– Я только что из библиотеки и решил уведомить вас о случившемся – на тот случай, если вам придется общаться с прессой. – А это еще зачем? – спросил Патта, словно шестое чувство подсказывало ему: подчиненный нарочно скрывает нечто такое, о чем ему надо знать. – Среди патронов и патронесс библиотеки – контесса Морозини-Альбани. Это она подарила Меруле как минимум одну книгу из числа украденных. В библиотеке переживают из-за того, как контесса отреагирует на произошедшее. – Вероятно, заберет назад все, что подарила. Так поступил бы на ее месте любой здравомыслящий человек. «Вы бы точно так сделали», – подумал Брунетти. Правда, ему требовалось нечто большее, нежели помощь святой, чтобы поверить в то, что виче-квесторе способен подарить библиотеке книгу. Тут Патта резко спросил: – Вы именно это имели в виду, говоря о прессе? Что они заинтересуются контессой? – Думаю, это вполне вероятно, сэр. Эту семью хорошо знают в городе: пасынок контессы не дает нашим СМИ скучать. Патта смерил комиссара суровым взглядом, прокручивая в уме его ремарку по поводу критики высших слоев общества. Брунетти сделал каменное лицо и стал ждать (сама внимательность и беспристрастность!) ответа своего начальника. – Вы имеете в виду Джанни? – спросил наконец Патта. – Да, сэр. Брунетти не сомневался, что Патта, с его поистине феноменальной памятью на скандалы любого рода, сейчас вспоминает фотографии и заголовки, годами не сходившие со страниц желтой прессы. У Брунетти даже был один любимый: Gianni paga i danni[36]. В этой статье говорилось о том, что молодого Морозини-Альбани обязали заплатить музыкантам за аудиоаппаратуру, разбитую в одном клубе в Линьяно[37] – так ему не понравилась их музыка. Nobile ignobile[38] – в материале под таким заголовком сообщалось, что его арестовали за воровство в одном миланском антикварном магазине. Британская пресса не осталась в стороне, опубликовав статью Граф, не имеющий банковского счета, когда его задержали во время попытки украсть что-то в магазине на Нью-Бонд-стрит. Память подсказывала Брунетти, что в то время Джанни служил в итальянском посольстве в Лондоне атташе по каким-то там делам и арестовать его было нельзя, можно было лишь объявить его persona non grata[39] и выслать из Англии. И хотя Джанни не был замешан (по крайней мере, насколько позволяли судить имеющиеся данные) в ограблении библиотеки Мерула, упоминания его фамилии могло оказаться достаточно, чтобы с прессой случилось «чудо святого Януария» – встряхни посильнее, и кровь снова потечет[40]. Молодой граф – при том, что он уже не был молод и вел себя отнюдь не великосветски – настолько избаловал прессу, что даже случайное упоминание его имени в связи с преступлением любого рода моментально становилось сенсацией. Контессе вряд ли захочется, чтобы фамилия Морозини-Альбани упоминалась в таком контексте. – Так вы полагаете, что… – Патта не закончил вопрос. Брунетти подождал, но продолжения не последовало. Начальник внезапно переменился в лице, и комиссар догадался: Патта вспомнил, что Брунетти благодаря своей женитьбе, так сказать, проник в аристократическую среду… – Вы знакомы с ней? – спросил виче-квесторе. – С контессой? – А о ком еще может идти речь? Брунетти, вместо того, чтобы сделать ему замечание, сказал только: – Мы встречались несколько раз, но не могу утверждать, что я ее знаю. – А кто может? – Кто ее знает? – Да! – Мои жена и теща, – неохотно ответил Брунетти. – Захочет ли кто-нибудь из них поговорить с ней, как вы считаете? – О чем? Патта закрыл глаза и глубоко вдохнул: тяжело общаться с тугодумами! – О том, что отвечать репортерам, если они проведают о случившемся. – И что же ей следует отвечать, сэр? – Что она уверена: преступление вскоре будет раскрыто. – Благодаря упорной работе и профессионализму местной полиции? – подсказал Брунетти. Сарказм Брунетти был очевиден. Глаза виче-квесторе гневно сверкнули, но он сказал лишь: – Что-то в этом роде. Не хочу, чтобы государственные институты нашего города подвергались критике. Брунетти оставалось только кивнуть. Горожане безоговорочно доверяют своей полиции… Библиотеки, допускающие, чтобы их грабили, не следует критиковать… Интересно, Патта и вправду считает, что подобная амнистия должна распространяться на все государственные институты города? Провинции? Страны? – Я увижусь с тещей завтра за ужином, сэр, и поговорю с ней об этом, – сказал Брунетти, напоминая виче-квесторе, кто из них двоих приглашен на ужин к конте и контессе Орацио Фальер и кто когда-нибудь поселится в Палаццо-Фальер и будет смотреть в окно на такие же старинные палаццо на другом берегу Гранд-канала. Патта, пусть и недалекий человек, но отнюдь не дурак, моментально дал задний ход: – Тогда оставляю это на ваше усмотрение, Брунетти! И посмотрим, что ответят американцы. – Да, сэр, – сказал комиссар, вставая со стула. Синьорина Элеттра вернулась за свой стол, на котором теперь стояла большая ваза с несколькими десятками ярко-красных тюльпанов. Она поправляла их. На подоконнике было такое же море желтых нарциссов, и два этих ярких пятна соперничали за внимание любого, кто входил в комнату. Но внимание Брунетти привлекла создательница этого цветочного изобилия. Если учесть, что сегодня на ней было оранжевое шерстяное платье и очень узкие туфли на невероятно высоких каблуках (вполне смертоносное оружие, хоть шпилька, хоть носок!), это было совсем несложно. – И что такого важного хотел сказать вам виче-квесторе, комиссарио? – любезно поинтересовалась синьорина Элеттра. Брунетти подождал, пока она сядет, а затем оперся о подоконник – в том месте, где не было вазы. – Спросил, откуда цветы, – ответил он с бесстрастным видом. Брунетти редко удавалось удивить эту девушку, но сейчас это удовольствие было ему даровано. И он продолжал в том же духе: – Сегодня понедельник, на мосту Риальто не торгуют, значит, вы купили их в цветочной лавке. – Он сурово сдвинул брови. – Надеюсь, вам хватило денег, выделенных на канцелярские расходы! На лице синьорины Элеттры появилась ослепительная улыбка, затмившая на мгновение цветы. – Ах, дотторе, к этим деньгам я не смею даже прикасаться! – И через три биения сердца добавила: – Эти цветы мне прислали. – Уровень глюкозы в ее улыбке просто зашкаливал. – И все-таки, зачем виче-квесторе вас вызывал? Брунетти тоже подождал пару секунд и улыбнулся, чтобы показать, что он признаёт свое поражение. – Я доложил ему об ограблениях, – их было несколько, – совершенных в библиотеке Мерула. – Украли книги? – спросила девушка. – Да. Несколько из них похищено, из некоторых вырезаны географические карты и титульные страницы. – Лучше бы украли книгу целиком, – сказала синьорина Элеттра. – Потому что теперь они испорчены? – спросил Брунетти, удивляясь тому, что она придерживается того же мнения, которое он приписал дотторессе Фаббиани. – Если случайно отбить нос у портретного бюста, бо́льшая часть лица останется целой, верно? – спросила она. – И если вырезать из книги географическую карту, – подхватил комиссар, – останется полный текст. – Но и в первом, и во втором случае экспонаты будут испорчены, – заключила синьорина Элеттра. – Вы говорите как библиотекарь, – сказал Брунетти. – Думаю, да, – последовал ответ. – Они всю жизнь имеют дело с книгами. – И читатели тоже, – напомнил комиссар. На этот раз синьорина Элеттра засмеялась: – Вы это серьезно? – О том, что, несмотря на нехватку страниц, книга остается книгой? – Да. Он приподнялся на руках и уселся на подоконник; теперь его ноги не доставали до пола. Комиссар посмотрел на свои туфли, качнул одной ногой, потом другой. – Зависит от того, что вы подразумеваете под словом «книга», не так ли? – Отчасти да. – Если текст – единственное, что ищет в ней читатель, то исчезновение карт не будет иметь значения. – А если нет? – спросила девушка. Желая показать, что видит обе стороны проблемы, Брунетти ответил: