Одно плечо трупа прижалось к стене, руки были раскинуты, голова повернута под неестественным углом, одна нога лежала поверх другой, согнутой в колене… При наличии признаков жизни любой, кто бы его увидел, на чистейших животных инстинктах отодвинул бы беднягу от стены, чтобы выпрямить шею и высвободить скрюченную ногу. Впрочем, нет, даже самого неисправимого оптимиста секундное размышление убедило бы в том, что жизнь уже покинула эту неподвижную, жалкую оболочку. Брунетти наблюдал этот феномен очень часто – как душа, покидая тело, забирает часть его сущности и массы, оставляя после себя нечто меньшее, нежели объект, в котором она некогда жила. Этот человек когда-то был молод, он посвятил себя Церкви, верил в Бога, любил читать, – и вот, от него осталось лишь скрюченное тело с забрызганным кровью лицом, в смявшемся под мышками пиджаке. Левая туфля почти слетела с ноги, обнажив темно-серый носок; над ним виднелась полоска бледной старческой кожи. Две лужи высохшей крови темнели на паркете в метре от трупа, причем одну из них явно размазали ногой, и от этой лужи к телу Франчини вели три прерывистых кровавых отпечатка правой ноги. Четвертого отпечатка не было. Снова мигнула вспышка. Брунетти инстинктивно заслонился от нее рукой и спросил у двух криминалистов с фотоаппаратурой: – Кто приедет? – Наверное, Риццарди, – сказал тот, что повыше ростом, но пояснять, почему отвечает столь неопределенно, не стал. – Когда вы приехали на место? – спросил Брунетти. Мужчина приподнял белый рукав тыльной стороной затянутой в перчатку ладони. – Минут двадцать назад. – На что еще мне нужно взглянуть? – задал вопрос комиссар. – Он сидел там, в соседней комнате, – вставил второй криминалист, передвигая штатив с камерой чуть левее. – С чего вы взяли? Защелкал фотоаппарат. Брунетти, который уже успел привыкнуть к вспышке, не потрудился прикрыть глаза. Сдвигая камеру дальше влево, криминалист предложил: – Посмотрите сами, комиссарио! – И указал на дверь слева от себя. – Вы поймете, что я имею в виду. Брунетти подошел к двери и заглянул в комнату, с любопытством ожидая, что за историю она ему расскажет. В углу – кресло с темно-зеленой вельветовой обивкой, позади него – торшер с белым стеклянным абажуром. Рядом – круглый стол и стоящая на нем небольшая лампа. Оба светильника были включены, а возле настольной лампы переплетом вверх лежала книга, как если бы тот, кто ее читал, ненадолго отвлекся и отложил томик, чтобы ответить на телефонный звонок или открыть входную дверь. Позади кресла виднелся большой книжный шкаф; его полки были забиты книгами. Благодаря какому-то акустическому трюку до Брунетти донеслись мужские голоса; беседовали Вианелло и Боккезе. «Вы снимаете отпечатки в каждой комнате?» – спросил инспектор. «Естественно!» – ответил криминалист, но потом говорившие, должно быть, переместились, потому что звук их голосов стал приглушенным, нечетким. Брунетти вернулся в первую комнату и в дверях встретил дотторе Риццарди, патологоанатома. Они обменялись негромкими приветствиями. Брунетти отметил про себя, что с момента их предыдущей встречи у высокого худощавого патологоанатома прибавилось седины. Риццарди посмотрел на комиссара, но внимание дотторе тут же привлекла разрушенная оболочка, некогда удерживавшая в себе жизнь синьора Франчини. Риццарди уже успел надеть полиэтиленовые бахилы и как раз натягивал перчатку на левую руку. Потом он подошел к трупу, постоял над ним некоторое время, и Брунетти подумал, уж не молится ли дотторе за душу усопшего, а может, желает ей благополучного путешествия в иной мир, но тут комиссар вспомнил слова самого Риццарди о том, что он не верит в загробную жизнь – слишком многое довелось ему увидеть в этой. Патологоанатом встал на одно колено, чтобы рассмотреть труп поближе. Взял мертвого мужчину за запястье и, пунктуальный до абсурда, проверил пульс. Брунетти на мгновение отвел глаза, а когда снова посмотрел на Риццарди, тот уже склонился над телом и осторожно стягивал его на пол. Патологоанатом попытался разогнуть колено покойника, но оно не поддалось. Риццарди встал и, не разгибая спины, передвинулся к голове покойного. Снова опустился на колени, чтобы осмотреть затылок, для удобства чуть поворачивая его из стороны в сторону. После чего подошел к Брунетти. – Как это случилось? – спросил тот. – Множественные повреждения. Его бил кто-то в тяжелых ботинках или сапогах. – По голове? – спросил комиссар. – Да. От этого он и умер. Еще – по лицу. Правая щека стесана чуть ли не до кости, и как минимум четыре зуба сломано. Но причиной смерти стали удары по затылку, их было несколько. – Риццарди обернулся и указал на место преступления. – Он пытался подняться – только Богу известно, откуда он взял на это силы! – но не смог. Или тот, другой, стянул его вниз. – Но он ведь был уже старик… – пробормотал Брунетти. – Пожилые люди – идеальные жертвы, – сказал патологоанатом, стягивая перчатки. Он аккуратно сложил их, сунул в прозрачный пакет, в котором они были изначально, и спрятал в карман. – Они слабые и не могут обороняться. – У нас принято уважать старость, – сказал Брунетти. – Но есть иной сорт людей. Они… другие. Риццарди посмотрел на него. – Знаешь, Гвидо, временами мне не верится, что ты занимаешься тем, чем занимаешься. Брунетти вспомнилось уважительное, едва ли не благоговейное отношение самого Риццарди к покойникам, которых его вызывали освидетельствовать, однако промолчал. – Сейчас трудно сказать, сколько раз его ударили, – продолжал дотторе. – Но я это выясню. Позже. – «Удовольствие тех, кто тебя ранит, – в твоей боли». Брунетти сам от себя не ожидал, что не только вспомнит эту цитату, но и произнесет ее вслух. – Что? – переспросил Риццарди. – Это из Тертуллиана, – пояснил комиссар. – Тертуллиана? – Да, теолога. Риццарди еле слышно вздохнул. – Я знаю, кто такой Тертуллиан, Гвидо. Но почему ты вспомнил о нем именно сейчас? – Потому что так его звали, – сказал Брунетти, кивая в сторону умершего. – Вы были знакомы? – Я слышал о нем, – ответил комиссар. – Ясно! – последовал краткий ответ. – Он часами читал теологические труды в библиотеке Мерула. – Зачем? – Может, потому что у них эти труды на латыни. А еще это было место, где можно провести время… – Как в кинотеатре или ресторане, – заметил Риццарди. – Когда-то этот человек был священником, – пояснил Брунетти. – Поэтому, наверное, ему было комфортнее читать, чем смотреть «Бэмби». – А что, люди до сих пор ходят в кино на «Бэмби»? – спросил патологоанатом. – Я выразился фигурально, Э́тторе! Это первый фильм, который пришел мне на ум. – А… Брунетти подумал, что на этом их разговор может быть окончен. Молчание и вправду затянулось; но едва он решил, что пора вернуться и поговорить с братом Франчини, Риццарди сказал: – А теперь он мертв. С этими словами патологоанатом похлопал себя по карманам, кивнул Брунетти и вышел. 14 Приказав Вианелло оставаться на месте, до тех пор пока за телом не приедут, Брунетти вышел на улицу и направился на другой конец кампо. Подойдя к мужчинам, сидящим на скамье, он увидел, что они расположились очень близко друг к другу, чуть ли не голова к голове. Потом оба повернулись, чтобы обменяться взглядами, и комиссар опустил глаза. Плечи Пучетти едва заметно двигались – он жестикулировал, рассказывая что-то своему пожилому собеседнику. Франчини кивнул, после чего его плечи тоже шевельнулись – он скрестил руки на груди. Пучетти указал рукой на здание на другой стороне кампо, и Франчини снова кивнул. Брунетти был уже достаточно близко, чтобы расслышать слова Пучетти: – Мне было тогда семь лет, и пока мне не исполнилось одиннадцати… Что ответил Франчини, комиссар не уловил. – В Санта-Кроче[99], за причалом Сан-Базилио. Квартира была побольше, а нас, детей, в семье к тому времени было уже трое. – Пучетти выдержал длинную паузу. – У меня появилась своя комната, впервые в жизни. Франчини что-то сказал, но Брунетти не разобрал слов. – У меня было две сестры, и им пришлось ютиться в одной комнате. Честно говоря, мне всегда хотелось иметь брата… – И, внезапно опомнившись, он добавил: – Простите, синьор! Я… Брунетти наблюдал за тем, как Франчини поворачивается и легонько хлопает Пучетти по колену, однако его ответа не услышал. Шея у Пучетти внезапно покраснела, и комиссар с удовлетворением отметил про себя, что молодой полицейский еще не утратил способности смущаться. Брунетти обошел скамейку слева и остановился перед ними. Пучетти вскочил и изобразил формальное приветствие младшего офицера своему начальнику. Франчини же ничем не показал, что вообще узнал комиссара. Брунетти велел Пучетти возвращаться в квартиру, а сам занял его место рядом с Франчини. Пришлось подождать с минуту, пока тот спросит: