— Да, думаю, пора тебе рассказать… Поехали, в пути расскажу. А потом уже решишь, стоит сдавать меня Нине на опыты или нет. Она еще пару раз бросила палку Гайе, словно извиняясь за будущие часы в машине. Но когда Александра указала на открытую дверцу, пес сразу же подчинился. Он мог удрать, мог с легкостью напасть на хозяйку — с его-то размерами! Но он выполнял ее команды, потому что хотел этого. Наблюдая за ними, Ян все больше убеждался, что их связывает какая-то странная, примитивная пародия на дружбу. В машине Александра тоже заговорила не сразу, однако он не торопил ее. Он просто ждал. — Думаю, мне следовало бы сказать, что в тот день я почувствовала приближение чего-то важного. Или что он был каким-то особенным… «Над борделем бушевала гроза, какой мир не видел уже сотню лет» — как тебе начало? Но ничего такого не было. Это был очередной день там, не более и не менее мерзкий, чем обычно. Никаких предчувствий. У меня не было шоу, вот что я могу сказать. Возможно, это было везение, и, если бы я находилась в общем зале, все сложилось бы по-другому… Всех девушек, которые были там, люди Джонни перестреляли. Но нельзя сказать, что это было такое уж грандиозное везение или воля судьбы. Этот день я проводила точно так же, как провела предыдущий и должна была провести следующий. После ее коротких, редких рассказов о том времени Ян уже неплохо представлял, где располагалась ее комната и что она собой представляла. Судя по всему, «элиту» держали на цокольном этаже. Он находился не совсем под землей, возможно, изначально там даже были небольшие окошки. Но их оказалось не так сложно заложить камнями, чтобы пленницы не видели солнечный свет, а мир не слышал их криков. Знал он и то, что его сестру оставляли прикованной к кровати, без одежды, как какую-то игрушку. Приходи и бери, когда захочется! И он гордился Александрой за то, что она не баловала их слезами. Обычно она просто лежала, расслабившись, отстранившись от всего. — В тот день должен был прийти клиент, а появился Джонни. Вот тогда я и почувствовала, что что-то не так. Обычно он напоминал новогоднюю елку: весь в золоте да в платине, и чтоб блестело поярче! Но на этот раз он был в брюках карго — ну знаешь, армейские такие, с карманами, в рубашке из плотной ткани, с пистолетом, украшения почти все поснимал. Может, чтобы не звякали на нем! А главное — выражение лица… Его привычное самодовольство сменилось раздражением, он явно был чем-то расстроен. — Но не напуган? — Нет, не напуган. Он сказал мне что-то вроде «Что, радуешься? Если Бог слушает молитвы насекомых, то твои он точно услышал, потому что нас нашли!» Насколько я поняла, федералам наконец стало известно о том, что происходило в борделе. То есть, местные-то власти знали, понятное дело, но они получали свой кусок пирога и сидели молча, все продолжалось год за годом. А тут весть об этом гнездовище дошла до людей, которых Джонни Сарагоса никак не мог подкупить. Ян по собственному опыту работы знал, как складываются такие ситуации. Скорее всего, у Джонни был очень влиятельный покровитель на самом верху, который успешно отводил от него ненужное внимание. Но потом с этим покровителем что-то случилось: его посадили или он умер. Нового найти не удалось, и уничтожение борделя стало просто вопросом времени. — Джонни предупредили о том, что будет, но слишком поздно, — продолжила Александра. — Буквально за пару часов до того, как должна была нагрянуть группа захвата. Думаю, предупреждение исходило от кого-то из его влиятельных клиентов, которые не хотели, чтобы их имена засветились в этом деле. Так что сотрудники Джонни быстренько уничтожали все документы и собирали деньги. — Ну а с девушками как? — А девушек пристреливали как отработанный материал. Лишние свидетели не нужны никому! Массовые убийства происходили на других этажах, очень скоро до Александры донеслись отзвуки первых выстрелов и отчаянные крики. Но помочь она ничем не могла, все ее внимание было сосредоточено на хозяине борделя. Джонни явился, чтобы лично убить своих любимиц — и Александра входила в их число. — Я знала, что он не будет медлить. Его отношение ко мне всегда представляло собой извращенную смесь ненависти и вожделения. Сейчас должна была победить ненависть. Я тебе говорила, при всех своих недостатках Джонни не был дураком, он понимал, что нужно спешить. А я понимала, что мне придется постараться, чтобы сохранить жизнь. Впервые за время их знакомства она просила его взять ее. Александра извивалась, насколько это позволяли цепи, говорила все то, что он мечтал услышать. Он принял это за чистую монету. Мнение Джонни Сарагосы о женщинах было слишком низким, чтобы заподозрить неладное. Он решил, что все просто: когда речь зашла о спасении ее шкуры, эта гордая русская превратилась в такую же шлюху, как все остальные. Что и требовалось доказать! Он решил, что время есть: на то, чтобы использовать ее последний раз, уйдет несколько минут. Александра не сомневалась, что отпускать ее он не планировал. Но «потешные побеги», которые он устраивал, показали ей одну очень важную деталь: ничто так не радовало Джонни Сарагосу, как возможность сначала дать кому-то надежду, а потом отнять. Вот и с Александрой он планировал проделать то же самое. Взять ее последний раз, унизить, заставить артистично стонать под ним, а потом сказать, что это ничего не изменит. Она все равно умрет — но умрет опозоренной. И отчаяние в ее глазах вполне могло доставить ему большее наслаждение, чем секс с ней. — Но даже так, он был чертовски осторожен, — указала Александра. — Он знал, что я сильная, он собирался касаться меня ровно столько, сколько нужно. Он не сомневался: даже если я подготовила какую-то ловушку, он не попадется. Но он не знал, что не только он умеет делать сюрпризы! Александра давно, еще пару месяцев назад, начала раскачивать тот самый столбик в изголовье кровати, который обычно удерживал ее наручники. Она не спешила, она знала, что за ней постоянно наблюдают через камеры. Но знала она и то, что у местных охранников одна страсть — «посмотреть на сиськи», как будто это такая редкость в борделе! Если двигать руками осторожно, они ничего не заметят. Иногда ей хотелось сорваться, использовать всю свою силу, сломать этот проклятый столбик раз и навсегда. Но Александра понимала, что ни к чему хорошему это не приведет. Чтобы преуспеть, нужно действовать с умом. Цель ведь не в том, чтобы просто повредить столбик — сомнительное достижение! Она все равно никуда не денется, потому что дверь надежно заперта. Нет, ей нужно было раскачать столбик так, чтобы быстро вырвать его и освободиться, когда подвернется подходящий момент. — И теперь, когда момент настал, ты была готова? — догадался Ян. — Не совсем так. Столбик уже неплохо расшатался, но я все еще не была уверена, что он вылетит с одного удара. Я предпочла бы подождать, чтобы уж наверняка. Но, как видишь, времени на ожидание не осталось. Свобода или смерть — вот в таком положении я оказалась. Когда о таком говоришь, звучит очень пафосно. Но когда приходится это почувствовать… Понимаешь, что это страшно. Когда Джонни Сарагоса навис над ней, когда ухмыльнулся и посмотрел ей в глаза, Александра почувствовала, что ненависть к этому человеку сжигает ее изнутри. Она вспомнила все, что он делал, с ней и с остальными. Что он заставил сделать ее! Он сам изменил ее, когда притащил сюда и вынудил пройти по девяти кругам ада. Теперь ему предстояло пожинать плоды. Ненависть и ярость придали ей сил. Она рванула столбик на себя так, как прежде у нее не получалось, мышцы налились непривычной энергией, тело впервые за долгие недели избавилось от онемения и боли. Все вдруг стало четким и ясным, словно и не с ней происходило. У Сарагосы был с собой пистолет, но он отложил оружие на тумбочку, когда полез на Александру. А когда все случилось, он не успел даже сообразить, как нужно поступить. Он был уверен в своей победе, а его жертва вдруг превратилась в нечто такое, с чем он раньше не сталкивался. — Мои руки все еще были скованны наручниками — такими, знаешь, полицейскими, на короткой цепочке. Но они уже не были прикованы к изголовью кровати, а значит, не была прикована и я. Прежде, чем этот урод успел сообразить, что происходит, я закинула руки ему за шею — петлей, и притянула его к себе. Я впилась зубами в его шею, в эту его вечно потную шею, которую я видела над собой миллион раз, когда он насиловал меня. Уже тогда я представляла, что однажды раздеру ему глотку, но я не знала, что у меня появится возможность сделать это буквально. Помнишь, когда мы были маленькими, стоматологи все удивлялись, что у нас с тобой острые зубы? Не вампирьи, конечно, но все равно — необычно! И вот тогда я поняла, как они были правы. Я никогда не думала, что смогу сотворить такое, Ян. Это звучит ужасно? Он не стал обманывать ее, потому что она не простила бы ему обман. — Да, это звучит ужасно. Это, думаю, и было ужасно. — Да… Какой-то сумасшедший, необъяснимый миг. С одной стороны, я не понимала, что делаю. С другой, все видела и чувствовала. Если бы у меня спросили когда-то, могу ли я… Даже когда я была в плену… Я бы сказала нет. Я была уверена, что не смогу! Но правда заключается в том, что мы и сами не представляем, что можем, пока нас не загонят в угол. Если ты на что-то решаешься, значит, тебе дозволена такая роскошь, как сомнения и поиск альтернатив. А что было у меня? Убей или будь убитой. Я прекрасно знала, что Джонни Сарагоса никогда, ни при каких обстоятельствах меня не пощадит. Значит, выжить я могла только одним способом: напав первой. Помню, как на меня хлестала кровь… Я не чувствовала вкус. Я не торжествовала, какое там! Но у меня было четкое ощущение: я делаю, что должна. Предел способностей выявляется страданием — и желанием жить. Ее мучитель не сдался без боя. Джонни отчаянно метался, бил ее, пытаясь сбросить с себя. Но Александра удерживала его, придавив шею теми самыми наручниками, которые он на нее надел. Кто-то в отчаянии впадает в апатию, кто-то ведет себя как дикий зверь. Ян понимал, что эти откровения привели бы в ужас Павла или Нину. Но его — нет. Он чувствовал это в себе: если бы его довели до предела, он тоже предпочел бы стать зверем, а не смириться и по-овечьи склонить голову. Чтобы выжить, каждый делает, что может, и близнецы могли вот это. Джонни все же сбросил с себя девушку, отшвырнул ее на пол, но было уже слишком поздно. Она, обнаженная, затравленная, забитая, победила крепкого, отдохнувшего, вооруженного мужчину, который привык быть здесь хозяином. Именно это осознание Александра увидела в его глазах за секунду до того, как он умер. — Знаешь, что я почувствовала в этот миг? Ни-че-го. Я ожидала, что будет счастье, чувство победы, какое-то удовлетворение… Мне было, за что ему мстить. И за кого. Но внутри меня будто все заледенело. Я смотрела на кусок мяса, в который превратилось главное чудовище моей жизни, и чувствовала, что все правильно. И я прекрасно знала, что ничего еще не закончилось. Я не имела права ни безумно хохотать над своим поверженным врагом, ни рыдать из-за того, во что меня превратили. Я по-прежнему была на чужой земле, нужно было действовать. У Сарагосы я получила очень важную штуку — связку ключей от всего, в том числе и от моих наручников. Освободившись, я сняла с него рубашку — она была залита кровью, так ведь я тоже! Рубашка оказалась длинной, на мне сошла бы за платье. Возиться со штанами я не стала, долго. Думала взять и ботинки, но они были слишком большими для меня. Когда она закончила подготовку, снаружи стало шумно: число выстрелов заметно увеличилось. Это был не просто забой несчастных пленниц, похоже, на бордель напали — куда раньше срока. То ли источник Джонни ошибся, то ли планы властей переменились. Это было уже не важно. Сарагоса не успел бы уйти, даже если бы остался жив, но успел бы убить Александру, так что ее усилия не были напрасными. — И вот тут здравомыслие мне изменило. Что я должна была сделать? Пожалуй, затаиться в каком-нибудь безопасном углу и ждать, пока федералы проведут зачистку. Как думаешь, что сделала я? — Отправилась искать птицу, — ответил Ян. Он слишком хорошо чувствовал сестру, чтобы ошибиться. — Да. Я пошла за красным кардиналом. К тому моменту в живых оставалась только одна птица. Вторая недавно умерла — никто ее не убивал, просто однажды на дно клетки упало маленькое остывающее тельце. Красные кардиналы плохо переносят неволю. С тем, который оставался, Александра чувствовала странное родство. Возможно, это было глупо, но собственную свободу она неизменно связывала со свободой этой птички. Иначе было нельзя: она слишком много сделала, слишком многим пожертвовала, чтобы красный кардинал остался в живых. Вот и теперь она не до конца понимала, что делает, но на месте так и не осталась. Она покинула этаж пленниц и пошла тем маршрутом, которым ее сотни раз проводили охранники, когда сеньору Сарагосе хотелось позабавиться. Его стараниями Александра знала эту часть дома лучше, чем кто бы то ни было. Никто не обращал на нее внимания, потому что территория борделя уже погрузилась в хаос. Силовики пытались прорваться через ограждение. Охранники отстреливались от них, хотя они вряд ли понимали, на что надеются, какие у них вообще могут быть шансы. Они ждали, когда появился Джонни и скажет им, что делать. Им, привыкшим подчиняться, и в голову не могло прийти, что подсказок больше не будет. Иногда Александра двигалась украдкой, иногда — ползла по полу, а иногда просто шла, надеясь на удачу, потому что иначе было нельзя. Она не задумывалась, что делает и что с ней может случиться, а потому не боялась. Она думала только о своей цели: добраться до птицы. Все остальное казалось не важным, ей тогда и в голову не приходило, насколько смехотворна ее цель. Она готова была умереть ради возможности выпустить из клетки красного кардинала! Тут уж Ян не выдержал. Александра не просила жалости, ее голос звучал ровно, словно все, о чем она рассказывала, случилось не с ней, а с кем-то другим. Но он все равно не мог воспринимать это спокойно. Он свернул с шоссе на боковую дорогу, уходящую в старый сосновый лес. Далеко уезжать не стал, просто заехал за деревья так, чтобы их не видели водители других машин. Александра ни о чем не спрашивала. Она, кажется, все поняла. Они вышли из машины и выпустили Гайю. Но пес будто почувствовал, что эта остановка совсем не такая, как предыдущая. Вместо того, чтобы умчаться в залитый солнцем лес, он остался рядом с людьми, тревожно глядя то на свою хозяйку, то на ее брата. А Ян подошел к сестре и обнял ее — крепко, прижимая к себе. Он чувствовал ее тепло, она — его. Совсем как в детстве… и в том времени, которое было до детства, до рождения, но в котором они уже были рядом. Он не мог изменить ее прошлое, но мог показать ей, что принимает все это так же легко, как ее саму. Ты ни в чем не виновата. Что бы ты ни сделала, ты сделала правильно. Вряд ли Нина и Павел могли это понять, родная кровь сама по себе имеет не такое уж большое значение. Но кровь — это не единственная связь, которая всегда была между ними. — Знаешь, вот поэтому я и не остановилась, — прошептала Александра. — Я думала о том же, о чем и в первые дни там… Не важно, что со мной случится здесь и сейчас. Все равно ты сохранишь лучшую часть меня, к которой я смогу вернуться. — Ты нашла птицу? — Да… Когда я добралась до комнаты Джонни, там никого не было, никто не рисковал соваться во владения босса. Никто ведь не знал, что он мертв! Красный кардинал по-прежнему был в клетке. Он был жив, но слишком слаб, чтобы улететь. Я вытащила его из клетки, он попытался расправить крылышки, а потом затих. И снова он был похож на меня: выживший, но слишком слабый, чтобы справиться со всем самостоятельно. Я держала его в руках и ждала. Я решила, что нам лучше остаться там. — Там — это в комнате Сарагосы? — Да. Не лучшее место в доме, но лучших там тогда не было. Я достигла своей цели и не знала, куда еще двигаться. А потом в комнату ворвались федералы… Я чуть не умерла, знаешь. Они не сразу поняли, что я — пленница. Они тоже были не в лучшем состоянии: получившие решительный отпор, потерявшие товарищей, возбужденные от крови и выстрелов. И тут перед ними стояла я: не связанная, не в цепях, покрытая засохшей коркой крови, с окровавленным лицом. Не знаю, на кого я была больше похожа, на человека или на демона, но они не бросились помогать мне. Они направили на меня оружие и велели поднять руки, а я не послушалась. — Почему? — Ну а как же? — невесело рассмеялась Александра. — Я ведь держала в руках птицу! Не могла же я ее бросить на пол только для того, чтобы спасти свою жизнь! Но, если честно, дело было не в птице. Я просто была в каком-то ступоре. Я израсходовала все моральные силы и почти все физические. Я не понимала, что мне говорят: мой мозг был не в состоянии преобразить звуки, которые я слышала, в смысл. Я стояла перед ними, ожидая чего-то. Они были на взводе, думаю, они готовы были меня пристрелить. — Но не пристрелили? — Как видишь! Группой, которая брала апартаменты Джонни Сарагосы, руководил Эрик. Он был поспокойней, чем его подчиненные, первый сообразил, что к чему. Он и спас меня… Тогда — впервые. Но она об этом еще не знала, как не знала и имени своего будущего мужа. Командир группы был в маске, как и все остальные, Александра не могла его толком разглядеть. Он подошел к ней, заговорил, закрыл собой ото всех, чтобы в нее не выпустили шальную пулю. Она не запомнила слов, зато запомнила мягкий, успокаивающий ее голос. Она ему поверила. Именно Эрик вынес ее из захваченного федеральными властями борделя. Тогда Александра еще не могла поверить в это, но она наконец-то была свободна. Яну хотелось узнать, что случилось дальше. Куда она попала? Позаботились ли о ней так, как она заслуживала? Но он не рисковал просить ее о продолжении рассказа, он видел, что она и так потрясена. Он лишь позволил себе спросить: — Так что случилось с птицей? — У меня ее забрали, разумеется. Позже Эрик мне сказал, что ее передали в ветеринарную службу. Я предпочитаю ему верить. Они вернулись в машину и продолжили путь. Всю оставшуюся дорогу Александра не проронила ни слова и ни разу не отвела взгляд от окна, хотя вряд ли ее так уж интересовали мелькавшие у дороги деревья. Ян прекрасно знал, что она открыла для него одну из самых крепких дверей своей памяти, позволила увидеть то, чему лучше оставаться в забвении. Вот поэтому он должен был защищать ее не только от внешнего мира, но и от собственных брата и сестры. От них, пожалуй, даже больше, чем от незнакомцев! Близкие порой наделены привилегией причинять нам самую большую боль, даже если они этого не понимают. К обеду они добрались до нужного городка, того самого, где провела почти всю жизнь Юлия Курченко. Местечко было не совсем глухое и даже уютное, хотя отдаленность от цивилизации чувствовалась сразу. Улицы частной застройки соседствовали со старыми кирпичными домами — до пяти этажей, не выше. В заросших дворах за деревянными заборами опадали последние листья с яблонь. На подоконниках многоквартирных домов стояли горшки с цветами. Это было место, где жизнь протекает плавно, лениво и однообразно, а смена лет или даже десятилетий неочевидна. Да и школа здесь оказалась такая, что впору на советскую открытку помещать. Ухоженная, недавно отремонтированная, но планировкой выдающая принадлежность к совсем другой эпохе. Во дворе располагались турники, выкрашенные свежей ярко-желтой краской. Вдоль школьного забора росли туи и голубые ели, в теплое время года прикрытые цветниками, чуть дальше высились каштаны, которые, вероятно, запомнили строительство этой школы. На парковке хватало машин — родители прибыли, чтобы забрать отучившихся свое детишек. Впрочем, беспокоиться о том, что в школе никого не будет, не приходилось, в такое время шли уроки у второй смены и факультативы у первой. Они покинули машину, оставив Гайю на заднем сидении. Александра приоткрыла окно, чтобы ему не было жарко. Опасаться, что кто-то полезет внутрь, когда там сидит такая махина, не приходилось. Пес отнесся к заточению с мрачным смирением. — Как думаешь, будет от этого толк? — поинтересовался Ян. — Если бы я думала иначе, мы бы не приехали. Вот только не знаю, какой! Полицейские удостоверения открывали перед ними многие двери. Их появление и в московской школе привлекло бы внимание, а уж здесь и вовсе вызвало суету, напоминавшую Яну переполох в курятнике. Вроде как у педагогов не было оснований опасаться, но, скорее всего, сработал испорченный телефон, и двух следователей приняли за «проверку из самой Москвы».