Я повела ее к небольшому деревянному возвышению, где, по всей вероятности, ее подруга имела обыкновение перекусывать в ясные солнечные дни, чего она никогда больше не сделает. Мы молча сели, и я проследила за взглядом Кюнхи — она смотрела то на двор, то на хижину, где все еще лежало тело убитой. — Не надо ничего говорить, пока не будешь готова, — прошептала я. Кюнхи ничего не ответила, ее взгляд остекленел, бледные губы слегка приоткрылись, воздух с шумом входил и выходил из груди. Полагая, что придется сидеть в молчании еще час-другой, я выпрямилась и скрестила лодыжки, готовая ждать. Оджин и тамо Сульби куда-то ушли, но скоро я опять увидела его на тропинке. Он с хмурым видом вошел во двор. — Наыри, — позвал его я. Он посмотрел на меня, приподняв брови от удивления. — Медсестре Кюнхи нужна врачебная помощь. — Да, конечно. Я послал тамо Сульби сообщить об этом командиру, — ответил он, — и подготовить переправку медсестры на другой берег реки. Мы постараемся доставить ее в Хёминсо как можно скорее. Я взглянула на медсестру Кюнхи, желая приободрить ее, и удивилась: она повернула голову и пристально смотрела на инспектора. — Я готова… — скрипучим шепотом проговорила она. — Я готова все рассказать. Мы с Оджином обменялись ошеломленными взглядами. Он подошел к медсестре, хотя и не слишком близко, и сложил руки за спиной. — Я знаю, тебе трудно об этом говорить. — Его голос звучал тихо, глухо и очень спокойно. — Можешь не торопиться. Кюнхи напряженно кивнула. — Можешь объяснить, что ты имела в виду? — спросил он. — Ты сказала, что знаешь, почему умерла медсестра Арам и почему ты тоже должна умереть. Она, сложив ладони вместе, стала выкручивать пальцы, словно они были секретами, которые ей надо было извлечь из себя. — Она где-то в горах… — Кюнхи бросила на меня нервный взгляд, — наша тайна. — Ты можешь рассказать нам о ней, — прошептала я. — Если это из-за нее ты очутилась на волосок от смерти, то, поделившись с нами, ты, вероятней всего, окажешься в безопасности. Глядя на побелевшие костяшки пальцев, медсестра сказала: — Придворная дама Анби, медсестра Арам и я… мы свидетельницы. По спине у меня побежали мурашки. — Свидетельницы чего? — медленно спросил Оджин. Ее плечи приподнялись, она обхватила себя руками, будто хотела исчезнуть. — У-убийства. — Ее голос пронзило отчаяние, черты лица исказились. — Он страшно разгневался на своего отца и… выместил гнев на невинной медсестре. Наследный п-принц обезглавил ее… и умчался на лошади с ее головой. Меня затошнило. Принц не мог сотворить такое. Я видела, как нежно он обращался с щенком, и вообще, он был совершенно не похож на убийцу. Госпожа Хегён также убеждала меня в его невиновности, и я верила ей. Но выражение лица Оджина стало еще более напряженным, взгляд — еще более настороженным. Он поверил Кюнхи. — А что было потом? — спросил он. — Мы убежали и спрятались. Мы знали, что принц видел наши лица. И он знал, что мы все видели. — Кюнхи вжала дрожащие пальцы в глаза, пытаясь, видимо, прогнать стоящую перед ней страшную картину. — Придворная дама Анби ушла, чтобы найти какого-нибудь человека, способного нам помочь. Мы совершенно не понимали, что делать. — Она покачала головой, из ее груди вырвался судорожный вздох. — О боги, и почему только мы послушались ее… — Что она велела вам сделать? — Вернувшись, придворная дама Анби приказала нам… — ее голос дрогнул, — притвориться, будто мы ничего не видели. Она сказала, что если мы этого не сделаем, то прольется еще больше крови. Нашей крови! И если мы не хотим умереть, то должны вести себя так, будто ничего не произошло. Мой ум был не в состоянии осмыслить услышанное. Одно дело, внимать слухам о запятнанном кровью дворце, носимому ветром шепоту, и совсем другое — верить показаниям свидетельницы, если, конечно, Кюнхи говорит правду. Но зачем ей лгать? — Когда это произошло? — В прошлом году. В первый лунный месяц. Лицо Оджина омрачила тень. — А что сделали с телом жертвы? Из ее груди вырвался похожий на кашель всхлип: — Я… я не знаю. Кто-то где-то его спрятал. Я ни в чем не виновата! Ну что нам было делать? Я просто-напросто прислуга. Никто на моем месте не осмелился бы пойти против наследного принца. — Ее взгляд обратился на меня, он казался диким от переполнявшего его чувства вины. — Вы тоже не смогли бы перечить ему. Не попытались бы его остановить! — Конечно нет, — прошептала я, и где-то в глубине души я в это верила. — С тех самых пор, со смерти той медсестры, — продолжала медсестра Кюнхи, — мы пытались отыскать ее тело. И похоронить, как положено. Мы с Арам… мы несколько раз обошли горы, но ничего не обнаружили. Груз свидетельства медсестры Кюнхи давил на нас, мою нежную кожу, словно льдинки, покалывал ужас. — А как звали медсестру? — спросила я. — Ту, которую… — Я не смогла закончить предложение. Ту, которую убил принц. — Это была медсестра Хё-ок. Я покачала головой — я никогда прежде не слышала этого имени. — Медсестра Кюнхи, — Оджин говорил тихо и почти заботливо, — хочешь рассказать что-нибудь еще? — Я… — Она посмотрела на свои ладони. — Я вспомнила, что одолжила медсестре Хё-ок свой носовой платок. Мне не хотелось, чтобы эта улика привела ко мне, и потому еще до того, как тело исчезло, я вернулась обыскать ее карманы и нашла записку. — Записку? — Это… это была записка, адресованная врачу Кхуну. Мне под ребра кинжалом вонзился шок. — Врачу Кхуну? — переспросила я. Кюнхи снова посмотрела на меня. — Медсестра Хё-ок — его мать. — И что было сказано в записке? — Н-не знаю. Я сразу же сожгла ее. — Все ты знаешь, — возразил Оджин. — Должна знать. Уверен, ты не могла не прочитать ее. Взгляд медсестры метался из стороны в сторону, а потом она наконец проговорила: — Это была самая обычная записка. — И что в ней было сказано? — продолжал допытываться Оджин. Посомневавшись еще немного, медсестра ответила, и говорила она так тихо, что я едва слышала ее: — Она написала: «Кхун Муён, я беспокоюсь о тебе — ведь ты давно не говорил со мной. Ты избегаешь меня во дворце, не желая, чтобы тебя видели с матерью». — Глаза Кюнхи затуманились, взгляд стал испуганным и отрешенным. — «Говоришь, что стал взрослым и не желаешь прослыть маменькиным сынком. Но, подобно ребенку, ты дружишь с незрелыми юнцами, любящими выпивать и распутничать. Я предупреждала тебя, что не нужно водить дружбу с подобными людьми…» Вот и все. Я наклонила голову, чувствуя, что за этими словами кроется что-то важное. Но не могла понять, что именно. — Вы с медсестрой Арам знаете врача Кхуна? — спросил Оджин. — Да. Хотя и недостаточно хорошо — мы видели его всего один-два раза. Но придворная дама Анби всегда говорила о нем, когда мы оказывались с ней наедине. — А ты знаешь медсестру Инён? Ту, которая рассказала о резне? — спросила я и поспешила добавить: — Или же мою наставницу, медсестру Чонсу. Она работает в Хёминсо. Кюнхи задумалась, нахмурив брови. — Не думаю. Эти имена мне незнакомы. Мы все замолчали, слышно было только, как журчит в реке вода, и тут я разглядела силуэты двоих полицейских, плывущих к нам в лодках. — Они уже здесь, — сказал Оджин. — Пожалуйста! — вскочила на ноги Кюнхи. — Пожалуйста, не рассказывайте командиру о принце. Я слышала, что крестьян убивали за клевету на королевскую… — Не расскажу, — твердо пообещал он. Но когда Кюнхи поковыляла к живой изгороди, пробормотал еле слышно: — Пока не расскажу. Я посмотрела на него, и он ответил на прочитанный им в моих глазах вопрос. — Если она говорит правду, — сказал Оджин очень тихо, чтобы услышала его одна я, — то принца необходимо остановить. — Но как? Что, если король предпочтет замять это дело? Наследный принц, убийца он или нет, все же его сын. И его прегрешения плохо скажутся на всей семье. Решительный взгляд Оджина стал еще тверже. — Партия старых. Они очень влиятельны и всеми силами стремятся избавить королевство от принца. Его идеи слишком революционны для них, он твердо намерен перераспределить власть в пользу других партий. Если я предоставлю партии старых неопровержимые доказательства того, что его высочество совершил несколько жестоких преступлений, они съедят его заживо. Для того чтобы настроить короля против сына, надо достучаться до его приближенных.