Часть 9 из 30 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Теперь я собираюсь показать вам эти два почерка в сильно увеличенном виде, – сказал он. – Автор многих научных трудов, доктор Линдси Джонсон из Лондона, недавно выдвинул новую теорию об индивидуальности почерка. Он утверждает, что при определенных заболеваниях пульс становится особенным, и что никто, страдающий от этих заболеваний, не может контролировать биение сердца даже в течение короткого времени, и оно отразится на графике, который может записать специальный прибор – сфигмограф. Он крепится на предплечье пациента и записывает иглой на специальной бумаге силу и частоту пульса. Также можно наблюдать за пульсом, отслеживая взлеты и падения жидкости, перемещающейся в вертикально расположенной стеклянной трубке. Доктор Джонсон полагает, что ручка в руке пишущего человека служит аналогом иглы сфигмографа, и если увеличить почерк этого человека, то в едва заметных неровностях линий почерка можно увидеть последствия его необычного пульса.
Чтобы доказать это, доктор провел эксперимент в госпитале Чаринг-Кросса. По его просьбе пациенты, страдающие заболеваниями сердца и почек, записали молитву «Отче наш». Рукописи были исследованы под микроскопом. При сильном увеличении были отчетливо видны рывки и непроизвольные движения, вызванные специфическим пульсом пациентов. В то же время, по словам доктора Джонсона, у людей с нормальным здоровьем не было видно такого подрагивания пульса. Однако, если почерк содержит признаки подрагивания пульса, тогда как прочие бумаги, написанные тем же человеком, не содержат их, то это показывает, что документ пытались подделать.
Итак, два увеличенных образца почерка на экране показывают что писавшие страдали от заболевания сердца. Более того, я могу доказать, что удары пульса, отразившиеся в одном из этих почерков, проявляются и в аналогичных строках другого документа. Из показаний семейного врача я узнал, что мистер Бисби не страдал ни от этого, ни от какого-либо другого заболевания сердца. Вдобавок мистер Касуэлл-Джонс телеграфировал мне, что после того, как в его загородном доме была вспышка тифа, он не стал писать рекомендательное письмо для Бриджет Фэллон. А также он сказал, что не страдает ни одним кардиологическим заболеванием. Исходя из того, что в обоих документах почерк немного дрожит (это видно лишь если его увеличить), я заключаю, что они подделаны, а также пойду немного дальше и заявлю: они сделаны одной и той же рукой.
Обычно для того, чтобы инфекция развилась, требуется пара недель. Этого времени вполне достаточно, чтобы отвести от себя подозрения – ведь если бы что-то произошло непосредственно перед проявлением болезни, то оно было бы более тщательно изучено. Также могу добавить хорошо известный факт: тучные люди плохо переносят заболевание тифом, особенно в пожилом возрасте. Мистер Бисби был одновременно и полным, и пожилым. Заболевание тифом было для него смертным приговором. Зная все эти факты, некто намеренно постарался найти способ заразить его семью тифом. К тому же за месяц до того, как болезнь пришла в Бисби-холл, сам этот человек трижды сделал себе вакцину от брюшного тифа – чтобы защитить себя, если вдруг потребуется посетить Бисби-холл. Я считаю, что этот человек, страдающий от аневризмы сердца, был автором, или скорее, фальсификатором, двух показанных вам документов – с помощью одного из них он (или она) собирается извлечь огромную выгоду из смерти мистера Бисби, основав школу в отдаленной части страны. Как вы помните, такая уловка уже использовалась в одном известном деле, но ныне тот преступник приговорен к отбыванию пожизненного наказания в стенах Синг-Синга.[8]
Я попрошу доктора Лесли взять стетоскоп, обследовать сердца всех, находящихся в этой комнате, и сказать, страдает ли аневризмой кто-либо из присутствующих здесь.
Проектор перестал издавать вспышки света. Комиссар поочередно обследовал собравшихся. Было ли это моим воображением или я на самом деле слышал, как бьется сердце? Оно дико подпрыгивало, словно пытаясь вырваться из заключения и сбежать при первой возможности. Но, возможно, это был всего лишь шум мотора в машине на парковке. Не знаю. Во всяком случае, доктор безмолвно переходил от одного человека к другому, ничем не показывая, что ему удалось обнаружить. Ожидание было мучительным. Я почувствовал, как мисс Бисби непроизвольно и судорожно схватила меня за руку. Не нарушая тишины, я взял стакан воды со стола Крейга и протянул его мисс Бисби.
Комиссар склонился над адвокатом, пытаясь получше приспособить стетоскоп. Голова юриста лежала на его руке, и он неудобно скрючился среди тесных стульев лекционного зала. Казалась, прошла вечность, прежде чем доктор Лесли настроил стетоскоп. В волнение пришел даже Крейг. Пока комиссар мешкал, Кеннеди протянул руку к выключателю, нетерпеливо зажигая электрическое освещение во всю силу.
Когда свет, на мгновение ослепив нас, залил комнату, между нами и адвокатом стояла массивная фигура доктора Лесли.
– Доктор, что сказал вам стетоскоп? – выжидающе подавшись вперед, спросил Крейг. Он так же, как и все мы, не знал ответа.
– Он говорит мне о том, что приговор нашему преступнику вынес Суд поважнее нью-йоркского. Аневризма лопнула.
Я почувствовал, как на мое плечо свалилось обмякшее тело. В итоге утренняя «Стар» так и не получила моего отчета об этой истории. Я пропустил самую крупную сенсацию в своей жизни, отвечая за то, чтобы Эвелин Бисби благополучно добралась домой после шока от разоблачения и наказания Денни.
IV. Смертельная колба
– Грегори, что стряслось? – спросил Крейг Кеннеди, когда в нашу квартиру вошел высокий и нервный человек. – Джеймсон, познакомься с доктором Грегори. Доктор, что случилось? Неужто ваша работа с рентгеном так изматывает?
Доктор механически пожал мне руку.
– Это просто удар! – объявил он, безвольно свалившись в кресло и протягивая Кеннеди вечернюю газету.
Красными чернилами была подчеркнута статья на передовице. «Светская дама покалечена рентгеном», – прочитал Кеннеди.
Сегодня был выдвинут иск, вскрывший ужасную трагедию. Миссис Хатчингтон Клоуз обвиняет доктора Грегори, рентгенолога с кабинетом на Мэдисон-авеню. Она требует возместить ущерб, который она понесла вследствие его неосторожности. Несколько месяцев назад она начала проходить курс процедур рентгенотерапии с целью вывести родимое пятно на щеке. В своем заявлении миссис Клоуз утверждает, что небрежность доктора Грегори вызвала у нее лучевой дерматит – кожное заболевание канцерогенного характера, а также нервное расстройство – все это в результате воздействия излучения. Подав иск, она покинула свой дом и поступила на лечение в частный госпиталь. Миссис Клоуз – одна из самых известных светских львиц, и высший свет заметит ее потерю.
– Кеннеди, что же мне делать? – умоляюще спросил доктор. – Помнишь, на днях я рассказывал тебе об этом деле – в нем было что-то странное, так что после нескольких процедур я побоялся продолжать и отказался от проведения терапии. У нее и в самом деле есть и дерматит, и нервный срыв – все точно так, как она указывает в иске. Но я не представляю, как она могла так пострадать от моих процедур. А сегодня, как раз когда я уже собирался домой, поступил звонок от адвоката ее мужа, Лоуренса. Он очень мягко известил меня, что дело будет доведено до конца. Ох, для меня это плохо кончится.
– Что они могут сделать?
– Что? Ты думаешь, что в глазах присяжных показания эксперта смогут перевесить трагедию прекрасной женщины? Они могут уничтожить меня, даже если я добьюсь оправдательного вердикта. У меня все равно останется репутация преступно-беспечного врача, и никакое решение суда ничего не исправит.
– Грегори, можешь положиться на меня, – ответил Крейг. – Я с радостью сделаю все, что смогу. Мы с Джеймсоном как раз собирались ужинать. Присоединяйся к нам, а потом мы пойдем в твой кабинет и все обсудим.
– Ты так добр, – пробормотал доктор. На его лице проступило облегчение.
– А теперь ни слова о деле, пока мы не поужинаем, – распорядился Крейг. – Я хорошо вижу, что это потрясение уже долго беспокоит тебя. Ну, что случилось, то случилось. Теперь нужно взглянуть на ситуацию и определить, где мы находимся.
Ужин окончился, и мы спустились в метро и отправились в центр города. Грегори провел нас в здание на Мэдисон-авеню, где у него был кабинет, состоявший из нескольких помещений. Мы сели в приемной, чтобы обсудить дело.
– Это настоящая трагедия, – начал Кеннеди, – почти столь же сильная, как если бы жертва была убита. Миссис Хатчингтон Клоуз является… или, скорее, являлась одной из самых известных красавиц в городе. Судя по написанному в газетах, ее красота безнадежно испорчена дерматитом, который, насколько я понимаю, практически неизлечим.
Доктор Грегори кивнул, и я не смог не заметить, как его взгляд скользнул на его собственные руки – они были покрыты шрамами.
– Также, – продолжал Крейг, прикрыв глаза и сложив кончики пальцев, словно проводя умственный учет фактов, – ее нервы так расшатаны, что на их восстановление уйдут годы, если только она вообще сможет когда-либо восстановить их.
– Да, – коротко ответил доктор. – Я и сам подвержен приступам неврита. Но, конечно, я подвергаюсь излучению по полсотни раз в день, тогда как она прошла всего несколько процедур с интервалом в много дней.
– Теперь рассмотрим другую сторону, – продолжал Крейг. – Грегори, я очень хорошо знаю тебя. Когда-то, еще до того, как об этом деле стало известно общественности, ты рассказал мне о своих страхах перед результатом. Я знаю, что адвокат Клоуза уже давно держит это, как меч, над твоей головой. Также я знаю, что ты – один из самых аккуратных рентгенологов города. Если этот иск против тебя пойдет в ход, то наука потеряет одного из самых блестящих ученых Америки. Но моих слов хватит, теперь позволь попросить тебя как можно точнее описать процедуры, которые проходила миссис Клоуз.
Доктор провел нас в соседнее помещение – собственно, рентгеновский кабинет. Рентгеновские трубки[9] аккуратно хранились в стеклянном шкафу, а в противоположном конце комнаты находился операционный стол с нависавшим над ним рентгеновским аппаратом.
– Сколько сеансов терапии прошла миссис Клоуз? – поинтересовался Крейг.
– Не более дюжины, – ответил Грегори. – В моих записях указаны даты. Определенно, ни их количества, ни частоты недостаточно, чтобы вызвать такой дерматит, как у нее. Кроме того, смотрите. Моя аппаратура – лучшая в стране по части безопасности для пациентов. При использовании рентгеновской трубки на нее надевается большая чаша из освинцованного стекла – она не пропускает излучения никуда, кроме нужной точки.
Доктор включил аппарат, и тот зашипел. Воздух заполнил едкий запах озона. Через освинцованное стекло я видел, как рентгеновская трубка засветилась. Но я знал, что это был всего лишь электрический свет, а не само рентгеновское излучение, так как оно невидимо для человеческих глаз. Доктор выдал нам пару флюороскопов – приспособлений, с помощью которых можно заметить рентгеновские лучи. Это такие коробки с прорезью для глаз. А на другом конце находится пластина, покрытая солями платино-бариевого цианида. Когда рентгеновские лучи попадают на эти соли, они заставляют их светиться или флюоресцировать, а находящийся между рентгеновской трубкой и флюороскопом предмет отбрасывает тень, зависящую от плотности материи, через которую не проникает рентген. Если освинцованный купол был снят, то рентгеновская трубка излучала невидимые рентгеновские лучи, заставляя заднюю часть флюороскопа светиться. Я смог увидеть кости собственных пальцев, когда поместил руку между рентгеновской трубкой и флюороскопом. Но когда освинцованный купол был опущен на трубку, флюороскоп превратился в черный ящик, и я не мог больше ничего увидеть. Из-под этого купола проходило так мало излучения, что его можно было не принимать в расчет. Естественно, за исключением одной точки под куполом – лучи попадали как раз в то место на пациенте, куда их нужно было направить.
– Говорят, что дерматит появился у нее по всему телу, а особенно на голове и плечах, – добавил доктор Грегори. – Теперь, когда я продемонстрировал вам свою аппаратуру, вы понимаете, что здесь она никак не могла получить заболевание. Я провел тысячи сеансов, и ни у кого не было ожогов, кроме как у меня самого. Но что касается меня, то я осторожен, но, как видите, я подвергаюсь облучению очень часто, тогда как пациенты – лишь изредка.
Чтобы проиллюстрировать это, он указал нам на обшитую толстыми свинцовыми листами кабину позади операционного стола. Из этой кабины он и проводил большую часть процедур. Маленький глазок позволял ему наблюдать за пациентом и рентгеновским аппаратом, а ряд зеркал и флуоресцентный экран давали ему, не покидая освинцованной кабины, видеть, что показывает рентген.
– Я не могу представить более совершенную защиту как для пациента, так и для врача, – с восхищением отметил Кеннеди. – Кстати, миссис Клоуз приходила одна?
– Нет, сначала вместе с ней приходил и ее муж. А затем она стала приходить со служанкой-француженкой.
* * *
На следующий день мы нанесли визит к самой миссис Клоуз – в частную клинику. Кеннеди думал над тем, под каким предлогом мы сможем прийти к ней, и я сказал, что мы можем назваться репортерами «Стар». Позвонив редактору, я получил разрешение воспользоваться названием газеты. К счастью, нас провели в палату больной вскоре после того, как мы передали ей мою визитку, на которой я дописал и имя Крейга.
Мы застали пациентку полулежащей в кресле, она была обмотана бинтами – ее прежняя личность была разрушена. Я остро прочувствовал трагедию. Социальное положение и красота так много значили для нее, и вот – все это было утеряно.
– Миссис Клоуз, простите мое вторжение, – начал Крейг, – но уверяю вас: я действую из лучших побуждений. Мы представляем нью-йоркскую «Стар» …
– Мало того, что я так страдаю, так еще и газеты преследуют меня. Разве это не ужасно? – перебила она его.
– Прошу прощения, миссис Клоуз, – сказал Крейг, – но вы должны знать: новости о вашем иске против доктора Грегори стали достоянием общественности. Я не могу остановить «Стар», как не могу запретить и всем остальным газетам писать об этом. Но, миссис Клоуз, я могу и намереваюсь сделать кое-что другое. Я прослежу за тем, чтобы справедливость воссияла как для вас, так и для остальных заинтересованных лиц. Поверьте мне, я здесь не как журналист желтой прессы, пытающийся состряпать статью о вашем несчастье. Я здесь для того, чтобы докопаться до истины. Помимо прочего, я смогу послужить и вам.
– Вы не можете оказать мне никакой услуги, кроме как посодействовать иску против того неосторожного доктора – я ненавижу его.
– Допустим, – сказал Крейг. – Но предположим, что кто-то сможет доказать совершенную невозможность вины доктора. Станете ли вы настаивать на своем иске, позволяя настоящему виновнику уйти от наказания?
– Чего вы от меня хотите? – прикусив губу, спросила миссис Клоуз.
– Я всего лишь прошу разрешения посетить вашу комнату и поговорить с вашей служанкой. Я вовсе не собираюсь шпионить за вами, вовсе нет; но, миссис Клоуз, подумайте: возможно, я смогу разобраться в причине вашего несчастья и выяснить, что вы стали жертвой чего-то более жестокого, чем простая небрежность. Неужели вы не позволите мне действовать? Я честно рассказал вам о своих подозрениях, что дело сложнее, чем вам кажется.
– Нет, мистер Кеннеди, вы ошибаетесь. Я знаю, в чем причина. Все из-за моей любви к красоте. Я не смогла противостоять искушению избавиться от небольшого дефекта. Если бы я оставила все, как есть, то не оказалась бы здесь. Друзья порекомендовали моему мужу доктора Грегори, и он отвез меня к нему. Сейчас мой муж хотел бы, чтобы я оставалась дома, но я сказала ему, что мне будет комфортнее в клинике. Я больше никогда не вернусь в тот дом – воспоминания о бессонных ночах там, о том, как я чувствовала, что моя красота уходит… – женщина содрогнулась, – я никогда этого не забуду. Муж сказал, что дома мне было бы лучше, но нет – я не могу. Хотя если вы поговорите с моей служанкой, вреда от этого не будет, – вяло добавила она.
Кеннеди внимательно ее слушал.
– Миссис Клоуз, спасибо, – ответил он. – Я уверен, что вы не пожалеете о том, что разрешили мне действовать. Не будете ли добры написать записку к вашей служанке?
Миссис Клоуз позвонила, продиктовала медсестре короткое послание, подписала его и отпустила нас.
Не знаю, чувствовал ли я когда-либо такую же подавленность, как после того разговора с женщиной, все амбиции которой были уничтожены. Пока Кеннеди говорил с ней, я все сильнее погружался в депрессию. Я поклялся себе, что если Грегори или кто-то другой ответственен за произошедшее, то я приложу все силы, чтобы его постигло возмездие.
Клоузы жили в роскошном большом доме на Марри-Хилл.[10] После того, как мы показали записку, к нам быстро вышла служанка миссис Клоуз. Она не отправилась с хозяйкой в клинику только потому, что миссис Клоуз посчитала, что ей будет вполне достаточно обслуживания медсестер.
Да, служанка заметила, как ее хозяйка ослабла, причем заметила это давно – примерно в то же время, когда та начала проходить курс рентгеновских процедур. Однажды, когда она на несколько дней уехала из города, ей полегчало, но едва она вернулась, как ей тут же снова стало хуже.
– А доктор Грегори, рентгенолог, когда-нибудь посещал миссис Клоуз у нее дома? – спросил Крейг.
– Да, один или два раза, но пользы из этого не вышло, – с ответила служанка. Она говорила с французским акцентом.
– У миссис Клоуз были другие посетители?
– Месье, у всех в высшем свете бывает много гостей. Что вы имеете в виду?
– Тех, кто приходил часто. Мистер Лоуренс, например?
– О, да. Мистер Лоуренс часто приходил.
– А мистер Клоуз в это время был дома?