— Ежели будешь еще тут лясы точить, то так все и будет, — фыркнула Марья. — Палку в зубах пусть зажмет, чтобы не заорать ненароком. Да шевелись ты, старая тетеря! Дверь тихонько захлопнулась, наверху раздались торопливые шаги, потом звон посуды, потом еще какой-то грохот. «Да уж, вряд ли она мне похлебку варит…» — мысленно усмехнулся я. И только потом меня прошиб холодный пот. Нюра! Это же получается, мой отец сейчас родиться должен? Вообще-то, день рождения отца мы всегда справляли зимой, девятнадцатого декабря, можно сказать, репетиция нового года. Но он как-то под добрый стих и пару рюмок чая рассказывал, что понятия не имеет, когда точно родился, а баба Нюра на эту тему говорить всегда отказывалась. Мол, не помню ничего, времена страшные, память отшибло напрочь. А метрики тогда не велись, вот она и записала сына на Николу зимнего. — Ох… — завозился рядом в темноте подпола Яшка. — Как неудачно сложилось-то… Бедная девка… Я промолчал. Не хотелось ничего говорить, чтобы нервным голосом себя как-то не выдать. А нервяк я словил прямо изрядный, руки тряслись так, что их пришлось в карманы сунуть. В голове бешено бегали какие-то обрывки мыслей, ни одной связной. Что делать-то? А вдруг это не случайно все вот так получилось, что я оказался именно в это время и в этом месте? Сделаю что не так, и перестану существовать вовсе. Как будто меня и не было никогда… —…указ был, чтобы роженицы всех младенцев отдавали, — говорил Яшка. Первую часть фразы я прослушал, пока пытался себя в руки взять. — И детишек там всячески измеряют и изучают. И ежели они на арийцев похожи, то оставляют себе, чтобы потом воспитать как надо, а ежели нет, то — плюх! — в колодец сбрасывают. — Да помолчи ты уже, — беззлобно шикнул я, прислушиваясь к грузным торопливым шагам Марии. Она что-то передвинула, затопила буржуйку. Хлопнула крышка сундука. — Давай-давай, Нюра, еще немного осталось, — снова раздался надтреснутый голос Фрола Григорьевича. — Подсоби, Никитка, видишь, тяжело девке. — Да я пытаюсь же… — раздался второй мужской голос. Неуверенный басок, молодой совсем, голос как будто только что сломался. — Сажайте ее, — скомандовала Мария. — Да не на стул, остолопы, вот сюда, где я постелила! Раздался тоненький звук, будто собака скулила. — Воды давно выплеснула? — быстро спросила Марья. — Да не скули ты, раньше надо было скулить! — На закате, — тихо ответил девичий голос. — Юбку задери выше жопы, а то уляпаешься вся, — деловито проговорила Марья. — Никитка, за дверью будешь караулить, ежели кого заметишь, стучи немедля. Понял? — Так я думал, мы домой… — залепетал Фрол Григорьевич. — А я, по-вашему, одна тут должна справляться? Я ведь не повитуха и не врач! — огрызнулась Марья. Раздался сдавленный стон Нюры. — Палку в зубы возьми, дурында! Нельзя тебе орать, понимаешь-нет⁈ — Марья, так я же ничего не умею, какой из меня помощник…? — продолжал отмазываться старик. — Хватит! — рыкнула Марья. — Будет надо, скажу, что делать, а пока просто стой на подхвате и не мешайся. — Понял, — пролепетал старик. — Дядя Саша, может того… в дальнюю комнату пойдем? — прошептал мне в самое ухо Яшка. — Ты иди, — ответил я. — А ты чего? — удивился он. — Тут побуду, — сказал я. — Если вдруг фрицы придут, быстрее выскочу. Не отдавать же ребенка живодерам. Я взобрался по лестнице почти до самого верха. Так, чтобы можно было одним движением отбросить крышку люка в сторону и выпрыгнуть. И замер, сжав окостеневшими от напряжения пальцами верхнюю ступеньку. Глава 14 — Не смей орать, иначе всех нас погубишь! — шипела Марья. — Больно… — тихо простонала Нюра. — А миловаться с немцем не больно было? Хорошо было, да? Вот и терпи теперь! Задушенный стон. — Молчи, я сказала! Мне хотелось сразу двух вещей — заткнуть уши и сбежать к Яшке, там точно ничего слышно не было или выскочить наверх, взять Нюру за руку, сказать, что все будет хорошо, как-то… поддержать. Помочь. Но я не двигался с места. Просто стоял, вцепившись в верхнюю ступеньку лестницы и слушал, как будто боясь пропустить хоть один звук. Сколько все длилось, я даже не представлял. Кровь стучала в висках так сильно, что заглушала вообще все звуки. Кроме одного — плача младенца. Почему-то я думал, что мальчик заорет как оглашенный, но звук был тихий, похожий скорее на кошачье мяуканье. — Мальчик! — объявила Марья. — Фрол Григорьевич, тряпку давай, чего стоишь столбом. Марья отдавала деловитые команды, Фрол что-то протестующе поскуливал, но, похоже, выполнял. А столбом стоял как раз я. Технически я, конечно, представлял себе, что такое роды, в школе учился, да и самообразование никто не отменял. Но пока что это были знания скорее теоретические. Это было что-то про больницу, врачей, сложную, замысловатую и малопонятную процедуру. И вот сейчас это происходило совсем рядом. Да еще как-то… буднично так. Ни тебе мистического таинства появления на свет новой жизни. И уж точно совершенно далекое от медицины. Но больше всего меня вышибало из колеи то, что там наверху прямо сейчас родился мой отец. Натурально, в башке не укладывалось. Бл*ха. Младенец наверху — моя батя. Я даже прошептал эту фразу несколько раз, но она все равно так и осталась каким-то бредом. — Фриц сюда топает! — раздался вдруг голос Никиты, которого за дверь караулить отправили. — Облава? — с ужасом воскликнул Фрол. — Да не… Один… И вроде пьяный, ноги еле переставляет… — дверь снова тихонько хлопнула. — Фрол, Нюрка, быстро вниз! — громким шепотом скомандовала Марья. Дощатый щит над моей головой приподнялся. Я тут же скатился вниз, уступая дорогу. — Пошевеливайтесь, живо! Всхлипывающая Нюра с вякающим свертком в руках. Бормочущий что-то ноющее Фрол. Следом полетели мокрые окровавленные тряпки. Щит захлопнулся, и снова стало темно, как… Просто темно. — Ты еще кто такой? — зло зашептал Фрол, ухватив меня за плечо. — Свой, — прошипел я. — Нюра, давай сюда, я помогу. Я приобнял свою молодую бабушку за талию и повлек в другую комнату. Яшка тут же вскочил и нервно заметался. — Лампу погаси, — шепотом приказал я. — И молчите теперь все. И пока Яшка не успел прикрутить фитиль керосинки, я успел бросить взгляд на Нюру. Только сейчас решился. Сердце ухнуло куда-то к центру земли. Накатила странная волна нежности пополам со страхом. А что если я все испортил, когда пришел сюда? Что вот сейчас этот фриц поднимет тревогу, сюда сбегуться солдаты, и младенцец… Хорошо, что свет погас, и, кажется, никто не успел заметить, как у меня рожу перекосило. Хрена с два я кому позволю что-то сделать с Нюрой и ребенком! Порву на тряпки любого, кто сунется! Молчавший до этого младенец захныкал. Бл*ха, а ну как он разорется? — Сюда, живо! — прошептал я на ухо Нюре и потянул ее к тюфяку. Сдернул одно одеяло, второе. — Сядь и прижми ребенка к себе. Накинул сверху два одеяла. Звук стал глуше. Но было все еще слышно. — Сиську ему дай, дура, — прошептал Фрол. Нюра неловко завозилась в темноте, потом младенец умолк. Я замер, привалившись к косяку. Сердце грохотало набатом. Руки тряслись. Жесть какая. А ну соберись, дядя Саша, как ты в таком состоянии вообще кого-то защитить сможешь⁈ Нет, так-то ясно, почему меня пришибло пыльным мешком от всей этой ситуации. Виданное ли дело, чтобы на родах отца присутствовать⁈ Это же… Это… Я сцепил зубы и задержал дыхание. Мысленно сосчитал до десяти. И двинул обратно к лестнице. Отсюда ни хрена не слышно, что там наверху происходит. Снова забрался на верхнюю ступеньку и прислушался. — Гостей принимаешь, хозяйка? — голос фрица звучал развязно и как будто немного смущенно. Говорил он, ясен пень, по-немецки. — Надо же, какой ты расписной, немчура ушастая, — насмешливо отозвалась Марья. По-русски. Похоже, знание языков в список ее достоинств не входит.