— Ты почти вылитая любимая сестра принца, принцесса Хвахёп, умершая вот уже шесть лет тому назад. Я стояла, замерев от страха, поскольку не знала, обижает госпожу Хегён мое сходство с принцессой или нет. И я не осознавала, что мышцы у меня болезненно напряжены, до тех пор, пока она не отвела взгляд — только тогда я смогла тут же расслабить плечи. — А ты Чиын, — сказала госпожа Хегён по-прежнему полушепотом, — двоюродная сестра нашего нового инспектора полиции. — Д-д-да, — заикаясь, пролепетала Чиын, — э-это т-т-так. Я поставила дребезжащий поднос на пол и снова села на колени позади врача, пряча в юбке потные руки. Мне хотелось посмотреть в сторону, туда, где стояла на коленях Чиын, но меня сдерживало охватившее все мое естество смятение. — У меня была веская причина позвать вас сюда. — Госпожа Хегён бросила взгляд на забранную решеткой дверь, из-за которой слышался звук чьих-то шагов. Показался было силуэт одной из придворных дам, но тут же исчез. — Дело в том, что у вас есть кое-что общее. Наконец я подняла глаза на Чиын. Мы с ней были одного возраста — нам только что исполнилось восемнадцать. Обе мы были дочерьми простых наложниц, то есть девушками-служанками, принадлежащими к рангу чхонмин — низшему из низших. Вот только отец Чиын признал ее своей дочерью, а для моего я значила не больше, чем слуги в его доме. — Вас обеих недавно назначили работать во дворце, — продолжила госпожа Хегён. — А до того вы были медсестрами в Хёминcо[4], любимицами медсестры Чонсу. А я очень доверяю этой женщине. Я крепко ухватилась за юбку. Что касается Чиын, то она была смущена не меньше моего. — Медсестра Чонсу — друг моей семьи. А семья королевского врача Нансина в родстве с моей семьей. И надеюсь, я могу доверять вам, поскольку ваш наставник убедил меня в вашей благонадежности. — Тут в ее голос вкралась тревожная нотка. — Надеюсь, никто еще не завербовал вас в шпионы. — Нет, конечно же, нет, госпожа, — выпалила Чиын. — Мы бы не посмели… Госпожа приложила палец к губам. — Во дворце говорят громко, только когда хотят, чтобы их слова услышали все, в иных случаях следует шептать. Во дворце все слушают и прислушиваются. Здесь все чьи-то шпионы. — Она перевела взгляд на принца-самозванца: — Так я могу доверять вам? — Да, — в один голос ответили мы с Чиын. — Тогда продолжайте заниматься его королевским высочеством, и если к вам обратится король, скажите его величеству, что его сын все еще нездоров. Она хочет, чтобы мы солгали? Самому королю? Это может кончиться нашей смертью. Мне было трудно дышать, но я склонила голову, равно как и Чиын. Мы должны были повиноваться. Я продолжала смотреть в пол и слушала, как колотится мое сердце и как шелестит шелк, пока врач Нансин «лечил» принца-самозванца в нашем безмолвном присутствии. Придворные дамы. Евнухи. Шпионы. Я почти представляла, что они видят: игру теней на бумажных дверях, силуэты врача и двух медсестер, суетящихся вокруг «принца» в скудно освещенном свечами помещении. Я понятия не имела, как долго нам предстоит лицедействовать, а напряженные мучительные часы тянулись так долго, что от острого чувства страха — страха того, что мы невольно вступили в смертельно опасную игру, — голова у меня запульсировала от боли. Но время шло, и тягостное молчание свело на нет даже головную боль, так что у меня остался один-единственный вопрос: куда подевался подлинный принц Джанхон? Этот вопрос вихрем пронесся у меня в голове, пока я медленно обозревала покои принца. Мой взгляд прошелся по блестящей фарфоровой вазе, лакированной мебели с перламутровыми инкрустациями и остановился на разбросанных вокруг книгах — оккультных, если верить доносившимся до меня слухам. Его высочество был одержим даосскими рукописями, магическими формулами и учением о том, как подчинять себе духов и призраков. Возможно, дворец был слишком обыкновенен для принца, обожавшего все незаурядное. Возможно, принц то и дело слонялся где-то за его пределами, хотя это и было запрещено, никто не мог покинуть дворец без королевского на то позволения. Мой разум впитывал в себя окружающую обстановку, пытался уцепиться за что-нибудь взглядом и быть начеку. Так, в тишине и бездействии, проходили часы. Время, казалось, замкнулось в кольцо. Врач Нансин был неподвижен, словно скала, а Чиын занималась тем, что пересчитывала акупунктурные иголки в висевшем у нее на поясе и украшенном изысканной бахромой маленьком серебряном футляре, какие были у всех медсестер. Евнух Им, принц-самозванец, подавил зевок. Я сильно ущипнула себя за руку, но мое оцепенение все усугублялось. Никогда прежде страх не выматывал меня до такой степени: я была совершенно измождена. И не могла сказать, сколько времени прошло — один час или несколько. Я снова ущипнула себя, сильно. Не спи. А затем мои мысли покинули королевские покои, дворец и оказались в близлежащем публичном медицинском учреждении, в Хёминсо — где мы с Чиын с одиннадцати лет учились на медсестер. Мы проводили там целые дни, деля свое время между уходом за простолюдинами и неистовой подготовкой к экзаменам по медицине, — мы намеревались получить наивысшие отметки, поскольку знали, что каждый год двух лучших учениц берут на работу во дворец. Лелея эту мечту, я научилась довольствоваться недолгим сном. Я занималась до глубокой ночи, стараясь не отставать от других учениц начального класса, одаренных девочек от десяти до пятнадцати лет. Мы носили розовые чогори[5] и синие юбки, наши волосы были аккуратно заплетены, и мы то опускали головы и смотрели в книги, то поднимали их, когда слушали лекции строгих учителей. Однажды учитель выговорил мне за то, что я заснула во время урока, и я научилась бодрствовать во что бы то ни стало, щипая себя так сильно, что обдирала кожу. Красный нос. Такое прозвище дали мне мои одноклассницы, потому что у меня из носа все время шла кровь — из-за изнеможения, ведь я не позволяла себе спать больше трех часов в сутки. Сестра Чонсу даже давала мне маленькие полоски ткани, которые я клала в карман и которыми вытирала нос. Так что мне не составляло труда бодрствовать. Но все же никогда прежде мне не хотелось спать столь неодолимо. Я, должно быть, задремала, и меня разбудило глухое, бухающее эхо большого колокола. Я не сразу сообразила, что эти звуки возвещают об окончании комендантского часа — было пять часов утра. Я протерла глаза и огляделась. В помещении по-прежнему не горел свет. Госпожа Хегён все еще сидела в темноте, ее плечи были слегка ссутулены. Она напряженно прислушивалась, не послышатся ли шаги короля; на ее высоком лбу поблескивали капли пота. Скоро весь дворец проснется и обнаружит, что наследный принц исчез. Значит, ее не ждет ничего хорошего. Равно как и нас. Двери у меня за спиной распахнулись так неожиданно и резко, что я непроизвольно обернулась. Перед нами стоял молодой евнух, он, тяжело дыша, пытался поправить на себе черную шляпу. — Евнух Чхве, — обратилась к нему госпожа Хегён, — где его высочество? Я же велела тебе без него не возвращаться. — Я… — Евнух тяжело дышал и вытирал пот со лба. — Я вошел во дворец, как только открыли ворота, госпожа. Принц уже на пути сюда. Госпожа на секунду откинула голову назад, ее глаза были закрыты, лоб разгладился от охватившего ее облегчения. — Иди и скажи его высочеству, пусть воспользуется задним окном в своих покоях, чтобы придворные дамы его не увидели. Я оставила то окно открытым. — Она ждала, но евнух продолжал стоять, где стоял, крепко сжав руки. — Что такое? Евнух Чхве, сжав руки еще сильнее, проговорил: — Страшная беда пришла в столицу, госпожа. Р-р-резня. Случилась резня. Я затаила дыхание, от его слов у меня мороз пошел по коже. — Что ты хочешь сказать? — не поняла госпожа Хегён. — Я сопровождал его высочество сюда, и вдруг он сказал мне, что только что стал свидетелем совершенно ужасающего зрелища. Наследный принц был страшно потрясен, и потому его… — евнух Чхве, взглянув на дверь, быстро подошел к госпоже, — потому его настроение очень переменчиво. На вашем месте я бы сейчас же покинул павильон, госпожа, и вернулся в вашу резиденцию. Я нахмурилась. Неужели госпожа в опасности? Госпожа Хегён словно услышала мой немой вопрос, посмотрела на меня и, казалось, удивилась тому, что мы все еще стоим на коленях в покоях принца. — Дворцовые ворота открыты. Так что идите отсюда. И если вам дороги ваши жизни, никому не рассказывайте о том, что видели и слышали. Мы поклонились и ушли, стараясь ступать тихо. Мне не терпелось поговорить с Чиын; мы всегда сплетничали с ней о происходящем во дворце по пути домой — она жила неподалеку от северного района, а я у крепостных ворот. Дверь за нами закрылась, но мы успели услышать голос евнуха Чхве: — Госпожа, убиты четыре женщины. В Хёминсо. Мое сердце сжалось при упоминании этого слова. Хёминсо. Для многих оно было лишь медицинским учреждением, я же считала его своим первым и единственным настоящим домом. Местом, где расцвели мои мечты о том, чтобы стать медсестрой и возвыситься над моим тогдашним положением в обществе. Возвыситься над Хён, внебрачной дочерью, простолюдинкой. Я надеялась, что ослышалась, но потом посмотрела на Чиын, на ее полные ужаса глаза и открытый рот, и, слетев по каменным ступенькам, чуть было не врезалась в стоявших в ряд придворных дам. Я попыталась сделать глубокий вдох, но поперхнулась чем-то вроде, как мне показалось, осколков льда. Медсестры из Хёминсо… мертвы… убиты? Мои ноги сами собой быстро понесли меня вперед. — Медсестра Хён, — услышала я голос врача Нансина, — во дворце не следует бегать… — Простите, мне нужно идти. — И с этими словами я помчалась по двору, перепрыгивая с одной каменной ступеньки на другую, поскальзываясь на насте. Я не сразу поняла, что Чиын бежит за мной следом и наши с ней сердца выстукивают одну и ту же мольбу. Пожалуйста, пусть евнух ошибается. Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. * * * Синий туман стелился над припорошенной снегом дорогой, жгучий мороз щипал уши и щеки, когда мы почти бежали по улице Тонхвамунро мимо спящих рыночных прилавков. Солнце еще не встало, и повсюду прятались густые тени. К тому времени, как мы добрались до Хёминсо — большого, обнесенного стеной комплекса с медицинским корпусом и просторными дворами, — мои зубы выбивали барабанную дробь. — Подожди. — Чиын тронула меня за локоть. Около ворот собралась небольшая группа людей, среди которых был полицейский, чье лицо казалось красно-оранжевым в свете факела. — Разве это не дворцовая медсестра Инён? — Медсестра Инён? С какой стати ей быть здесь?.. — Мой взгляд наткнулся на знакомое лицо. Это действительно оказалась медсестра Инён, закутанная в плащ из тонкой циновки, — лицо ее было бледным, глаза смотрели прямо перед собой. С порывом ветра она низко натянула рукава и поплотнее закуталась в плащ, но при этом все еще дрожала. Я была с ней едва знакома, знала лишь, что она на несколько лет старше. — Может, она расскажет нам, что произошло, — прошептала я. Мы торопливо пробрались через толпу перешептывающихся людей. Когда мы подошли к медсестре Инён, я протянула руку, чтобы постучать ее по плечу, но она увернулась и исчезла в толпе. Мгновение спустя я увидела, как она шмыгнула в переулок, и я осталась наедине со своим к ней вопросом. Кто умер? Я развернулась и вытянула шею, чтобы заглянуть за спину охраняющему ворота полицейскому, чье копье блестело в свете факела. Во дворе на носилках лежали в ряд четыре тела, неподвижные под укрывающими их циновками. Я, скрестив руки, крепко обняла себя, чтобы сдержать подступающий приступ паники. Но все же подошла еще ближе к трупам. Чиын схватила меня за рукав. — Ты куда? — Мне нужно узнать, кого убили, — шепотом ответила я. — Но это же место преступления, Хён-а![6] — Возможно, мы можем помочь. Мы же когда-то учились в Хёминсо.