Опер замолчал, ожидая ответа начальника цеха, который, по-видимому, по телефону внутренней связи с участками цеха уточнял о местонахождении своего рабочего. А производство у Владимира Ильича было огромное. Чуть ли не самое большое на всем заводе. — Что ты говоришь! — искренне обрадовался Черняев, услышав, наконец, что разыскиваемый объект мирно трудится в цехе. — Ильич, дорогой, ты уж там аккуратненько проследи, чтобы этот Гундукин куда-нибудь не смылся. Мы с Паромовым через пять минут будем! — И бросил трубку на аппарат. — Пошли! — Глаза опера блестели охотничьим азартом. — Пошли! — Сейчас. Сначала позвони в общежитие, как обещал. — Теперь не нужно. Сейчас самого голубчика доставим. Свеженького. — Позвони, что тебе стоит, — не отставал Паромов. — Одной минутой ничего не решишь. А так, возможно, адрес сожительницы узнаем и посмотрим: не лежит ли он на пути возможного следования подозреваемого с места происшествия? Вдруг, да лежит. Еще одна зацепочка будет! — Одолел! — выдохнул опер и стал звонить в общежитие. — Майя Петровна, это опять я, ваш коллега. Еще не забыли? Шучу, шучу… — засмеялся опер в трубку. — Нашли? Вот хорошо… минутку: сейчас ручку достану, чтобы записать… и листок бумаги. Память-то дырявая, как у молодой девахи пред выданьем. Ха, ха, ха! — хихикнул он в трубку. — Уже готов! Диктуйте… — сказал он через несколько секунд, действительно достав ручку и листок бумаги из ящика стола, и, продолжая играть придуманную роль: — Парковая двенадцать, говорите. Прекрасно! И фамилия сожительницы имеется. Диктуйте. Записал. И телефон? Пишу. Чудесно. Теперь мои хлопцы повеселеют. А то совсем загрустили: пропал, да пропал! А он и не пропадал. Всего хорошего. Спешу обрадовать ребят. Если что — звоните. Всегда рад помощь коллеге! — схохмил Черняев, положив трубку на рычаги телефонного аппарата. Своего-то телефона он не назвал. И адреса тоже. — Ну, что, доволен? — А ты разве нет? — вопросом на вопрос ответил старший участковый. — И адрес имеем, кстати, тот самый дом, возле которого были найдены документы. И фамилию сожительницы и возможной свидетельницы нужно будет выяснить, когда возвратился ее сожитель, в каком состоянии, почему его документы оказались на улице? Да мало ли что? Теперь с чистой совестью можем ехать. Но вопрос: на чем? Это же не просто свидетель, которого можно было бы и на общественном транспорте доставить. Подозреваемый сейчас взвинчен. Весь на нервах, и неизвестно, что может отмочить. Еще какую-нибудь провокацию в транспорте устроит. Особенно, если судимый. Те на такие вещи большие мастера. А ты потом отдувайся! — Ладно, не учи ученого. Пойду к Коневу машину просить, — согласился опер, поправляя кобуру с пистолетом под легкой и просторной курткой. Вскоре вернулся. — На верху переиграли. Я с Василенко Геной еду на машине Конева за подозреваемым, а ты идешь за сожительницей, Потаскаевой Мариной. Адрес — вот, на листке… Черняев взял со стола листок бумаги, на котором совсем недавно, во время последнего разговора с комендантом общежития нацарапал адрес сожительницы Гундукина и, передавая его Паромову, напомнил: — Не потеряй! — Мог бы и не напоминать! — огрызнулся старший участковый инспектор. Было обидно: его опять оттирали с важного дела на второстепенный участок. — Я — ни при чем!.. — понял его опер. — Так решило руководство. — И без особого энтузиазма, а точнее, с сарказмом, пошутил: «Верблюд большой — ему видней»! Все, как в песне Высоцкого. — Да я понимаю: богу — богово, кесарю — кесарево, а участковому все остальное… Впрочем, успехов тебе… И, взяв под мышку свою папку с бумагами, старший участковый покинул кабинет опера. 6 Двенадцатый дом, в котором, согласно справки, данной комендантом общежития, проживала сожительница подозреваемого Гундукина, располагался недалеко от опорного пункта и находился в непосредственном обслуживании старшего участкового. «Неплохо было бы и сожительницу дома застать и дворничиху. К тому же дворничиху надо повидать раньше: пусть покажет, где документы Гундукина нашла. Впрочем, теперь вряд ли ее застанешь на работе. Утром прибрала возле дома и ушла к себе… — размышлял Паромов, подходя к нужному объекту. — Дворничихи, как и следовало ожидать, не видать! Остается Потаскаева Марина». Отыскал подъезд с указанной в записке квартирой. Поднялся на третий этаж. Позвонил. — Кто? — раздался недовольный женский голос из-за двери, обитой коричневым дерматином. — Милиция. — И уточнил. — Старший участковый инспектор Паромов. — Вот хорошо! — обрадовались за дверью. — Сейчас открою. Сама все собиралась к вам сходить, да все откладывала… — сказала женщина, открывая дверь квартиры. — Вот нашла себе красавца: только спать, да жрать, да водку хлестать! А больше никакого толку — и выгнать не могу, проклятого. Прогоню, а он опять возвращается. Женщине возникла на пороге квартиры в розовых тапочках с пампушками, в цветастом домашнем байковом халатике, стянутом у талии пояском, и было ей лет под сорок. Была она ядрена, грудаста и задаста. И, по всему видать, говорлива. — Извините, — прервал ее словесный поток Паромов, — вы будете Потаскаева Марина?.. Э-э-э… Возникло затруднение, так как отчества участковый не знал. — Зови просто Мариной. Еще не старая, чай!.. — Очень приятно, Марина, — сказал Паромов, направляясь в квартиру. — Надеюсь, вы разрешите войти, а то как-то неловко в коридоре беседовать. — Входи, входи, — поправляя расходящийся на груди халат, разрешила Потаскаева. — Идем на кухню, если не возражаешь. В квартире еще не прибрано. — Кухня вполне устроит, — произнес участковый, проходя на кухню и присаживаясь на один из двух табуретов, стоявших возле столика. — Может, чайку? — спросила хозяйка. — А почему бы и нет. С утра во рту ни макового зерна, ни росинки… — Сейчас вскипячу… Она стала возиться с газовой плиткой, чайником и чашками. — Слышал, у вас квартирант без прописки проживает? — Начал издалека участковый. — А я тебе про что говорю, — отозвалась Марина, хлопоча с чайником, — и я говорю про квартиранта своего, козла Гундукина. Ну и фамильице, должна заметить, у него… Какая-то гундосая. Как и сам он: гундит, гундит, а толку никакого. Ни денег нет, ни мужика! И куда только мои глаза глядели, когда этого козла с улицы подбирала! «Ох, и говорлива мадам! — подумал Паромов. — Надо как-то в нужное русло выводить ее… А то она мне тут полдня будет песню петь, из пустого в порожнее переливать… Все уши прожужжит». А та продолжала. — Если ты пришел, чтобы протокол на меня составить, что без прописки живет, то опоздал. Сегодня ночью, а точнее, рано утром выгнала его. Представляешь, где-то блудил с самого вечера, а под утро заявился, пьяный и какой-то встрепанный, словно его чужой мужик на своей бабе застукал и дал трепки. Я спрашиваю, где был? Молчит. С кем был? Опять молчит. Видите ли, спать пришел. Да не на ту напал, козел безрогий! Раньше все прощала. Собиралась к вам сходить, чтобы поговорили, припугнули за загулы его проклятые. Да все жалела. Все думала, что одумается. А тут вывел. Ну, думаю, достал вконец. Дала пинка под зад и документы следом через форточку выбросила. Пусть катится на все четыре стороны, козел вонючий! Пусть другую дуру такую ищет. А с меня — достаточно! Так что, товарищ участковый, опоздал ты с протоколом. — Знать, не судьба, Марина, составить сегодня на вас протокол, — картинно развел руками старший участковый инспектор, впрочем, довольный тем, что Потаскаева сама, без наводящих вопросов, рассказала суть. Оставалось только уточнить некоторые детали. — Так, говорите, во сколько он пришел?.. — как бы переспросил время прихода Паромов, словно Потаскаева время назвала, а он, участковый, уже подзабыл. — Где-то около четырех часов… Правда, на часы не смотрела… — уточнила Потаскаева. — И пьяный был сильно? — Пьяный, но не очень. Больше было самогонного запаха. Где-то, гад, самогон хлестал. Никак не подавится! Не нажрется! А вы, милиция, где шустры, а где словно слепые бродите… Вот, например, самогонщиков развелось, как поганок в лесу, а вас и нет, чтобы их приструнить! Или сами там нос мочите? А? — Ну, вы скажете! — А что? Ввязываться в бесперспективный спор с Потаскаевой было нерезонно, бесперспективно и бессмысленно. Паромов об этом уже хорошо знал, поэтому следующим вопросом постарался возвратить беседу в нужное русло. — А где он работает? — словно не знал место работы Гундукина, спросил он.. — Да на заводе РТИ, во втором цехе… — Да там же хорошие деньги зашибают, — удивился участковый, а вы говорите, что никаких денег от него не видите. — И не вижу. Он таится, но я-то знаю, что в картишки проигрывается. Последний месяц совсем ни копейки не принес. Все продул подчистую. А уж эту неделю не жил, а дергался весь, словно на иголках. Видно, деньги с него требовали… А тут ночевать не пришел. Я и решила — все! И выгнала. Но думаю, придет… Тогда уж я к вам за помощью… Вот и чай поспел. Вам покрепче или как? — Покрепче и сахарку пару ложечек. — Заварка у меня знатная. Индийская, да еще травками сдобрена… — потеплел голос у Потаскаевой. Сразу видно: женщина была неплохой хозяйкой, да к тому же, и любительницей чая. — А с кем сожитель ваш дружил? С кем в карты играл? — делая маленькие глотки обжигающей горло и язык ароматной и парящей жидкости, не переставал расспрашивать словоохотливую женщину Паромов. — Я вижу, вы женщина наблюдательная. — И пошутил. — Случайно, не в разведке работаете? — Случайно на КТК работаю, — усмехнулась собеседница. — Мастером, если вас это интересует. Что же касается Гундукина, то последнее время несколько раз видела его с бородатым мужиком. Говорил, что земляки. А земляки они или нет, не ведаю. И с кем в карты играет, не знаю. В карты разные люди играют, как слышала от сведущих людей. — А сегодня, когда к вам пришел, никаких чужих вещей у него не видели? — стал закругляться с расспросами Паромов. — Не видела. Я его и на порог не пустила. Выгнала. Уже говорила… — ответила Потаскаева, настораживаясь. — А что случилось, что мне вопросы задаешь? Во что козел этот вляпался?.. — Да ничего плохого, по крайней мере, с вами. Я же участковый! И должен интересоваться, кто у меня на участке живет. — Знаю, что со мной пока ничего… Значит, что-то с Русланом… Просто так милиция не приходит… — За чай — спасибо, и разрешите позвонить, — встал Паромов. — Позвоните. Телефон на тумбочке в коридоре. Паромов подошел к телефонному аппарату, набрал номер старшего оперуполномоченного Черняева. — Слушаю! — раздался после долгих гудков вызова недовольный голос Черняева.