— Мы еще не добыли убедительных доказательств, но… Я намереваюсь предоставить им всю имеющуюся у нас информацию. А они, в свою очередь, пусть лишат власти командира Сона и вернут тебя на работу. Я медленно покачала головой. Никто из тех, кто ввязался в дворцовую политику, еще долго не прожил. — Нет, наыри. Еще не время передавать все партии старых. — Я взяла горячий горшок. — Мне необходимо выяснить еще одну вещь. Это последнее, что я могу сделать для расследования… для вашего отчета. Наследному принцу что-то известно, и я могу выяснить что. Его брови сошлись на переносице: — Как… — Расскажу в следующий раз, наыри. Но вы должны пообещать, что до нашей с вами встречи не станете ничего предпринимать. — Я поклонилась и хотела было уйти, пока Оджин не опомнился и не стал мне возражать. — Если позволите, наыри… — Хён-а, подожди. — Он протянул ко мне руку, но уронил ее, увидев, что я отвернулась. — Когда все это кончится… — Он впился в меня взглядом — хорошо знакомым мне изучающим и пронзительным взглядом; казалось, он хочет увидеть меня насквозь, словно заметил во мне нечто действительно достойное внимания. — Давай пойдем вместе на праздник фонарей. Жар разлился у меня в груди, и я моргнула. Мы с ним бывали вместе только на местах преступлений и в нашем «штабе», где обсуждали исключительно трупы и улики. Мысль о том, чтобы пойти куда-то еще — о том, что мы могли бы стать чем-то большим, чем просто партнерами по расследованию, — казалась невозможной. Трудно было представить, что мы с ним — обыкновенные молодые люди, мужчина и женщина, и нас объединяют не только смерти, но и что-то еще. — Но… почему я? — затаила я дыхание. Оджин подошел ко мне совсем близко и прошептал: — Мне нравится быть с тобой. Я крепче сжала в руках горшок — единственное, что отгораживало меня от него. Он нерешительно провел пальцем по моей щеке. Я перестала дышать, обнаружив, что не могу оторвать взгляда от его глаз. Я забыла о том, кто я есть. Наверное, мы оба с ним забыли об этом, потому что он наклонился и коснулся губами моей щеки. И отошел от меня столь стремительно, что я засомневалась, а правда ли это произошло. — Прости, — неуверенно произнес он. — Я не подумал. Такое не повторится. Сердце у меня колотилось, и казалось, будто где-то в желудке появилась ссадина. Слова отца все еще эхом отдавались у меня в голове, я понимала, что он прав, и от этого мне становилось еще больнее. Я никогда не стану чьей-то великой любовью. Мой удел — поцелуй украдкой, мимолетное мгновение. Я всегда буду чьей-то ошибкой. — Вы сказали, что я смелая, и я буду вести себя смело, наыри, — сказала я со спокойствием, удивившим меня саму. — Может, в ваших глазах я и простая служанка, но я никогда не стану игрушкой в ваших руках. — Хён-а, — попытался остановить меня Оджин, потому что я уже повернулась, чтобы уйти. Он в один миг пересек террасу и взял меня за кисть. — Ты не так меня поняла… Игрушка? Неужели ты думаешь, что так мало для меня значишь? Я опустила ресницы и уставилась на блестящую синеву его шелкового халата. «Он такой же, как я, — услышала я голос отца, прозвучавший столь явственно, словно он стоял рядом со мной. — Может, сейчас Оджин в тебя и влюблен, но потом у него всегда будет кто-то еще. Кто-то более достойный, чем ты». — Я не могу позволить себе отвлекаться. Не сейчас. — Я тяжело вздохнула. — Слишком многое я уже потеряла, гоняясь за правдой. Простите меня, наыри. Но я не могу позволить вам отвлекать меня и, в свою очередь, не должна отвлекать вас. На некотором расстоянии от нас кто-то прочистил голос. Выдернув кисть из руки Оджина, я быстро оглянулась через плечо и увидела госпожу Хегён и мокрую с ног до головы придворную даму, державшую над ней зонт с длинной ручкой. Когда она пришла сюда? И как много видела? Мой ум лихорадочно работал, и эти животрепещущие вопросы прямо-таки оттолкнули меня от Оджина. — Мне нужно идти, — сказала я и оставила его одного. Когда я проходила мимо госпожи Хегён, она прошептала: — Евнух Им сказал, тебе поручили приготовить лекарство для принца. Ты сделала это? Предполагалось, что это поручение — тайна, но ее светлость, похоже, совсем не гневалась, что я ей ничего не сказала. — Да. — Я приподняла горшок. — Ондамтан. — Иди за мной, — велела она, и я послушно последовала за ней. — Нам надо подготовиться к возвращению принца. Он наверняка будет в плохом настроении. — Но, моя госпожа, он отправился отдать дань уважения… — Его высочество уже на пути сюда. — Она посмотрела на меня, глаза ее были полны страха. — Пошел очень сильный дождь. И король обвинил в этом его высочество, сказав, что небеса выказывают свое неудовольствие присутствием принца. И потому принцу — единственному из всех — было приказано уехать. 15 Стоя на террасе под прикрытием изысканных зеленых карнизов, госпожа Хегён высматривала наследного принца. Рядом с ней выстроились в ряд дрожащие от испуга придворные дамы. Я вошла в резиденцию принца, прошла по пустому коридору и оказалась во внутренних покоях. В руках у меня был поднос, на который я только что поставила пустую чашку и горшок с лекарством. И то и другое было сухим, потому что я шла сюда под одним зонтом с ее светлостью. «Приготовь чашку ондамтана, — приказала она. — Поднеси ее принцу сразу по его возвращении. Мы должны сделать все возможное, чтобы успокоить его высочество, а иначе снова прольется кровь». Снова. И тут я начала кое-что понимать: госпожа Хегён уже знала о жестокости принца, о том, что он обезглавил медсестру Хё-ок. Она знала об этом, равно как и три убитые женщины из дворца; все они были безмолвными свидетельницами его преступлений, закрывшими на них глаза, чтобы остаться в живых. Я стукнулась коленями о низкий столик, и это вернуло меня к действительности. Опустившись на колени, я взяла с подноса чашку и до самых краев налила в нее лекарство. Все подготовив, я поднялась и огляделась, подыскивая место, где могла бы встать. Я прошла к ряду зарешеченных окон, через которые струился серый дневной свет, омывающий пол, где по-прежнему валялись книги и одежда — словно наследный принц разбросал их в приступе гнева. Потом мой взгляд задержался на инкрустированном перламутром шкафчике, неярко поблескивающем при тусклом свете. Я огляделась. В покоях никого, кроме меня, не было, и в абсолютной обволакивающей тишине в голове у меня родилась очень дерзкая идея. Мой взгляд вернулся к шкафчику — тому самому, на который смотрел принц Джанхон, рассказывая об окровавленном предмете, найденном в ночь резни. Это, по всей видимости, было орудие убийства. «Сегодня твой последний день во дворце, — пронеслось у меня в голове. — Последний день, когда ты можешь обнаружить последнее недостающее свидетельство». Крепче сжав поднос, я стояла не дыша, и сердце прыгало у меня в груди. «Ты лишилась своей мечты, своего будущего. Ты лишилась себя. И все это ради чего? Так разгадай, по крайней мере, тайну, из-за которой пожертвовала всем». Я сделала неуверенный шаг вперед, снова огляделась и зашагала смелее. Поставив поднос на пол, открыла один из ящиков шкафчика, затем еще один, двигаясь все быстрее и быстрее. Внутри лежали маленькие драгоценные камни, золотые булавки, шелковые ленты… Я остановилась: один из ящичков показался мне не таким глубоким, как все остальные, хотя он должен был быть такого же размера. Я проводила пальцами по его краю до тех пор, пока они не скользнули в маленькую дырочку. Я нашла фальшивое дно. Я осторожно подняла его… и обнаружила, что таращусь на кинжал, который до самой рукоятки был покрыт чем-то красно-коричневым. Но нет, поняла я, задыхаясь от волнения. Это был не кинжал. Это был пичхим — длинный и тонкий медицинский инструмент в форме иглы, которым делали разрезы. Я уже видела подобные «иглы» — их применяли, когда в организм была занесена инфекция. Выглядели они почти как кинжалы, но острыми у них были только кончики. Этот пичхим был острее обычного; должно быть, его заточили с помощью какого-то специального приспособления. Я взяла его и повертела в руках, изучая со всех сторон. Не им ли закололи придворную даму Анби, нанеся ей удары в грудь и в горло? За моей спиной открылась дверь. Сердце у меня заколотилось. Не оборачиваясь и надеясь, что за моей спиной ничего не видно, я положила окровавленное оружие откуда взяла, опустила фальшивое дно и тихо закрыла ящичек. Потом повернулась и, увидев принца Джанхона, почувствовала тошноту. С полей его черной шляпы стекала вода, пряди волос липли к лицу. Шелковый халат тоже промок, вышитые драконы были заляпаны грязью. — Что ты здесь делаешь. — Это прозвучало не как вопрос. — Я пришла… — Во рту у меня пересохло, я с большим трудом сглотнула и начала сначала: — Я, как и обещала, принесла вам лекарство, ваше высочество. Он не шелохнулся, не произнес ни слова. Ничто, кроме прерывистого дыхания и капель, капель, капель воды, падающих с его шляпы, не нарушало напряженной тишины. — Выпей его сама, — тихо сказал он. Я впилась ногтями в ладонь. — Оно предназначено для вас, ваше высочество, — сказала я как можно учтивее. — Оно поможет успокоить… — Ты отравила его, да? — Он подошел ко мне, в его ботинках хлюпала вода. — Я видел, как ты закрыла ящик. — Я… я просто увидела, что он открыт, и потому закрыла. Вот и все, ваше высочество. Его ледяная рука схватила меня за подбородок, сжала его и приподняла голову. — Посмотри на меня, — потребовал принц, и я увидела налитые кровью глаза, будто его сжигал изнутри невероятной силы жар. — Ты работаешь на партию старых, так? — Теперь он говорил резким шепотом. — Они прознали, что ты похожа на мою сестру, и заслали ко мне. Чтобы выведать мои тайны, узнать, какие у меня слабые места. Мои глаза расширились: — Нет, ваше высочество! — Твой отец связан с враждебной мне партией. — Он усилил хватку, словно готов был сломать мне челюсть, и паника ледяными кристаллами расцвела у меня в груди. — Вы оба свидетельствовали о том, что в ночь резни меня не было во дворце? А теперь вы расскажете партии старых об оружии и заявите, что оно принадлежит мне. Будете утверждать, что это я убил тех девушек. — Умоляю. — Мне трудно было говорить с высоко задранным подбородком. — Позвольте объяснить… — Теперь я понимаю. — Он издал язвительный, невеселый смешок. — Вот почему мой отец в присутствии сотен чиновников приказал мне уйти. Шпионы вроде тебя превратили моего отца в моего смертельного врага.