В три скачка преодолев разделяющее их расстояние, заведующий навис над Пластом: – Ты как рыбу чистишь, бестолочь?! Это же хариус, а не плотва! Ты знаешь, сколько он стоит, дурья твоя башка?! Сокур наклонился и достал из таза жирную килограммовую тушку хариуса. – Ты видишь, что ты сделал, жопорукий?! – Не нравится – сам чисть, а мы посмотрим, жопорукий ты или головожопый. Смысл сказанных спокойным тоном слов даже не сразу дошёл до заведующего. Разумеется, начальство ещё и не так выражалось, оценивая его умственные способности и моральные качества, но то начальство. А тут на кухне его столовой!.. Тут-то он начальник! Мозг отказывался понимать. – Что?.. Что ты сказал?! – Говорю, сам ты дурак, а я… Тут уж мозг воспринял всё как надо. Холоп посмел перечить! Бунт! В группу мышц локтевого сустава был послан пакет команд, и рука с зажатой в кулаке рыбой начала распрямляться в локте с тем расчётом, чтобы в конечной точке траектории хариус соприкоснулся с лицом возмутителя спокойствия. Только вот мозг Степана Ерофеевича был намного лучше натренирован принимать решения именно в таких стрессовых, скоротечных ситуациях. И мышцы не один год учились максимально быстро реагировать на определённые сигналы нервной системы. Со стороны смотрящих во все глаза кухонных работников всё произошло в один миг. Только «любимый» начальник стал поднимать руку, чтобы ткнуть их добровольному помощнику хариусом в лицо (сравнительно безобидное чудачество, которое многие испытали на себе), как тот сам ткнул Петра Никаноровича ребром тёрки в шею. Не вставая с табурета, Пласт посмотрел на замерших работников. Увидел повёрнутые к нему лица и застывшую на них смесь ужаса, восторга и, пожалуй, злорадства. Вздохнул. – Убил? – с какой-то странной интонацией спросила повариха. – Да нет, очухается. Горазд он у вас орать, вот и притомился. – Спасибо. И опять почудилось Степану Тимофеевичу, что благодарит она не за то, что жизнь сохранил, а за то, что чуть не убил. Хотя чего странного-то, видно же, что дерьмо, а не человек. – А сколько он так пролежит в беспамятстве? – опять спросила повариха. – Да не волнуйтесь, бабоньки, через полчасика оклемается. – Да чтоб он издох, ирод, век бы его не видеть, паскудину, – вступила в разговор дородная тётка, которая до этого передала Пласту тёрку. – Хм… Ну, девоньки, век я вам не обещаю, но, думаю, сегодня он вам больше мешать не будет. – Опять ударишь? – Зачем? Просто попрошу. Начальничек у вас – человек тонкой душевной организации. Думаю, он мне не откажет. – Дядька Степан, а как ты его ловко-то тёркой. – Молодой парень, чистивший до этого грибы, выглянул из-за крупной кухарки. – А я и не знал, что тёркой драться можно… – А чего ж нельзя-то? Умеючи вот и рыбой можно. – А вы умеете, да? Вы красный командир, да? – Так, Яков, хорош языком молоть! Почистил грибы? Обжаривай и сметаны не жалей! – Глаш, давай форель сделаем по-анжуйски с нашим соусом и котлетки. – А давай, Шур. Пусть этот гусь московский пальцы пооткусывает! Так, Нюрка, вот тебе фарш. Шур, третьей рыбой хариус? – Не, у нас там минога есть, её берите. – Яков, слышал? Как грибы обжаришь, тащи её сюды. – Ой! – всплеснула руками Глаша. – Степан (уж извините, не знаю, как по батюшке), вы, наверное, есть хотите? – Ерофеевич. Но лучше так и зовите – Степан. А кормить не надо, не голодный я. – Да как не голодный, вы же с утра тут не емши, я видела! – Ничего страшного, у меня и хлеб есть, и сало. – Степан Ерофеевич, яишенку, а? Я мигом. – Ох, Глаша, опасная ты женщина. Ну давай. Подкрепиться никогда не помешает. Огромная сковородка с глазуньей, жаренной на сале, ещё шкварчащей, с позолоченными колечками лука, и помидорный салатик с кубиками брынзы возникли как по волшебству. А всё это великолепие завершала большая кружка кваса и краюха свежего хлеба. Уплетая яичницу, Пласт изумился, как разительно изменилась обстановка на кухне: люди заработали споро, с огоньком и даже с улыбками на лицах. Быстро и с удовольствием справившись с угощением, Щербин привалился к стене. – Ох, девоньки, вот накормили, встать не могу. Ох, дай вам бог здоровья. – И вам на здоровье, Степан Ерофеевич! Опровергая свои же слова, Пласт встал и повёл плечами. – Вот теперь и поговорить можно. Шура, есть у вас место, где я с этим гавриком смогу с глазу на глаз поговорить? Место нашлось в кладовке, где уже стояло несколько бочек с рыбой. После сытного обеда Пласту захотелось сделать что-то доброе, хорошее. К тому же на полке стояла пустая консервная банка из-под кефали. В неё он и зачерпнул воды из бочки, а затем медленно начал лить на голову заведующего. Секунд через двадцать тот открыл глаза и уставился на Щербина. Какое-то время оба молча смотрели друг на друга, а потом Сокур начал отползать. Вернее, попытался, но упёрся головой в одну из бочек. – Очухался, вошь. – Пласт ласково потрепал заведующего по щеке. – А давай я тебя тут и утоплю, крысёныш? Степан Ерофеевич зачерпнул в горсть воды и плеснул в лицо вытаращившего глаза Сокура. – Не надо! – Пётр Никанорович, привыкший с ходу угадывать настроение начальства, понял, что этот страшный человек вполне способен привести свою угрозу в исполнение. – Тогда быстро встал и исчез с глаз моих долой. Увижу тебя сегодня ещё раз – прибью. Два раза повторять не пришлось: Сокур ломанулся из кладовки, как молодой кабанчик во время гона. Примерно через час выяснилось, что у этого кабанчика хватило то ли храбрости, то ли глупости пожаловаться на Щербина управляющему треста столовых города, пришедшему узнать, как продвигается готовка. Степан Ерофеевич спокойно помогал Якову чистить овощи, когда дверь на кухню резко распахнулась, и на пороге появился Варлам Михайлович Потапов. Полностью соответствуя и отчеству, и фамилии, внешне он был похож на слегка облагороженного медведя. Застыв на пороге, управляющий начал оглядывать помещение, пока его взгляд не наткнулся на Щербина. – О, здорово, Степан! А ты чего тут? – заговорил управляющий сочным басом, под стать фигуре. – Так я рыбу привёз. – A-а. От тебя, значит, хариус? Знатный рыбец. Степан, как тебе не стыдно-то, а? Такую рыбалку от всех прятал. От всех ладно, но от меня! Степан, как так-то? – А не мог, Варлам, леший не велел. Варлам Михалыч крякнул и задумался. Товарищ Потапов, коммунист и ответственный работник советского общепита, конечно, во всяких леших и другие мракобесия не верил. А вот потомственный помор, рыбак и охотник, выходивший на медведя, как встарь, с одной рогатиной, широко известный в узких кругах Ведмедь, в лешего не просто верил, а знал, что идти в лесу наперекор лешему – верная смерть. – А теперича-то, значит, можно? Покажешь? – Покажу, отчего ж не показать теперь-то. – Вот и ладушки, тогда в субботу и жди. Договорились? – Договорились. Варлам Михалыч расплылся в улыбке. – Да, чего я пришёл-то. Тут какой-то чумородный заведующего моего избил. Был тут кто? – Варлам Михалыч, ты не обижайся, а это я его приголубил. – Ты?! Зачем?! – Варлам Михалыч, Христом богом прошу, убери его отсюдова! Ладно он мне в морду рыбой ткнуть пытался, чай, не баре, переживём. Но он ведь готовить мешает! Если его оставить тут, испоганит ведь все блюда, засранец. – Ясно. Так, кто тут за главного? – Управляющий повернулся к женщинам, с его появлением прекратившим работать. – Я. – А зовут тебя как? – Шура. То есть Александра Сергеевна Некрасова я.