– Теперь мы знаем, – продолжил он, – что из-за природы горения человеческий организм не может самопроизвольно воспламениться или сгореть так, как полагали ученые прошлого века. Если обмотать тело самым толстым непроводником тепла, что произойдёт? Начнёт обильно выделяться пот, и прежде чем такое возгорание станет возможным, вся влага должна испариться. Поскольку семьдесят пять процентов или более от всего тела составляет вода, очевидно, что потребуется огромное количество тепла, влага – это большая гарантия. Эксперимент, который я вам продемонстрировал, может быть продублирован с образцами человеческих органов, которые годами хранятся заспиртованными в музеях. Они будут гореть точно так же, как эта губка – сам образец будет почти не поврежден. – Тогда, профессор Кеннеди, вы утверждаете, что мой брат умер не в результате несчастного случая? – спросил Джеймс Лэнгли. – Именно так, сэр, – ответил Крейг. – Одним из наиболее важных аспектов исторической веры в это явление является его умелое использование для объяснения того, что в противном случае может показаться убедительным косвенным доказательством обвинения в убийстве. – Тогда как вы объясните смерть мистера Лэнгли? – потребовал ответа Харрингтон. – В конце концов, моя теория воспламенения от искры сигары может быть правдой. – Я подойду к этому чуть позднее, – тихо ответил Кенне­ди. – Мое первое подозрение было вызвано тем, чего даже доктор Патнэм, похоже, не заметил. Череп мистера Лэнгли, обгоревший и обугленный, казалось, демонстрировал признаки насилия. Это могло быть следствием перелома черепа или это могло быть случайностью, произошедшей с его останками, когда их убирали в переднюю. И ещё, его язык, казалось, выглядел высовывающимся. Это могло быть естественным удушьем или насильственным удушением. До сих пор у меня не было ничего, кроме предположения, чтобы продолжить работу. Но, осматривая гостиную, я обнаружил возле стола, на деревянном полу, место, где было только одно маленькое круглое пятно. Делать вывод на основании пятна, даже если мы знаем, что это пятно крови, нужно очень осторожно. Я не знал, кровь ли это, поэтому поначалу был очень осторожен. Допустим, это было пятно крови. Что это даёт? Это было обычное круглое пятно, довольно густое. Капли крови, падающие всего с высоты нескольких дюймов, обычно образуют круглое пятно с гладкой каймой. Тем не менее, поверхность, на которую падает капля, является таким же значимым фактором, как и высота, с которой она падает. Если поверхность шероховатая, граница может быть неровной. Но это была гладкая поверхность. Толщина высохшего пятна крови на невпитывающей поверхности тем меньше, чем больше высота, с которой она капнула. Это было толстое пятно. Теперь, если бы оно упало, скажем, с высоты в шесть футов (то есть, роста мистера Лэнгли), пятно было бы тонким – могли быть видны некоторые вторичные брызги или, по крайней мере, неровный край вокруг пятна. Поэтому, если это было пятно крови, оно упало только с высоты одного или двух футов. Затем я убедился, что в нижней части тела не было никаких ран или ушибов. Следы крови, такие как у кровоточащего тела, очень сильно отличаются от следов артериальной крови, которые остаются, когда у жертвы есть силы, чтобы двигаться самому. Продолжая мои размышления и предполагая, что это пятно крови, на что это указывало? Очевидно, что мистера Лэнгли кто-то ударил по голове тяжелым инструментом, возможно, в другой части комнаты, что он задохнулся, что когда его тащили по полу в направлении камина, капли крови сочились из раны на его голове... – Но, профессор Кеннеди, – прервал доктор Патнэм, – вы доказали, что это пятно крови? Разве это не было пятном от краски или чего-то в этом роде? Кеннеди явно ждал именно такого вопроса. – Обычно вода не влияет на краску, – ответил он. – Я обнаружил, что пятно можно смыть водой. Это еще не все. Я могу провести анализ крови, который настолько чувствителен, что может распознать кровь египетской мумии, которой тысячи лет. Он был изобретён немецким учёным, доктором Уленгутом, и не позднее, чем прошлой зимой, применялся в Англии в связи с убийством Клэпхэма. Подозреваемый убийца заявил, что пятна на его одежде были только брызгами краски, но тест показал, что это были брызги крови. Уолтер, принеси клетку с кроликами. Я открыл дверь и взял клетку у конюха, который притащил её из конюшни и стоял с ней, ожидая, на некотором расстоянии. – Этот тест очень прост, доктор Патнэм, – продолжил Крейг, когда я поставил клетку на стол, и развернул стерилизованные пробирки. – Кролика прививают человеческой кровью, и через некоторое время сыворотка, взятая у кролика, служит материалом для теста. При помощи шприца я возьму часть сыворотки у кролика, который был привит, и помещу ее в эту пробирку справа. Другой кролик не был привит. Я заберу часть его сыворотки и помещу в эту пробирку слева – мы назовем это нашей «контрольной пробиркой». Она проверит наши результаты. На этом листе бумаги у меня соскобы пятна, которое я нашел на полу – всего лишь несколько зёрен темного сухого порошка. Чтобы показать, насколько чувствительным является тест, я возьму только одно из самых маленьких зёрен соскоба. Я растворяю его в третьей пробирке с дистиллированной водой. Я даже разделю его пополам, а другую половину положу в четвертую пробирку. Сейчас я добавляю немного сыворотки не привитого кролика к половине в этой пробирке. Вы видите, ничего не происходит. Я добавляю немного сыворотки привитого кролика к другой половине в другой пробирке. Посмотрите, насколько чувствительным является тест… Кеннеди наклонился вперёд, почти не обращая внимания на остальных в комнате, разговаривая почти так, как будто говорил сам с собой. Наши взгляды были прикованы к пробиркам. Когда он добавил сыворотку от привитого кролика, почти сразу образовалось мутное, молочного цвета кольцо, в до сих пор бесцветном, сильно разбавленном растворе крови. – Это, – заключил Крейг, торжествующе поднимая вверх пробирку, – убедительно доказывает, что маленькое круглое пятно на деревянном полу было не краской, а кровью. Никто в комнате не сказал ни слова, но я знал, что, должно быть, был кто-то, кто обдумывал произошедшее в течение нескольких минут. – Найдя одно пятно крови, я начал искать дальше, но смог найти только два или три следа там, где, казалось, были пятна. Дело в том, что пятна крови, по-видимому, были тщательно вытерты. Это легко сделать. Горячая вода и соль, или одна только горячая вода, или даже холодная вода, довольно быстро удаляют свежие пятна крови – по крайней мере, внешне. Но самая тщательная очистка, не может скрыть их от теста Уленгута, даже когда они, казалось бы, уничтожены. Это тот момент, когда леди Макбет снова и снова кричит перед лицом современной науки: «Уберись, уберись, чёртово пятно». Я смог с достаточной точностью проследить вереницу кровавых пятен от камина до пятна около двери гостиной. Но за дверью, в холле ничего нет. – Тем не менее, – прервал Харрингтон, – нужно вернуться к фактам по делу. Они полностью согласуются либо с моей теорией сигары, либо с записями о самовозгорании. Вы учитываете факты? –Я полагаю, вы имеете в виду обугленную голову, обожженную шею и верхнюю полость грудной клетки, в то время как руки и ноги были нетронуты? – Да, и затем тело было найдено среди легко воспламеняющейся мебели, которая не была повреждена. Мне кажется, что даже теория спонтанного самовозгорания имеет значительную поддержку, несмотря на это очень интересное косвенное свидетельство о пятнах крови. Наряду с моей собственной теорией версия самовозгорания кажется наиболее соответствующей фактам. – Если вы рассмотрите все факты, которые были обнаружены, а не те, что были описаны в «Рекорд», я думаю, вы согласитесь со мной, что моя интерпретация более логична, чем самовозгорание, – рассуждал Крейг. – Выслушайте меня, и вы поймёте, что факты больше соответствуют моему причудливому объяснению. Кто-то ударил Льюиса Лэнгли или в порыве чувств, или хладнокровно, а затем, осознав, что он натворил, предпринял отчаянную попытку уничтожить свидетельства насилия. Посмотрите на моё следующее открытие. Кеннеди достал пять стаканов, которые я тщательно пронумеровал, и поставил их на стол перед нами. – Следующим шагом, – сказал он, – было выяснить, есть ли на предметах одежды в доме следы, которые могут быть рассмотрены как пятна крови. И здесь я должен попросить прощения у всех в комнате за вторжение в их частные шкафы. Но в данной ситуации это было абсолютно необходимо, и при таких обстоятельствах я никогда не позволяю манерам препятствовать правосудию. В этих пяти стаканах на столе у меня есть образцы с одежды Тома, мистера Джеймса Лэнгли, мистера Джеймса-младшего, Харрингтона Брауна и доктора Патнэма. Я не собираюсь говорить вам, в каком стакане чей образец – на самом деле, я просто провожу тест и сам не знаю, где что. Но у мистера Джеймсона есть номера стаканов с именами на листке бумаги в его кармане. Я же просто собираюсь приступить к исследованию, чтобы проверить, не было ли каких-либо пятен крови на куртках. В этот момент вмешался доктор Патнэм. – Один вопрос, профессор Кеннеди. Распознать кровяное пятно сравнительно легко, но трудно, как правило, даже невозможно определить, человеческая это кровь или кровь животного. Я помню, что мы все были в наших охотничьих куртках в тот день. Утром на конюшне была сделана операция одной из лошадей, и я помогал ветеринару из города. Возможно, у меня было пятно или два крови на моей куртке. Я полагаю, что этот тест покажет это? – Нет, – ответил Крейг, – этот тест не покажет это. Другие тесты могут, но не этот. Но даже если пятно человеческой крови будет меньше булавочной головки, он покажет – покажет, даже если бы пятно содержало хотя бы одну двадцатитысячную грамма альбумина. Можно было получить кровь от лошади, оленя, овцы, свиньи, собаки, но при проведении теста жидкость, в которой они были разведены, оставалась чистой. Белый осадок, как его называют, не образуется. Но если человеческая кровь, даже разбавленная, будет добавлена в сыворотку привитого кролика, результат теста будет абсолютным. Казалось, мертвая тишина пронизывала комнату. Кеннеди медленно и сознательно начал проверять содержимое стаканов. В каждый из стаканов он добавлял часть сыворотки и ждал несколько секунд, чтобы посмотреть, есть ли какие-нибудь изменения. Вид проводимого исследования пронизывал до костей. Я думаю, что никто не мог прожить эти пятнадцать минут, не сохранив неизгладимого впечатления в памяти. Я вспоминаю, как Кеннеди брал каждый стакан: «Что это, вина или невинность, жизнь или смерть?» Возможно ли, чтобы жизнь человека висела на такой тонкой нити? Я знал, что Кеннеди был слишком точен и серьёзен, чтобы обмануть нас. Это было невозможно, неоспоримый факт. Первый стакан не показал реакции. Кто-то был оправдан. Второй тоже был нейтральным – второй человек в комнате оказался невиновным. Третий – без изменений. Наука оправдала третьего. Четвертый… Казалось, что листок в моем кармане вспыхнул – спонтанно – настолько горячо, что я почувствовал это. Там, в стакане, был тот смертельный, контрольный белый осадок. – Боже мой, это молочное кольцо! – прошептал Том близко к моему уху. Наскоро Кеннеди добавил сыворотку в пятый стакан. Реакции не было, жидкость была чиста, как кристалл. Моя рука дрожала, когда я доставал сложенный листок со списком имён. – Человек, который носил куртку с этим кровавым пятном на нем, – решительно заявил Кеннеди, – был человеком, который ударил Льюиса Лэнгли, задушил его, а затем протащил его едва живое тело по полу и уничтожил следы насилия в пылающем огне. Джеймсон, чье имя напротив номера на этом стакане? Я едва мог развернуть листок, чтобы посмотреть на список. Наконец я развернул его, и мой взгляд упал на имя, стоящее напротив роковой цифры. Но во рту у меня было сухо, и мой язык отказывался двигаться. Это было слишком похоже на чтение смертного приговора. Держа палец на имени, я тут же запнулся. Том наклонился через мое плечо и прочитал имя про себя. – Ради всего святого, Джеймсон, – вскричал он, – позвольте дамам выйти, прежде чем вы прочитаете имя. – В этом нет необходимости, – произнёс густой голос. – Мы с Льюисом поссорились из-за усадьбы. Моя доля заложена до предела, и Льюис отказался одолжить мне ещё, пока я не смогу обеспечить Изабель счастливое замужество. Теперь имущество Льюиса будет принадлежать постороннему человеку. Харрингтон, позаботься об Изабель. Хорошо… Кто-то схватил Джеймса Лэнгли за руку, когда тот прижал автоматический револьвер к виску. Он пошатнулся, как пьяный, и бросил пистолет на пол с проклятиями. – Снова повержен, – пробормотал он. – Забыл снять с предохранителя. Как сумасшедший, он выкрутился от нас, метнулся к двери и бросился наверх. – Я покажу вам возгорание! – яростно кричал он. Кеннеди молниеносно бросился за ним. – Завещание! – крикнул он. Мы буквально сорвали дверь с петель и ворвались в комнату Джеймса Лэнгли. Он нетерпеливо склонился над камином, Кеннеди бросился на него. Большая часть завещания осталась нетронутой, чтобы его можно было предоставить для рассмотрения. IX. Ужас в воздухе – Есть что-то странное в этих несчастных случаях в Белмор-парке с аэропланами, – размышлял как-то вечером Кеннеди, после того, как его внимание привлёк крупный заголовок в последнем выпуске «Стар», который я принёс с собой. – Странное? – отозвался я, – это несчастье, нечто ужасное, но вряд ли странное. Среди пилотов поговаривают, что если так пойдёт и дальше, то они все распрощаются с жизнями. – Да, знаю, – ответил Кеннеди, – но Уолтер, ты заметил, что все эти несчастные случаи произошли с новыми гироскопами Нортона? – Ну и что с того? – спросил я. – Разве не может быть такого, что Нортон совершил ошибку, установив гироскоп на аэроплан? Не могу сказать, что много знаю о гироскопах и аэропланах, но мои коллеги говорят, что гироскоп – хорошая штука, чтобы держать всех нас подальше от аэропланов, чтобы мы не пользовались ими. – Почему? – вежливо спросил Кеннеди. – Судя по тому, что говорят эксперты, всё, что может удерживать судно в одном положении – это то, чего не должно быть в аэроплане. Что их удивляет, так это то, что механизм работает до определённого момента – несчастные случаи происходят ни раньше, ни позже. Наш коллега, который работает на авиационном поле, рассказывал что бедняга Браун погиб, когда ему практически удалось удерживать судно в неподвижном положении. Другими словами, он бы получил премию Брукса за абсолютную неподвижность в воздухе. И потом, днём ранее, Херрик летел со скоростью около семидесяти миль в час, когда аэроплан рухнул. Сказали, что причиной стала остановка сердца. Но сегодня вечером другой эксперт заявил в «Стар», вот, я даже зачитаю: В действительности, причиной стало отравление углекислым газом из-за давления, возникшего в ротовой полости от быстрого перемещения по воздуху, и невозможность вытеснить отравляющий воздух, который уже был выдохнут. Воздух, выдохнутый один раз, уже практически является углекислым газом. Когда человек быстро проходит через этот воздух, углекислый газ оказывается втиснут обратно в лёгкие, и только небольшое его количество может вырваться наружу из-за постоянного давления потока воздуха. При следующем вдохе в лёгкие попадает уже выдохнутый воздух, происходит постепенное отправление углекислым газом, что в конечном итоге погружает человека в наркотический сон. – Но тогда получается, что в этом случае причиной крушения стал не гироскоп? – заметил Кеннеди, повысив тон. – Не гироскоп, – неохотно признал я. Я уже понял, что поступил опрометчиво, так долго говоря на эту тему. Кеннеди разговорил меня только чтобы узнать, что пишут в газетах. Слова, прозвучавшие следом, всё объясняли. – Нортон попросил меня разобраться, – тихо произнёс Кеннеди. – Если его изобретение окажется неудачным, он всё потеряет. Все его деньги вложены в этот проект, он сейчас подаёт иск за нарушение его патента, и он одновременно несёт ответственность за ущерб перед родственниками Брауна и Херрика по заключённому с ними договору. Мы с Нортоном когда-то были знакомы, он работал над своими идеями в физической лаборатории в университете. Я летал на его изобретении, биплане, и это был самый чудесный биплан, который я когда-либо видел. Уолтер, я хочу, чтобы ты получил командировку от «Стар» в Белмор-парк и встретился со мной на авиационном поле. Пройдёшься со мной, посмотришь на летательные аппараты. Ты найдёшь там достаточно красочного материала для десятка публикаций в газете. Ещё могу добавить, что создание летательного аппарата, способного зависать в воздухе, является предвестником революции, которая превратит все остальные аппараты в груду металлолома. С военной точки зрения, это та самая вещь, которая может дать аэроплану преимущество над дирижаблем во всех отношениях. Запланированные соревнования начинались после полудня, но мы с Кеннеди решили погрузиться в это дело с самого утра. Поэтому на следующий день мы отправились в парк, где проходили полёты. Самого изобретателя, Чарльза Нортона, и его механиков мы застали за беспокойной работой в большом сборном сарае, который был им отведён, и который гордо назывался ангаром. – Я знал, что вы придёте, профессор, – воскликнул Нортон, спеша нам навстречу.