уровень. Блокнот может лежать в письменном столе, но я не думаю, что потайной ящичек достаточно большой, чтобы он там поместился. Я задумываюсь о том, сколько всего Джозеф может помнить о жизни до аварии. Он сказал, что не помнит тот день. Но, может, он что-то помнит из того, что происходило до этого? Какие тайны он сможет мне поведать, если мне удастся улучшить способ нашего с ним общения? Должен быть какой-то специалист, с которым я могла бы это обсудить, – например, по общению с полностью парализованными пациентами. Мне нужно поговорить с доктором Патель. Я гуляю уже полчаса или чуть больше, и за это время на улице стемнело, свет с неба ушел. Я разворачиваюсь и иду домой. К тому времени, как я добираюсь до своей улицы, уже совсем темно. Я слышу шорох среди кустов и молодой поросли. Уголком глаза я вижу, как ко мне кто-то приближается. Я резко поворачиваюсь, сжимая ключи в руке. – Кто здесь? – Ева? – спрашивает голос. Мне в бедро тыкается мокрый нос.