Они перебрались через железную дорогу и увидели высокую арку, ведущую в город. На башне над ней реял японский флаг, красное солнце на флаге в косых лучах заходящего солнца казалось ещё более ярким и блестящим. По обе стороны от арки стояли часовые, слева — японец, справа — солдат государственных войск.[91] Китаец допрашивал приходивших в город людей, а японец стоял с оружием наизготовку и наблюдал за происходящим. Дедушка, как только они перешли через рельсы, взвалил отца себе на плечи и тихо велел: — Притворились, что у тебя болит живот. Начинай стонать. Отец застонал и тихонько спросил: — Вот так? — Чуток погромче. Они вместе с другими людьми подошли к арке. Китайский солдат гаркнул: — Из какой деревни? Зачем пришли в город? Отец слабым голосом ответил: — Да мы с Рыбного берега к северу отсюда. Сынок подхватил холеру, идём к господину У подлечиться. Отец слушал разговор дедушки с часовым и забыл, что нужно стонать. Дедушка с силой ущипнул его за ляжку, и он даже взвыл от боли. Часовой махнул рукой, пропуская дедушку. Когда они добрались до безлюдного места, дедушка сердито сказал: — Дурень, ты почему не стонал? — Пап, больно щиплешься! Дедушка повёл отца по маленькой боковой улочке, ведущей к вокзалу. Солнечный свет казался тусклым, воздух — спёртым. Отец увидел, что рядом с ветхим зданием железнодорожного вокзала высятся две сторожевые башни, на которых реют белые японские флаги с красным солнцем в центре, по платформам расхаживают туда-сюда двое японских солдат с овчарками на поводках, тут же несколько десятков пассажиров ждут своей очереди за железной оградой, кто сидя на корточках, кто стоя. На платформе торчит китаец в чёрной одежде с красным фонарём в руках, с восточной стороны доносятся гудки поезда. Земля под ногами отца задрожала, две овчарки залаяли, глядя на прибывающий поезд. Мимо пассажиров сновала туда-сюда какая-то бабулька, торгующая сигаретами и тыквенными семечкам. Паровоз с шумной одышкой остановился у платформы. Отец увидел, что паровоз тянет за собой больше двадцати длинных коробок, у первых десяти — множество квадратных окон и дверей, у остальных нет крыши, внутри навалены наспех какие-то вещи и прикрыты большим куском брезента цвета свежей травы. Несколько японцев из поезда радостно перекрикивались с японцами, стоявшими на платформе. Отец услышал резкий выстрел из гаолянового поля к северу от железной дороги, и грузный японец, ехавший в товарном вагоне, покачнулся и повалился головой вперёд. На сторожевых башнях тут же завыла волком сирена, только что сошедшие на платформу пассажиры и те, кто не успел сесть на поезд, бросились врассыпную, овчарки остервенело залаяли, с башни застрочил пулемёт, поливая гаоляновое поле ураганным огнём. В этой суматохе поезд тронулся, выпустив облако чёрного дыма, и над платформой полетела сажа. Дедушка, держа отца за руку, кинулся в маленький тёмный проулок. Он толкнул полуприкрытые ворота и вошёл в небольшой дворик. Под стрехой болтался красный бумажный фонарь, испускавший короткие вспышки слабого и загадочного света. В дверях, опираясь о косяк, стояла густо накрашенная женщина неопределённого возраста. Между багряно-красных губ виднелись два ряда маленьких белых зубок. Она широко улыбалась. Чёрные как смоль волосы были взъерошены, а за ухом красовался шёлковый цветок. — Братец! — кокетливо воскликнула женщина. — Стал командиром и забыл меня? Она начала ластиться к дедушке, но тот осадил её: — В присутствии моего сына веди себя скромнее. Некогда мне с тобой тут сегодня болтать. Ты ещё поддерживаешь связь с Пятым братом? Женщина сердито бросилась к воротам, заперла их на засов, а потом сняла красный фонарь, пошла в дом и, скривившись, сообщила: — Пятого брата побили солдаты гарнизона! — Разве Сун Шунь из гарнизона не приходится ему названым братом? — Ты думаешь, что на дружков-собутыльников можно положиться? После того, что случилось в Циндао, я тут словно по лезвию бритвы хожу. — Не бойся, Пятый брат тебя не выдаст, он держит рот на замке. Доказал это, когда Цао Мэнцзю пытал его калёными сковородками. — А ты чего пришёл-то? Я слышала, ты разбил японскую автоколонну. — И понёс большие потери! Я убью эту сволочь Рябого Лэна. — Не связывайся ты с этими людьми, проныры с завидущими глазами, тебе с ними не справиться. Дедушка снял с пояса свёрток с серебряными юанями и бросил на стол со словами: — Пятьсот штук с красным донцем! — Ещё донце ему красное подавай. После того как арестовали Пятого брата, все на мне, а я даже стрелять не умею. — Хватит мне тут! Вот пятьдесят юаней. Сама подумай, разве я тебя когда-то обижал? — Братец, — сказала женщина. — Что ты такое говоришь? Мы ведь с тобой не чужие. — Не испытывай моего терпения, — холодно процедил дедушка. — Вам всё равно из города не выйти. — А это уже не твоё дело. Давай пятьсот больших и ещё пятьдесят маленьких. Женщина вышла во двор, прислушалась и вошла в дом, затем открыла потайную дверку в стене и достала целую коробку золотистых пистолетных патронов. Дедушка достал мешок, сложил патроны, прицепил мешок к поясу и велел отцу: — Пошли. Женщина остановила его: — Как собираешься выбираться? — Через железнодорожный вокзал. Перелезем через ограждение путей. — Не выйдет. Там сторожевые башни, прожекторы, собаки и часовые. Дедушка холодно усмехнулся. — А мы попробуем. Не выйдет — вернёмся. Дедушка с отцом по тёмному проулку проскользнули к железнодорожному вокзалу, где не было крепостной стены. Они спрятались возле кузнечной мастерской, глядя на залитую светом платформу и множество часовых. Дедушка шепнул что-то отцу на ухо и потянул в другую сторону. К западу от здания вокзала располагалась открытая сортировочная станция, колючая проволока тянулась от этого здания до крепостной стены. Лучи прожекторов на сторожевых башнях скользили взад-вперёд, освещая больше десятка железнодорожных путей. На сортировочной станции стоял высокий шест, на котором висела лампочка размером с бычье яйцо, в её зелёном свете все предметы меняли обличье. Отец лежал ничком рядом с дедушкой, наблюдая, как по ту сторону расхаживали часовые. С запада примчался товарный поезд, из огромной трубы вырывалось множество ярко-красных искр. Свет от фар напоминал речку, которая с журчанием текла сюда издалека. Дедушка с отцом проползли к сетке, подёргали её, хотели было сделать подкоп под ограждением, однако один из шипов колючей проволоки вонзился в отцовскую ладонь, и он сдавленно застонал. Дедушка тихо спросил: — Что такое? — Пап, я руку поранил. — Тут нам не пройти, давай возвращаться! — Жаль, что у нас нет пистолетов. — Так и с пистолетами бы не прорвались. — Были бы пистолеты, мы бы первым делом разбили вон то бычье яйцо. Они отступили в тень. Дедушка нащупал обломок кирпича и с силой метнул в сторону рельсов. Часовой тут же что-то пронзительно крикнул и пальнул из винтовки, после чего туда же направили свет прожектора. Ураганный пулемётный огонь едва не оглушил отца. Пули высекали о рельсы золотые искры. Пятнадцатого числа восьмого лунного месяца, в праздник Середины осени, в уезде Гаоми устраивали большую ярмарку. Несмотря на войну, простым людям нужно было как-то жить, что-то есть и во что-то одеваться, а значит, торговля продолжалась. Людские потоки входили в город и выходили, толчея была такая, что яблоку негде упасть. В восемь часов утра на посту северных ворот уездного города заступил парнишка по имени Гао Жун. Он по всей строгости опрашивал и досматривал всех входивших и выходивших. Ему казалось, что стоявший напротив японец смотрит на него очень недружелюбно. К воротам подошёл немолодой мужчина под шестьдесят и мальчик-подросток чуть старше десяти, который подгонял маленького козлика. Лицо старика было чёрным, а глаза светились синевой; у мальчонки лицо было красным и потным, он выглядел напряжённым. Целая толпа скопилась у ворот, закупоривая вход. Гао Жун дотошно всех опрашивал и обыскивал. — Куда направляетесь? — Домой! — ответил старик. — На ярмарку не пойдёте? — Сходили уже. Купили вон козлёнка. Правда, хворый, скоро сдохнет, зато дёшево. — А когда вы вошли в город? — Вчера вечером, жили у родственников. С утра вот купили козлёнка. — Сейчас куда пойдёте? — Так домой же!