– Спасибо. Я… пока не готова. И вы тоже можете ко мне обращаться. Я могу помочь вам с планированием свадьбы или с чем-то еще. – Должен признаться, что не вижу тебя в роли полного энтузиазма организатора свадеб. – Я могу просто сидеть и слушать, пока вы болтаете о цветочных композициях или чем-то подобном. Я слышу звоночек, который издает наша дверь, и говорю: – Пойду посмотрю, кто там. К кассе приближается мужчина с тоненьким любовным романом и купюрой в десять фунтов стерлингов. Он здоровается со мной и вручает деньги. Я внимательно осматриваю его волосы, анализирую голос, язык тела. Мне следует знать, кто это? Короткие каштановые волосы, симметричное лицо, черная футболка, джинсы, ничем не примечательные кроссовки. У меня нет шансов его опознать! В детстве у меня был период, когда я вела себя необычайно дружелюбно, словно спятивший щенок. Я думала, что все будет прекрасно, если я стану относиться к каждому человеку, как к моему лучшему другу. Но после наступления полового созревания это перестало срабатывать. Теперь я внимательно оглядываю людей и жду от них первого шага. Я открываю винтажную кассу, которую Маркус нашел на барахолке, где товар продается с машин. Он решил, что она соответствует атмосфере магазина. Это означает, что мне приходится считать в уме, если люди приобретают несколько товаров. Несмотря на плохие оценки в свидетельстве о среднем образовании, это я могу. Похоже, это была одна из причин, побудивших Маркуса взять меня на работу, несмотря на то что, как оказалось, он думал, что я сидела в тюрьме. Маркус выходит в зал, как раз когда мистер Неизвестный уходит. – Новый для него жанр, – замечает Маркус и смеется. – Вероятно, завел девушку. И тут до меня доходит: это же тот тип, который читает про Вторую мировую войну. Меня сбил с толку переход на любовные романы. Это мужчина, ради которого я нарушила свои «Правила построения отношений». Вот как это было. Обычно я отправляюсь в паб, который расположен подальше от дома, и выбираю мужчину, который мне нравится внешне. К счастью для меня, это те мужчины, которых другие женщины избегают. У них большие носы, смешные уши, асимметричные лица. Я знаю, что, если такой тип пойдет в туалет и вернется, я его узнаю. Я разговариваю с мужчиной, это ему льстит, потому что обычно все внимание уделяется его друзьям с симметричными лицами. В наши дни большинство людей используют приложения для знакомства, но у таких парней не очень хорошо выходит со знакомствами в приложениях. Если он не полный придурок (обычно так и есть, если только он не неудачник-инцел[27]), я отправляюсь к нему домой. Ко мне никогда, потому что мужчина не должен знать, где я живу. Поздно ночью или рано утром я исчезаю, не оставив ни телефонного номера, ни записки. Можете считать, что так несправедливо, но я бы сказала, что выравниваю гендерный баланс. Но с этим мужчиной все пошло не так. Я выбрала его из-за татуировки на руке, но позднее оказалось, что она переводная. Когда я к нему подошла, он меня узнал, потому что я его обсуживала в книжном магазине. Он этого не сказал, предположив, что я его тоже узнала. Я это все выяснила, только когда он в следующий раз пришел в магазин и у нас состоялся очень неловкий разговор. Когда до меня наконец все это дошло, я была уверена, что он понял: я страдаю лицевой слепотой. Но он не понял. Вероятно, он про нее даже не слышал. Он немного расстроился, когда я отказалась снова с ним встречаться, но пережил это. Теперь я его узнаю по выбору книг, но на этот раз он выбрал совсем другую книгу и, вероятно, подумал, что я его игнорирую. На меня накатывает волна жалости к себе. Лицевая слепота – это уже слишком, не надо мне ее в дополнение ко всему остальному. У меня появляется желание выдать это все Маркусу – все объяснить, а потом подпитываться его сочувствием. Я быстро вытираю глаза, говорю Маркусу, что мне нужно в туалет, и выбегаю из зала. Возвращаясь назад, я слышу голоса в зале. – Ева! Это к тебе! – кричит Маркус. Ко мне? Я ощущаю укол беспокойства. Осторожно иду в торговый зал. Это Зак с татуировкой в форме листа. Он стоит у кассы и переминается с ноги на ногу. Смущенно мне улыбается. Маркус отправляется в заднюю часть, и из-за этого ситуация получается еще более неловкой. – Ты пришел помочь мне со стеллажом? – спрашиваю я. Он ведет себя так, словно находится на выполнении задания и ничто не должно его отвлечь. – Я подумал, может, я могу пригласить тебя как-нибудь выпить? – Э-э… – мычу я. Это совсем не вяжется с моими «Правилами построения отношений». – Ничего страшного, если ты не хочешь, – продолжает Зак. – У меня просто возникла такая идея. – Хорошо, – отвечаю я, потому что он поймал меня в минуту слабости, и мне нужно подумать о чем-то еще, кроме Джозефа, хотя бы пару часов. – В «Джордже и драконе» сегодня вечером в восемь? * * * Я решаю, что мне хватит времени, чтобы доехать до Красного дома и попробовать разобраться с оставленным мне Пегги ключом, перед тем как возвращаться в Эшборн на встречу с Заком. Я думаю, что он от шкафа под лестницей. Я не могу поверить, что согласилась встретиться с Заком, ведь обычно я так не делаю. Но, к моему удивлению, волнение, которое я испытываю, нельзя назвать неприятным. Я еду немного быстрее, чем следовало бы, даже обгоняю трактор на прямом участке трассы А515. Обычно я никого не обгоняю. Я всегда представляю себе появляющееся с поля или выезжающее непонятно откуда некое транспортное средство, которое летит на меня. Но я не хочу опаздывать на свидание с Заком. Ключ лежит у меня в кармане. Становится все более и более очевидным, что Пегги хранила секреты, связанные с Джозефом. Но почему? Если бы я только позволила ей все мне рассказать в тот последний день… Я еду по насыпной дороге через болото и останавливаюсь перед Красным домом. Когда я выхожу из машины и поднимаю голову вверх, чтобы увидеть весь дом, мне кажется, что я вижу корни, которые уходят из его фундамента в землю, словно пытаясь что-то высосать из болота. Я моргаю, и дом снова становится таким, как всегда, но я выбита из колеи. Откуда это? Я захожу в дом и сразу же направляюсь к шкафу под лестницей. Я пробую вставить ключ. Он не хочет входить в замочную скважину, и я думаю, что он, возможно, от чего-то другого, но затем я верчу его то туда, то сюда, подталкиваю, и наконец он полностью входит в замок. Я поворачиваю ключ, сильно нажимая на него. Он отпирает замок, и дверца со скрипом раскрывается. Внутри небольшое пространство с полками. Я нахожу выключатель снаружи, и пространство внутри освещается светодиодными лампами. На полке прямо передо мной лежит стопка ламинированных листов формата А3. Я беру в руки верхний. На нем буквы. Все буквы алфавита, все прописные, крупный жирный шрифт. Они разделены на два столбика. В левом тринадцать букв английского алфавита[28], начинаются с E, A, I, S и H. В правом столбике другие тридцать, начинаются с T, O, N, R, D. Я беру второй ламинированный лист. На этом всего тринадцать букв – те, которые стоят в левом столбике на первом листе, и теперь они тоже разбиты на два. На третьем листе вторые тринадцать букв, тоже разбиты на два столбика. На всех последующих листах все меньше и меньше букв. Я неотрывно смотрю на эти листы. Что это такое, черт возьми? Я бросаю взгляд на часы и начинаю беспокоиться, что опоздаю на встречу с Заком, но не могу заставить себя пошевелиться. Я представляю Джозефа на больничной кровати, способного только двигать глазами, только сказать «да», но неспособного сказать «нет». Его возможности так ограничены, ему приходится прилагать усилия даже для того, чтобы быстро сделать то единственное движение глазами. И я думаю, как бы вы общались с таким человеком? Я догадываюсь о том, что здесь происходило. Я знаю, как часто встречаются те или иные буквы благодаря игре в Wordle[29]. Буквы алфавита разделили на столбики, чтобы Джозеф смог выбрать нужный, подав сигнал. Левый или правый. Я представляю, как Пегги спрашивает у него: «Левый?» Затем она берет следующий лист, в котором буквы из левого столбика разделены еще на два. Она делает это снова и снова. Пока не останется одна буква. Джозеф мог выбирать буквы. Медленно, с болью, но с гораздо меньшей вероятностью ошибки, чем если бы Пегги произносила буквы вслух и ждала его ответной реакции. Наиболее вероятные буквы везде идут первыми, чтобы свести к минимуму количество затрачиваемого времени и усилий. Значит, она знала. Пошатываясь, я отхожу от шкафа и иду в кухню, сжимая в руке ламинированные листы, там сажусь за стол. Она знала, что Джозеф в сознании, и придумала систему общения с ним. На это уходило много времени, но он мог составлять слова, даже предложения. У бабушки Пегги имелся доступ к этому запертому внутри тела сознанию. Глава 30 Зак сидит напротив меня и держит в руках кружку пива. Я опоздала и даже не придумала никакого подходящего объяснения, но он нормально к этому отнесся. Он сказал, что читал книгу, попивая пиво, а в жизни случаются вещи и похуже. Я была ему благодарна за то, что не стал меня допрашивать. Я устраиваюсь рядом с ним, слышу тихий гул голосов и вдыхаю легкий аромат хмеля. На всем пути из Маршпула я пыталась отойти от потрясения. Пегги общалась с Джозефом! Теперь я счастлива, что об этом можно забыть, по крайней мере, на пару часов. Зак предложил мне сесть спиной к стене, откуда можно видеть весь зал – лучшее место. Но я устраиваюсь на другом. Чем меньше людей видят мое лицо, тем лучше. Люди, распознающие и запоминающие лица (те инопланетяне, которым я так завидую), могут узнать меня по фотографии, которую сделал парень из черной машины. Мне просто хочется притвориться на пару часов, что я самая обычная молодая женщина, которая пришла в паб выпить со своим знакомым. Листы с буквами, которые использовала бабушка Пегги, то и дело всплывают у меня в сознании, но я выбрасываю их из головы. Мы болтаем о книгах и о моей работе в магазине с Маркусом. – Мне она нравится, – говорю я. – А ты чем занимаешься? – Я строитель. Занимаюсь сухой каменной кладкой[30]. – О, классно. «Классно?» Какую глупость я сказала. Я сильно смущаюсь. И хотя наши кружки еще почти полные, я уже беспокоюсь о том, что придется идти к барной стойке и меня могут узнать. – Да, мне это нравится, – говорит Зак. – И недостатка работы никогда не будет. До тех пор пока овцы любят притворяться горными козлами, а люди, отправившиеся на прогулку, считают себя… бог знает кем, ну, может, Эдмундом Хиллари[31] или кем-то в этом роде. Я вспоминаю, как бабушка Пегги жаловалась на гуляющих, которые сходят с проложенных тропинок и идут к Красному дому. Иногда она выбегала с тростью, чтобы их прогнать. Но обычно все дело заканчивалось разговорами, и она даже предлагала им чай с кексом, если они заблудились. Зак поднимает взгляд от пива и хмурится, глядя на барную стойку. – Этот тип смотрит на меня или на тебя? У меня крутит живот, в кровь выплескивается адреналин. Я не смотрю по сторонам. – А может, мне показалось, – продолжает Зак. – Он ушел. Зак рассказывает мне про свою работу, делится мыслями о некоторых землевладельцах. – От охотничьих угодий меня просто тошнит. Тысячи акров принадлежат богатым придуркам, с наслаждением убивающих невинных созданий. Это так мерзко. Я с ним согласна, но меня нервирует то, насколько он уверен в собственном мнении. Я беспокоюсь, что он посчитает меня скучной. Во мне мало интересного, кроме трагической гибели моих родственников. – Достаточно обо мне, – объявляет Зак. – Ты же не хочешь, чтобы я выдал свою очередную тираду. Я улыбаюсь. – Похоже, что уже начал. – Прости, – смеется он. – А ты какая? Что тебя злит?