– Крупье присматривают за некоторыми гостями и сообщают администрации, в плюсе они или в минусе. В общих чертах… вы же понимаете. – Ну конечно, конечно! Этим Брунетти и ограничился, хотя соблазн задать еще один вопрос был велик: директору казино наверняка приятно было услышать о госте, который так много проигрывает? Впрочем, все посетители в конце концов теряют деньги, не так ли? Иначе зачем было бы держать казино? Снова елейным тоном комиссар сказал: – Передать не могу, дотторе, как я вам признателен! – Всегда рад помочь нашим доблестным госслужащим, дотторе! Надеюсь, я это доказал. – Безусловно. В полной мере! – ответил Брунетти, ожидая, произнесет ли Альвино ключевую фразу: «Надеюсь, вы не забудете этого при нашей следующей встрече!» Не произнес… Вот поэтому он и был симпатичен Брунетти. Комиссар услышал от него лишь: – Прошу вас, дотторе Брунетти, звоните, если я смогу еще чем-нибудь вам помочь! Последовал обычный обмен шутками, и комиссар положил трубку. 21 Брунетти вспомнил о Гриффони. Интересно, что, по ее мнению, хуже: то, что Сартор может быть убийцей, или то, что он украл и продал более чем на пятьдесят тысяч евро редких книг из Мерулы и, возможно, из других библиотек, а потом проиграл в казино эту частичку культурного наследия Италии? Думается, в конце концов Клаудиа выберет первый вариант, после долгих душевных терзаний отказавшись от второго. Его собственная реакция была более взвешенной. Доказательств того, что Сартор украл книги и убил Франчини, у них не было, и Брунетти отдавал себе в этом отчет. Человека невозможно повесить за уклонение от прямого ответа или за отпечатки пальцев, оставленные на книге. А ведь он сам с удовольствием слушал, когда Сартор рассказывал, как заинтересовался книгами, которые изучал Никерсон и другие исследователи. Брунетти мысленно вернулся к самому первому разговору с охранником. О, эта подкупающая искренность недоучки, признающегося в том, что он восхищается книгами! И скромность, столь уместная для человека, занимающего скромное положение в обществе, но, тем не менее, интересующегося высокими материями… Сартор предстал перед Брунетти не как охранник, а как читатель. И комиссар попался на эту удочку, поверил, что он тот, кем хочет казаться. Зазвонил телефон. – Комиссарио, – услышал Брунетти в трубке голос синьорины Элеттры. – Только что ответили из Интерпола. Доктор Никерсон, американский ученый, на самом деле не доктор, не Никерсон, не американец и не ученый-филолог. – Он итальянец? – спросил Брунетти. – Филиппо д’Алессио, неаполитанец, – сказала Элеттра. – Переслать вам этот файл? – Пожалуйста, перешлите! – Уже сделано, – сказала она и отключилась. Брунетти было приятно, что синьорина Элеттра первым делом позвонила ему, чтобы рассказать о новостях: так ребенок на пляже хочет, чтобы его сначала похвалили за найденную красивую ракушку, и только потом с гордым видом отдает ее вам… К тому времени, когда комиссар включил компьютер, электронное письмо уже пришло. Филиппо д’Алессио имел длинный послужной список имперсонаций и краж, причем первое успешно применялось для второго. Этот человек свободно говорил на немецком, итальянском, английском, французском и греческом языках – и разыскивался полицейскими тех стран, где эти языки были в ходу. В Италии д’Алессио дважды попадал под арест за кражу кредитных карт и трижды – за аферы с почтой. В трех странах он находился в розыске за хищение фолиантов и книжных страниц. Схема, по которой действовал преступник, была одна и та же: он предъявлял поддельные документы, представившись ученым, и «приступал к исследованиям» – иногда в музее, но чаще всего в библиотеке. Йозеф Ни́колай не вызвал подозрений в Австрии и Германии, Хосе Никандро – в Испании. Джозефа Никерсона разыскивали копы Нью-Йорка и города Эрбана, штат Иллинойс; людей с похожими именами – полицейские Берлина и Мадрида. О том, кого искали греки, данных не было. Интерпол отправил фотографии д’Алессио в несколько библиотек; библиотекари отослали их своим коллегам, многие из которых обнаружили, что этот обаятельный молодой «ученый» поживился и в их фондах. Брунетти подозревал, что многим библиотекам еще предстоит узнать о последствиях «исследований», проведенных неким… ну, к примеру, Жозефом Николе в Bibliotheque Nationale[129] или Йозефом Как-нибудь-еще – в библиотеке Краковского университета. Для Отдела по борьбе с кражами произведений искусства д’Алессио был профессионалом, который на заказ похищал отдельные книги или страницы. Его родные заявляли, что давно с ним не общаются, и это при том, что его отец, сапожник на пенсии, недавно приобрел шестикомнатные апартаменты в центре Неаполя. Деньги для покупки ему на банковский счет перечислила «тетушка с Каймановых островов». Закончив с отчетом, Брунетти понял, что после насыщенных событиями последних дней ему скучно. Комиссару было нечем заняться, разве что ожидать звонка Боккезе. Брунетти придвинул к себе лист бумаги и стал набрасывать возможный сценарий событий. Он поместил в центре слово «Книги» и обвел его в кружок, который тут же соединил прямой линией с другим кружком – «Никерсон/д’Алессио». Вернулся к первому кружку и соединил его с «Франчини» и «Сартор». Затем, увидев вероятную связь, соединил «Никерсон/д’Алессио» и «Франчини» и над этим отрезком поставил вопросительный знак. О чем думал бывший священник, годами сидя над томами святых Амвросия, Киприана и Иеронима? Он уже торговал книгами при посредстве Дура и наверняка раздобыл немало фолиантов в библиотеках Виченцы за то время, пока там работал. Брунетти не сомневался, что за этот период у него сформировалась постоянная клиентура. За три года у Франчини было время на то, чтобы вовлечь в свои махинации Сартора, так что эти имена можно было соединить двунаправленной стрелкой. А потом появился дотторе Никерсон и стал добывать золото на участке, который Франчини давно застолбил. И что было дальше? Какие варианты? Брунетти встал и подошел к окну. Церковь Сан-Лоренцо, расположенную в дальнем конце кампо, через канал, недавно вновь открыли для посещения. Археологические раскопки там, пусть и с перерывами, продолжались, и иногда дверь церкви была заперта, а на следующий день открывалась. Комиссар некоторое время наблюдал за посетителями, входившими и выходившими из храма: часть из них была в белых защитных комбинезонах и желтых касках, часть – в костюмах и галстуках. Брунетти вернулся к столу, а его мысли вернулись к покойному Франчини. Пока тот без сознания или мертвый лежал на полу, убийца имел свободный доступ к книгам, однако фолианты, несмотря на ветхость, заметную даже неискушенному, уцелели. Убийца задержался лишь для того, чтобы помыть обувь. Как можно избавиться от пары ботинок или сапог? Или он настолько глуп, что сохранил их? Он выбросил обувь в мусорный бак? Или в воду? Брунетти набрал номер Боккезе. Криминалист ответил после восьмого гудка: – Что там еще, Гвидо? – Кровь на полу, в которую наступил убийца… Ее можно отмыть с обуви? Интересно, хоть кто-нибудь звонит Боккезе, чтобы спросить, когда лучше высаживать георгины и победит ли Юве[130] в Лиге чемпионов? Ждать ответа пришлось около минуты. – Следы крови Франчини обнаружены в кухонной мойке, – сказал криминалист. – А отпечатки пальцев? – Я бы сказал тебе об этом, ты так не думаешь? – Думаю. Ну конечно. Извини! А мог ли преступник удалить следы крови? – Нет. Смыть ее можно, удалить полностью – нет. На нем была обувь с «вафельной» подошвой – худшее, что мог надеть убийца. – После паузы Боккезе добавил: – Если он смотрит телевизор, то все это знает и избавится от сапог. – Спасибо, – сказал Брунетти. – Ты мне очень помог. Боккезе хмыкнул. – Ты отвлекаешь меня от своих же книг, Гвидо! Он засмеялся, и в трубке послышались гудки. Брунетти решил, что такие разговоры и мысли не то, чего ему хотелось бы в замечательный весенний день. Он позвонил домой и спросил у Паолы, не желает ли она встретиться с ним на набережной Дзаттере и прогуляться, а потом пообедать на летней площадке какого-нибудь ресторана поближе к рива. – А дети? – спросила она исключительно ради проформы, тоном, который Гвидо прекрасно знал. – Оставь им обед и записку, и давай встретимся в «Ни́ко», выпьем по бокалу. А потом прогуляемся вниз по набережной и там пообедаем. – Отличная мысль! – сказала Паола. – Но тогда ты лишишься гноччи и рагу. Мужчина, менее искушенный в супружеских отношениях, ответил бы, что те же блюда можно заказать и в ресторане, чем навлек бы на себя бурю. – Жаль, такое мне не хотелось бы пропустить! – Могу сварить половину клецек детям, а что останется, мы съедим с тобой на ужин, – предложила Паола. – Вряд ли у нас будет аппетит, если мы наедимся до отвала моэ́кке, – произнес Брунетти, предвкушая удовольствие от поедания деликатесных мягкопанцирных крабов, первых в этом сезоне. – Ты? – спросила Паола своим лучшим, наигранно-невинным тоном. – Не захочешь ужинать? – Очень смешно! Предупредив жену, что немедленно выходит, Брунетти повесил трубку. Он удержался от соблазна рассказать ей о своих подозрениях насчет сотрудников Мерулы, поэтому обед прошел прекрасно. Гвидо с Паолой даже договорились поехать этим летом к морю – только неясно, к которому. Они вместе вернулись на остановку речного транспорта «Академиа» и разъехались оттуда в разные стороны. Брунетти было ужасно неприятно – впрочем, как и всегда, – видеть, как Паола уезжает. Сколько он ни корил себя за это (мол, это не по-мужски!), опасения, что здесь, в самом мирном из городов, с его супругой, едва она скроется из глаз, обязательно что-нибудь случится, никуда не делись. На него накатывал навязчивый страх – и так же быстро отступал, при каждой разлуке, постоянно. Но признаться ей в этом у Брунетти до сих пор не хватило мужества. Они с Паолой задержались за кофе и легкомысленной болтовней, поэтому в квестуру он вернулся после четырех и с порога заметил синюю пластиковую папку. Внутри, как Брунетти уже знал по опыту работы с криминалистами, его ожидал отчет Боккезе. Документ просто принесли и оставили на рабочем столе комиссара. Отчет оказался двухстраничным: на первой был перечень обработанных книг, на второй – людей, чьи отпечатки обнаружили на переплетах. Ко всем книгам прикасался Франчини. Отпечатки Сартора были на всех фолиантах, украденных из Мерулы. Отпечатки дотторессы Фаббиани – только на трех. Может, судью это и не впечатлит, но для Брунетти этого было вполне достаточно, чтобы сесть за стол и вернуться к своим схемам. Он заштриховал кружки с фамилиями «Франчини» и «Сартор». Пора переходить к активным действиям! Брунетти позвонил Гриффони и попросил ее прийти. Ему хотелось убедиться в том, что и для нее этих доказательств вполне достаточно. 22