— А ты кто вообще такой? — Один из её работников. — Ай-ай-ай! Сяо Янь, возьми его пока под стражу. В этот момент бабушка и дядя Лохань подъехали к воротам уездной управы на больших чёрных мулах. Дядя Лохань с мулами остался снаружи, а бабушка, заливаясь слезами, вбежала во двор. Постовой преградил ей путь винтовкой, но она плюнула ему в лицо. Дядя Лохань сказал: — Это названая дочь начальника уезда. Солдат не рискнул останавливать бабушку, и она ворвалась в судебный зал… В тот же день после обеда начальник уезда снарядил занавешенный паланкин, чтобы дедушку отнесли обратно в деревню. Дедушка пролежал на кане у бабушки два месяца, залечивая раны. Бабушка ещё раз съездила верхом на муле в уездный город и отвезла своей названой матери увесистый свёрток с подарками. 10 Двадцать третьего числа двенадцатого лунного месяца одна тысяча девятьсот двадцать третьего года состоялись проводы бога домашнего очага.[72] В этот день банда Пестрошея выкрала мою бабушку. Похитили они её утром, а после обеда передали: винокурня должна подготовить одну тысячу серебряных юаней, чтобы выкупить бабушку живой. Если они пожалеют денег, то могут искать труп на восточной окраине деревни Лигу у храма Земли. Дедушка обыскал все сундуки и шкафы, собрал две тысячи юаней серебром, сложил в мешок и велел дяде Лоханю седлать ослика и везти деньги в условленное место. Дядя Лохань спросил: — Но ведь надо только тысячу? Дедушка ответил: — Поменьше болтай. Велено везти — вези. Дядя Лохань поехал, подгоняя мула. Под вечер дядя Лохань привёз бабушку обратно под охраной двух вооружённых бандитов на лошадях с ружьями, болтавшимися за спиной. При виде дедушки бандиты сообщили: — Хозяин, наш атаман сказал, что отныне вы можете спать с открытыми воротами! Дедушка велел дяде Лоханю привезти маленький кувшин того вина, в которое он помочился, и отдать разбойникам. Он сказал: — Отвезите своему атаману, пусть попробует. Дедушка проводил бандитов до околицы, а вернувшись, запер ворота, двери в дом и в комнату, крепко обнял бабушку и спросил: — Пестрошей тебе ничего не сделал дурного? Бабушка помотала головой, а на её глаза навернулись слёзы. — Что такое? Он тебя изнасиловал? Бабушка спрятала лицо у него на груди и пробормотала: — Он щупал мою грудь… Дедушка сердито вскочил. — С ребёнком всё в порядке? Бабушка кивнула. Весной одна тысяча девятьсот двадцать четвёртого года дедушка, погоняя мула, тайком съездил в Циндао, купил два автоматических пистолета и пять тысяч патронов. Один пистолет был немецкого производства, в народе назывался «большим барабаном», а второй испанский, «головой гуся». Вернувшись с оружием, дедушка заперся в комнате и три дня не выходил, разбирая пистолет на детали, а потом снова собирая. С приходом весны в излучине таял лёд, отощавшая рыба, которая на всю зиму уходила на дно, всплыла наверх погреться на солнышке. Отец взял один из пистолетов, повесил на плечо корзину с патронами и начал ходить вдоль излучины туда-сюда, стреляя в рыбу. Он занимался этим весь день, перебил крупную рыбу, а потом взялся за мелкую. Когда кто-то за ним наблюдал, то он даже чешуйки рыбьей не касался, а вот когда никто не смотрел — разбивал вдребезги рыбьи головы. Летом вырос гаолян. Дедушка нашёл широкий напильник и спилил с обоих пистолетов мушки. Вечером седьмого числа седьмого лунного месяца шёл сильный дождь, гремел гром и сверкала молния. Бабушка отдала Ласке понянчить моего отца, которому было почти четыре месяца, а сама с дедушкой пошла в винную лавку в восточном дворе, закрыла окна и двери и велела дядя Лоханю зажечь лампу. Бабушка выложила на прилавок семь медяков в форме цветка сливы и отошла в сторону. Дедушка широкими шагами ходил за прилавком, а потом вдруг резко развернулся, выхватил почти одновременно два пистолета и сделала семь выстрелов — бах! бах! бах! бах! бах! бах! бах! — монеты с прилавка отлетели в стену, три пули упали на пол, а четыре застряли в стене. Бабушка и дедушка одновременно подошли к прилавку и подняли лампу — на деревянном прилавке не было никаких следов от пуль. Так дедушка довёл до совершенства «семь выстрелов по лепесткам сливы». Дедушка верхом на чёрном муле приехал в маленькую харчевню на восточном краю деревни. Двери харчевни были плотно заперты, на дверной раме повисла паутина. Дедушка толкнул дверь, а когда вошёл, от трупного запаха закружилась голова. Он закрыл рукавом нос и внимательно осмотрелся. Тучный старик сидел под перекладиной, под его коленями — узкий табурет, на шее — тёмно-коричневая петля, глаза широко открыты, вывалившийся изо рта язык почернел. Когда дедушка открыл дверь, от сквозняка оборванный конец верёвки на шее старика слегка качнулся. Дедушка дважды сплюнул, а потом отвёл мула на самый край деревни и долго-долго стоял там. Мул без конца перебирал ногами и размахивал лысым хвостом, отгоняя чёрных мух размером с боб. Дедушка размышлял довольно долго, потом оседлал-таки мула. Мул упрямо тянул шею в сторону дома, но, когда твёрдая и холодная как лёд уздечка стала причинять ему боль, развернулся. Дедушка ударил его по крупу кулаком, мул рванулся и побежал по дороге вдоль поля. Маленький деревянный мостик через Мошуйхэ был тогда ещё цел и невредим. Начался сезон дождей, вода в реке прибыла и доходила до уровня моста, белые гребешки волн выплёскивались на его доски. Мул немного испугался и перед мостом попятился. Дедушка пару раз дал ему кулаком, но мул по-прежнему топтался на месте, и только когда дедушка приподнялся, а потом с силой опустился в седло, он выгнул спину и рысью добежал до середины моста. Дедушка натянул удила, чтобы мул остановился. По мосту текла чистая неглубокая вода, к западу от моста выскочил краснохвостый карп длиной с руку и, описав дугу, упал в воду с другой стороны. Дедушка сидел верхом и смотрел на воду, прибывающую с запада. Мул вступил в реку передними ногами, проточная вода омыла чёрную шерсть над копытами. Он осторожно дотронулся губами до гребня волны, брызги намочили длинную морду, мул втянул ноздри и оскалил белоснежные аккуратные зубы. К югу от насыпи простирался зелёный гаолян, который уже поднял свои флажки-метёлки и напоминал раскинувшееся вширь глухое озеро синего цвета. Дедушка на муле поехал вдоль насыпи на восток. Ровно в полдень он завёл мула в гаоляновое поле. Все четыре копыта мула и дедушкины ступни вязли в раскисшем от дождя, словно клейстер, чернозёме. Мул извивался всем своим тяжёлым телом, с трудом хлюпая по грязи, которая налипала на его копыта, делая их похожими на опухшую человеческую голову. Мул сопел, и из его грубых ноздрей вырывался белый пар и вылетала тёмная пена. Кисловатый запах пота и гнилостный запах земли щекотали ноздри дедушки так, что хотелось чихать. Дедушка и мул протоптали настоящий коридор в густом нежно гаоляне, через некоторое время после того, как они прошли, зелёный гаолян снова потихоньку распрямлялся, и на нём не оставалось следов. Следы быстро заполнялись водой. Ноги дедушки и живот мула были густо усеяны крупными и мелкими крапинками чёрной грязи. Чавканье земли в безветренных душных зарослях растущего с сумасшедшей скоростью гаоляна резало слух. Вскоре и дедушка запыхался, в горле пересохло, язык стал липким и вонючим. Он подумал, что у мула в пасти сейчас всё то же самое. Дедушка уже истёк потом, и теперь из пор сочилась клейкая жидкость, напоминавшая скипидар и обжигающая кожу. Острые листья гаоляна оставляли порезы на обнажённой шее. Мул сердито мотал головой и отчаянно желал взлететь над верхушками гаоляна. Второй наш большой чёрный мул в тот момент, возможно, с завязанными глазами тягал по кругу тяжеленный жёрнов или, стоя у кормушки, устало жевал смесь из мелко нарубленных сухих гаоляновых листьев и слегка подсушенных зёрен. Дедушка уверенно шагал вперёд вдоль борозды. У него в голове имелся готовый план. Мул то с грустью, то со злостью посматривал на тащившего его хозяина. На изрезанных гаоляновыми листьями глазах выступили слёзы. На гаоляновом поле появились новые следы, и дедушка учуял долгожданный запах. Мул заметно напрягся. Он без конца фыркал, и его громоздкое тело раскачивалось среди гаоляновых стеблей. Дедушка преувеличенно громко кашлял. Спереди донёсся восхитительный аромат. Дедушка понял, что они пришли. Догадка оказалась верна: не прошёл он и пары шагов, как оказался на том самом месте, куда так давно стремился. Следы прямо на глазах дедушки и мула с журчанием заполнялись водой. Дедушка шёл по следам, словно бы и не глядя на них. Внезапно он громко запел: — Один конь ускакал из Западной Лян…[73] Он уловил звук шагов у себя за спиной, но продолжил идти вперёд, как последний болван. Ему в поясницу упёрлась какая-то твёрдая палка. Дедушка послушно поднял руки. Две руки общупали его грудь и вытащили пистолеты, после чего ему завязали глаза узкой полоской чёрной ткани. Дедушка сказал: — Мне надо повидаться с вашим атаманом. Разбойник ухватил дедушку за пояс и начал крутить, крутил целых две минуты, а потом резко отпустил, и дедушка повалился головой вперёд прямо в мягкий чернозём, перепачкав в грязи весь лоб и обе руки. Когда он встал, хватаясь за стебли, в голове у него гудело, а перед глазами летали зелёные и чёрные мушки. Он услышал рядом с собой тяжёлое дыхание разбойника. Тот отломал гаоляновый стебель, дал один конец дедушке, а за второй взялся сам. — Идём! — приказал он. Дедушка слышал позади себя шаги разбойника и хлюпанье, когда мул вытягивал копыта из клейкой земли. Разбойник протянул руку и сорвал повязку с его глаз. Дедушка закрыл глаза ладонями и убрал руки лишь тогда, когда у него потекли слёзы. Перед ним был разбойничий лагерь. На большом участке поля вырубили весь гаолян подчистую, и на освободившемся месте разбили два шалаша. Рядом с одним из них стояли десятка полтора крепких парней в наброшенных на плечи соломенных плащах от дождя, а перед входом на пеньке сидел здоровяк с пятном на шее. — Хочу увидеть главного, — сказал дедушка. — Ты ж хозяин винокурни! — воскликнул Пестрошей. — Да. — Зачем пожаловал? — Хочу учиться мастерству. Пестрошей холодно улыбнулся и сказал: — Не ты ли каждый день стреляешь по рыбе в излучине? — Так не попадаю. Пестрошей взял дедушкины пистолеты, оглядел дула, нажал несколько раз вхолостую на курок. — Хорошие пистолеты! А зачем тебе учиться стрелять? Дедушка ответил: — Чтоб убить Цао Мэнцзю. — Разве твоя баба не его названая дочка? — Он мне всыпал триста ударов подошвой. Я вместо тебя пострадал.