— Я тоже так считаю, потому и пришла сюда. Я очень волнуюсь. С какой стати кому-то подозревать его светлость Сина? Тебе что-нибудь об этом известно? Я пытаюсь убедить инспектора наказать тех, кто распространяет подобные слухи. — Мне известно, что господин Син невиновен, и командир тоже это знает! Я почувствовала, как напряглись мои плечи. — Командир Сон? — Одно это имя вызывало во мне панику. — Он приезжал сюда? — Командир Сон разговаривал с его светлостью за чаем. Я подслушал кусочек их разговора. По всей видимости, когда его светлость Син возвращался домой от своей любовницы Пак незадолго до окончания комендантского часа, он видел, как убийца спасался бегством… — Подожди, — перебила его я. — Откуда его светлости было знать, что это и есть убийца? — Командир задал тот же самый вопрос! Убийца налетел на него и что-то уронил. Не знаю точно что. Но его светлость Син сказал, что эта вещь была вся в крови и он не стал подбирать ее — а на следующий день ее там уже не оказалось. Убийца поспешил скрыться, и разглядеть его не удалось. Было еще темно. — Он опять нервно посмотрел по сторонам, а затем схватился за створку ворот, словно приготовился запереть их передо мной. — Мне нужно идти, молодая госпожа. Силы к этому моменту покинули меня, мои колени дрожали. — Спасибо тебе, — сказала я так тихо, что вряд ли он услышал меня за стуком дождевых капель. — Ты очень и очень помог… — Пожалуйста, не говорите господину Сину, что я рассказал вам все это! — Конечно, не скажу, — ответила я и добавила: — Давай притворимся, что этого разговора вообще не было. Но я сделаю все, чтобы никто больше не задавал вопросы его светлости. Не успела я развернуться, как ворота захлопнулись, и я сбросила маску. Я долго стояла перед особняком, пригвожденная к месту добытыми сведениями. Отец верил, что видел убийцу, причем примерно в то самое время, когда наследный принц Джанхон слонялся по столице. Был ли он тем подозреваемым, с которым столкнулся отец? Но отец был уверен в невиновности принца. Почему? Я застыла на месте, потому что задалась таким вот вопросом: «Вероятно, отец может доказать невиновность принца?» Дождь внезапно прекратился, и тут меня вернула к действительности нависшая надо мной тень — я совершенно неожиданно увидела рядом с собой Оджина, держащего над моей головой большую соломенную накидку. — Инспектор Со? — изумилась я. — Что вы здесь делаете? Он продолжал смотреть на дом отца. Медленно расправляя у меня на голове накидку, он спросил: — Что привело тебя сюда в такую погоду? — Я хотела кое-что выяснить об отце. Мать сказала… — Давай сначала поищем какое-нибудь укрытие. — Его шляпа и халат были совершенно мокрыми. Потом, после небольшой паузы, он спросил: — Ты ела? Я моргнула: — Прошу прощения? Он слегка потянул за накидку, и она упала мне на лицо, грозя поглотить меня целиком. Я тут же оттолкнула ее и успела заметить, как с лица инспектора исчезает озорная полуулыбка. — Почему вы здесь, наыри? — снова спросила я. — У нас в участке оказались лишние накидки от дождя, а тебе такая явно была нужна. Но у меня ушло какое-то время, чтобы отыскать тебя. — Бросив последний взгляд на дом, он развернулся и пошел прочь, а я озадаченно смотрела ему вслед. — Пошли, медсестра Хён. Я куплю тебе горячей еды. — Почему… — У меня есть вопросы к тебе и есть что рассказать. К тому же это дело не раскроется само собой, если ты вдруг заболеешь. * * * Я сидела под козырьком тростниковой крыши харчевни. Боясь, как бы меня снова не заметили рядом с молодым инспектором, я так низко натянула накидку на лицо, что видела лишь халат Оджина, его подбородок и капли, продолжающие падать с полей его шляпы. — Так зачем ты приходила в дом отца? — спросил он. Пока мы ждали еду, я рассказала ему обо всем, что узнала от отцовского сторожа. Говорила я очень тихо, чтобы мои слова не долетели до кого-либо еще. Когда кто-то проходил мимо, я замолкала, а потом, наклонившись вперед, шепотом продолжала свой рассказ. — Разве вы не согласны со мной, наыри? — спросила я несколько вызывающе. — Мой отец подтверждает алиби принца, и, значит, его высочество невиновен. И я задаюсь таким вот вопросом: почему принц не говорит правды? Ведь у него есть алиби, он не может быть убийцей. — Если его высочество предоставит это алиби, то признает, что той ночью уходил из дворца. Возможно, его больше страшит гнев короля, чем слухи, которые о нем ходят. — Повисло довольно продолжительное молчание, я почти слышала, как роятся мысли у него в голове. — Твой отец… он связан с партией старых. А эта партия — конкурент принца, и твой отец, похоже, не хочет, чтобы его воспринимали как соратника его высочества. Наш разговор застопорился, когда принесли еду: кукпап[29] в черных глиняных мисках, гарнир и салат. В животе у меня заурчало, и я поняла вдруг, что у меня целый день крошки во рту не было. Сначала я съела любимые мной кусочки мяса, затем отправила в рот ложку рисового супа, потом еще одну и тут заметила, что Оджин ничего не ест. Он, казалось, всецело погрузился в свои мысли, но потом наконец пробормотал: — Это было трудно? Быть ребенком его светлости Сина? Ложка застыла у меня в руке, в груди возникло неприятное чувство тревоги. — Я не настоящая его дочь. То есть, конечно, настоящая. Но незаконнорожденная. — Пусть так. Но все же он твой отец. А ты его дочь. Я невесело рассмеялась: — Он видит во мне лишь простолюдинку. — Оджин молчал, и я пожалела о сказанном, но потом убедила себя, что мне это безразлично. Не имело никакого значения, что он думает обо мне. Мы вместе для того, чтобы расследовать преступление, и становиться друзьями в наши планы не входит. — Моя мать постоянно объясняла мне, что все люди равны, — сказал Оджин тихо и сдержанно, словно говорил о человеке из далекого прошлого. — Она не сомневалась, что каждый появившийся на свет — дитя небес и земли, что мы ничем не отличаемся друг от друга. Это доказывает и история; бывало, что рабы, сражавшиеся на войнах, становились министрами или генералами. — Он тихо рассмеялся: — Моя бабушка полагала, что рабам следует убивать своих хозяев, сжигать свидетельства того, что они рабы, и никогда больше не попадать под власть кнута. Я смотрела на него из-под соломенной накидки и размышляла о его странной семье. Оджин сидел прямо, расправив плечи, и казался воплощением спокойствия, но его ресницы были опущены. — До того дня, когда умерла моя мама, я не знал, что она была чхонмин, вульгарной простолюдинкой. Отец сбежал с ней, поскольку браки между представителями разных сословий запрещены. Когда она умерла, к нам явились наши богатые родственники — оговорить ее и отпраздновать ее смерть. Отец в ярости разбил всю посуду, все горшки и миски… Оджин посмотрел на небольшие шрамы на своей ладони, и я задумалась, а не больше ли у нас общего, чем я полагала поначалу. — Прости, если обижаю тебя, но я никогда особенно не любил твоего отца, — сказал он чуть слышно, взяв палочки для еды. — Я видел, как он поступает с просьбами и жалобами тех, кто ниже его; он коррумпирован и несправедлив и берет взятки. И на твоем месте я бы не стал переживать о том, как он к тебе относится. Я сидела совершенно неподвижно, боясь пошевелиться, боясь осознать смысл его слов. Боясь согласиться с ним. Я никогда не думала об отце в таком плане — как о человеке, который далеко не добр и не благороден. Оджин подцепил палочками кусочки мяса из своего нетронутого супа и переложил их в мою миску. Словно он заботился обо мне, словно я небезразлична ему. И конечно же, так оно и было — ведь я была его информантом, его единственным источником сведений о том, что происходит во дворце. Он как ни в чем не бывало переменил тему нашего разговора: — Мне бы хотелось расспросить твоего отца об убийствах в Хёминсо. Но только если ты не имеешь ничего против. — Вы можете… — сказала я, пытаясь посмотреть на происходящее его глазами. — Только он ни в коем случае не должен понять, что мы с вами работаем вместе. — Разумеется. Я скажу ему, что в ту ночь его видели. — Инспектор! — Отчаянный крик пронзил воздух и оборвал наш разговор. — Инспектор Со! Кричал полицейский, продирающийся сквозь толпу вымокших под дождем людей. Одной рукой он придерживал шляпу, другой — вытирал мокрое от дождя лицо. Прежде чем он успел разглядеть меня, я надвинула накидку еще ниже на лицо. И из-под нее смотрела, как запыхавшийся полицейский идет по лужам и останавливается прямо перед нами. — Инспектор! Слава небесам, я нашел вас! — крикнул он. — Вас все отделение полиции ищет! — А в чем, собственно, дело? — резко спросил Оджин. — Командир Сон и другие полицейские уже ушли вперед. А мне приказали найти вас. — Полицейский замолчал, чтобы перевести дыхание, а затем продолжил дрожащим голосом: — Двое мужчин рыбачили на реке Хан и обнаружили еще одно тело. Это опять женщина из дворца! Оджин оставил на столе деньги и тихо сказал мне: — Не ходи за нами. Тебя много кто может увидеть. — И с этими словами он исчез за синей завесой дождя. Я послушно просидела на месте несколько минут, а потом вскочила на ноги. Я должна была увидеть мертвую женщину собственными глазами, потому что кто его знает, на что способен командир? Может, он похоронит тело прежде, чем оно заговорит? * * * Над рекой Хан висел густой туман, скрывавший выстроившиеся вдоль воды хижины, равно как и причаленные к берегу длинные деревянные лодки, бамбуковые паруса которых пронзали небо сотнями иголок. Я тайком следовала за тремя силуэтами — за Оджином, полицейским и несущей носилки тамо. Ноги у меня болели, потому что приходилось шагать по грязи, доходившей до лодыжек. Я уже несколько раз поскользнулась и чуть было не упала. Подол моей юбки стал коричневым, в лицо летели брызги и небольшие комки грязи. Я пачкала ею руки, пытаясь убрать с лица мокрые волосы. Скоро я стала различать впереди фигуры других людей. И услышала голос командира Сона еще до того, как увидела его, — он приказывал полицейским разделиться на группы и идти или плыть на лодках во всех четырех направлениях в поисках свидетельств и улик. Подойдя достаточно близко, я разглядела его мощную фигуру и седую бороду. Но он тут же куда-то ушел, и его спина исчезла в тумане.