– Э-э… на глаза он мне пока не попадался, но, должно быть, нашли. Коробки с изъятыми у Сандвика вещами на первом этаже. Сара сделала помощнику знак следовать за собой; они спустились по лестнице и вошли в общее помещение, где трое полицейских, разложив перед собой стопки бумаг, внимательно их изучали. – Парни, нам нужно узнать, когда Леонарда Сандвика наняли на работу в «Гёустад», – сказал Норберт. – Ищите трудовой договор или отчеты из пенсионного фонда. Они с Сарой присоединились к команде, рывшейся в здоровенной куче документов, которые накопились дома у пожилого санитара, и через полчаса, к пяти, получили то, что искали. – Я так и думала, – пробормотала Сара. Схватив трудовой договор, она решительно направилась к камере предварительного заключения, где держали Сандвика, и вошла, по обыкновению не постучав. Санитар, дремавший на койке, подвешенной к стене, очнулся оттого, что хлопнула дверь, и, дернувшись, поднял голову с подушки. – В рамках расследования по делу пациента Четыре-Восемь-Восемь возникли новые вопросы, – сухо сообщила Сара. Леонард Сандвик нервно облизнул губы; осоловелый взгляд заметался, в нем ясно читались недоумение и страх. Санитар сел на краю койки и потер виски. – Что случилось? Почему вы на меня так смотрите, инспектор? – В этом документе черным по белому написано, что вы приступили к выполнению обязанностей санитара в психиатрической больнице «Гёустад» двадцать второго ноября тысяч а девятьсот семьдесят девятого года. Что в принципе не противоречит сказанному вами на предыдущем допросе. Верно? – Да… – Господин Сандвик, в прошлый раз вы мне также сказали, что не были свидетелем прибытия в «Гёустад» пациента Четыре-Восемь-Восемь и узнали о его существовании лишь спустя несколько месяцев после того, как сами пришли туда на работу. Так? – Э-э… да. Сара заметила, что задержанный непроизвольно бросил взгляд на дверь, будто хотел сбежать. – Однако только что я узнала… – Сара демонстративно заперла замок на несколько оборотов, – что пациента Четыре-Восемь-Восемь привезли в больницу двадцать четвертого декабря семьдесят девятого, то есть через месяц после того, как вы приступили к выполнению обязанностей санитара. Вы уже были там. И приняли пациента, когда его доставили туда двое неизвестных мужчин. Почему вы солгали, господин Сандвик? – Я… я не лгал, просто забыл, вот и всё. Вы же задаете мне вопросы о событиях тридцатишестилетней давности! Может, я и видел, как тем вечером кого-то привезли, но понятия не имел, что это был Четыре-Восемь-Восемь. Я вам не лгал! – «Тем вечером», вы сказали? Откуда вы знаете, что это было именно вечером? – А?.. Я не знаю, может, днем или утром, просто слово подвернулось! – выпалил санитар, раздраженно хмурясь. – Господин Сандвик, пора бы вам уже начать говорить правду. Ведь это вы приняли и разместили в палате человека, которого привезли в «Гёустад» накануне Рождества. Быть может, и двух директоров этого заведения шантажировали тоже вы? Вы угрожали расправой над их семьями, если они откажутся выполнять приказы? И вы снабжали больницу запрещенным препаратом ЛС-34? – Я вообще не понимаю, о чем вы говорите! – Слушайте, Сандвик, насколько мне известно, у вас есть жена и маленькая дочь… Пожилой санитар шумно вдохнул. – Если будете сотрудничать со следствием, суд это учтет. И у вас появится шанс увидеть, как растет ваша дочь. Сандвик удрученно опустил голову. – Возможно, я плохо вас знаю, господин Сандвик, но мне почему-то кажется, что вы неплохой человек, и, учитывая, сколько лет вам и сколько вашей дочери, для вас важно, чтобы у нее остались добрые воспоминания о своем немолодом папе… Взволнованный санитар отвел взгляд, и Сара дала ему время спокойно подумать. За последние несколько часов он как будто постарел лет на десять, а когда снова заговорил, в нем уже ничего не осталось от бодрого, готового сражаться шестидесятилетнего мужчины – теперь перед Сарой сидел жалкий старик, замученный угрызениями совести. – Я тогда был очень молод, нуждался в деньгах, а у меня ничего такого особенного вроде бы и не просили… – прошептал он. – Что вы сделали и по чьей просьбе? – почти доброжелательно спросила Сара. – Можете мне поверить, чистосердечное признание значительно смягчит ваш приговор. Срок будет сокращен на несколько лет. Сандвик вдруг яростно стукнул кулаком по койке: – Это несправедливо! – Что несправедливо? – Вы пытаетесь выставить меня главным злодеем в этой истории, но я ничего плохого не сделал! – А кто главный злодей? Профессор Грунд, ваш директор? – Нет, он, по сути, тоже ни при чем. Выполнял то, что ему приказывали, так же как и я. – Объясните наконец. Сандвик испустил долгий вздох. – В семьдесят девятом году я закончил медицинское училище, и нужно было выплатить кредит на учебу… Мне повезло – удалось получить работу в психиатрической больнице «Гёустад», я и не мечтал попасть в такое престижное место… Но зарплаты на приличную жизнь все равно не хватало. – Санитар с трудом сглотнул и сокрушенно покачал головой, словно проклинал себя за решения, принятые в молодости. – В декабре того же года со мной связался какой-то человек. Он предложил мне за ежемесячную плату наличными присматривать за одним пациентом, который должен вскоре поступить на содержание в «Гёустад». Я согласился, хотя сейчас понимаю, какая это была глупость с моей стороны… Согласился, потому что не увидел в том предложении ничего рискованного или незаконного. Меня всего лишь попросили лично ухаживать за больным с амнезией и следить за тем, чтобы он получал регулярный курс лечения препаратом ЛС-34 и проходил тесты на каком-то странном аппарате. Я должен был каждый месяц составлять отчет о его состоянии, описывать рисунки, которые увижу у него в палате, и звуки, которые он будет издавать. Пациента привезли в сочельник. Мне велели не задавать лишних вопросов, не пытаться понять, что с ним происходит, и никому о нем не рассказывать. Еще меня заверили, что директор в курсе и не будет чинить препятствий. – Что вы знаете о человеке, который сделал вам это предложение? – поинтересовалась Сара, смерив санитара задумчивым взглядом. – Ничего. Я даже лица его не видел. – Как же вы общались? – Сначала по почте, до востребования, а в последние годы – по мобильной связи. Он давал мне номер, на который я должен был звонить раз в месяц и отчитываться. – Диктуйте номер, Леонард, я записываю. Санитар замялся. – Могу продиктовать, но этот номер уже недействителен. В конце каждого разговора я получал от него новый. А в прошлый раз я сказал ему о смерти пациента Четыре-Восемь-Восемь, и на этом все закончилось. – Давайте тот номер, который у вас есть. Леонард Сандвик покорно полез в задний карман брюк и протянул Саре скомканную бумажку. – Прошу вас, не звоните по нему, тот человек поймет, что номер вы получили от меня, и… – Санитар перешел на шепот: – Я боюсь за свою семью. Сара, взяв бумажку, молча вышла из камеры и заперла дверь. Она сразу направилась в кабинет, где за компьютером сидел эксперт по телекоммуникациям – худой парень с покрасневшими глазами. По монитору перед ним ползли колонки цифр, время от времени он быстро барабанил по клавиатуре. Сара протянула парню бумажку и попросила отследить номер, по возможности осторожно; тот пообещал управиться побыстрее. Вернувшись к Сандвику, Сара привалилась спиной к дверной створке и скрестила руки на груди: – Пока специалисты вычисляют владельца номера, расскажите мне, как ваш собеседник отреагировал на известие о смерти пациента Четыре-Восемь-Восемь. Леонард молчал, покусывая ноготь на большом пальце. – Господин Сандвик, ответить на мои вопросы – это единственное, что вы сейчас можете сделать, и единственное, что может вам помочь. Что сказал ваш собеседник, услышав о смерти старика? – Сначала в трубке была тишина. Потом он заявил, что моя миссия окончена и, соответственно, денежные переводы прекратятся. – Откуда у старика шрамы на лбу? – Меня это тоже интересовало. Поначалу я думал, что он преступник… но цифры на лбу – это странно даже для бывшего заключенного… – Послушайте, если вы хотите, чтобы я сообщила в суде о вашем сотрудничестве со следствием, того, что вы рассказали, будет недостаточно. Сандвик уставился в пол, нервно выкручивая пальцы. Сара дала ему время подумать, сделав вид, будто читает эсэмэски в телефоне. – Э-э… возможно, я могу еще кое-что добавить, – произнес наконец санитар тихим голосом. – Слушаю вас внимательно. – Вчера, обнаружив, что пациент мертв, я, конечно, сразу понял, что денег мне теперь не видать, и… испугался, представив себе, как скажу жене, что нам придется продать дом… – Ну и?.. – И решил немного подзаработать… возместить потери. Когда мне тут разрешили позвонить жене, я ей велел немедленно продать ЛС-34 на черном рынке. Знал, что вы все равно докопаетесь до моей связи с этим делом, и подумал, что надо избавить семью хотя бы от финансовых проблем. В общем, я сказал жене зарегистрироваться на интернет-форуме, известном среди медицинских работников. Там можно… э-э… Короче, ЛС-34 должен вызвать интерес у торговцев наркотиками. – Вы правильно сделали, что рассказали мне об этом, господин Сандвик. Но возможно, вы знаете что-то еще? Например, о рисунках, которыми покрыты стены в палате пациента Четыре-Восемь-Восемь? Они имеют какое-то отношение к людям или событиям, из-за которых он оказался в «Гёустаде»? – Не знаю… Но сейчас вспомнил кое-что другое. Однажды я плохо себя чувствовал и забыл сделать ему инъекцию ЛС-34. А когда на следующий день зашел в палату, он уставился на меня так, будто увидел в первый раз. И взгляд у него был ясный, осмысленный, против обыкновения. Он сразу спросил по-английски, где находится и сколько времени здесь провел. Я ответил, что он в психиатрической больнице, а попал сюда после того, как его подобрали на улице Осло в полном беспамятстве. Он посмотрел на меня задумчиво, отвернулся и сел на кровать, так ничего и не сказав. Я поинтересовался, помнит ли он что-нибудь… о своем прошлом, о родственниках. Но он промолчал. – Больше вы ни о чем не говорили? – Ну, меня все-таки разбирало любопытство. Так что, пока колол ему очередную дозу ЛС-34, я спросил, почему он каждый день так кричит. Это и правда было очень странно – он издавал какие-то нечеловеческие звуки. Я хоть и привык к ним, все равно всякий раз делалось не по себе… Сара изобразила на лице вежливое участие, побуждая санитара к дальнейшим откровениям. Тот, помолчав еще немного, продолжил едва слышно: – И тут он повернулся ко мне и сказал, что кричит потому, что пытается вспомнить. Я спросил – о чем? А он… Никогда не забуду, какой у него был взгляд, когда он сказал: «Вам лучше не знать». – Леонард Сандвик тряхнул головой, будто хотел отогнать неприятные мысли. – Знаете, я ни разу в жизни не видел, чтобы в глазах человека так четко отражался страх. Мне этот его взгляд и сейчас в кошмарах снится. Не знаю, что он там видел, но ни за что на свете я не согласился бы оказаться в его шкуре. Ни за что на свете… Голос Сандвика растворился в тишине. Даже Сара была взволнована услышанным.