«За что и бита сексуальными страдальцами», — хихикнет смешливый. «А куда же делась ее сестру Валюха, с которой до этого сожительствовал? — раскроет щербатый рот несведущий. «Так прогнал». Вроде бы ничего путного и не сказано, но хоть роман пиши — около десятка человеческих судеб затронуто. А главное, все участники «планерки» в данной среде чувствовали себя, если не как рыба в воде, то вполне уверенно, даже с каким-то чувством собственной значимости. Тут не кричали и не упрекали визгливые жены, не косились с осуждением и с брезгливостью благополучные соседи, не кивали головами и не шептались в спину досужие старушки. Тут не было начальников и подчиненных. Тут можно было оставаться самим собой, и не пыжиться, и не казаться, строя что-то большее, чем есть на самом деле. В складчину покупали бутылочку винца, а если повезет, то и парочку. И под шуточки и прибауточки, изрядно сдобренные заковыристой матерщиной, под занюхивание рукавом, выпивали на лавочке у подъездов близлежащих домов. Это, если было сухо и солнечно, или в подъездах, если небо вдруг куксилось и плакалось дождиком или снежком. Жильцов этих домов старались не задевать, чтобы те проявляли терпимость и как можно реже обращались в милицию. И не только не задевать, но и по возможности угостить, отрывая с болью в сердце от себя крохи живительной, а точнее, губительной, влаги. В свою очередь, такие «счастливцы» не то чтобы гнать «планерщиков» в шею из своих подъездов, наоборот, пытались им услужить: кто стаканчик вынесет, чтоб пить не из горлышка, кто кусок хлебца, а кто и шмат сальца. Подзакусить. Некоторые, особенно доброхотливые, не гребовали и в комнатушку свою пригласить. Не в квартиру, а именно, в комнатушку. Так как вышеуказанные дома по улице Обоянской и Народной были малосемейками. Проще говоря, семейными общежитиями, состоящими из пяти или шести комнатных секций с общими кухнями и санузлами. В подавляющем большинстве жильцы этих злополучных домов притерпелись и смирились со сложившемся годами положением. По мере сил нервов старались не замечать пьяных тусовок. К тому же тусовки происходили по утрам, когда большинство находилось на работе. Конечно же, не все были столь благодушны. Находились отдельные блюстители порядка, не желавшие мириться с таким ходом вещей и традиций Именно они время от времени то по телефону, то в письменной форме информировали органы о нарушениях и нарушителях. Участковые получали очередной нагоняй от руководства отдела, свирепели и безжалостно гоняли «планерщиков» не только в данном уголке, но и по всему микрорайону. Десятками отправляли на сутки, усмотрев в их деянии мелкое хулиганство. В соответствии с законодательством, через руководство отдела милиции информировали трудовые коллективы о непотребном, антиобщественном поведении отдельных представителей этих коллективов. А в трудовых коллективах воспитанием заниматься было некогда — там успевай только план «на гора» выдавать… И их гнали с работы долой — не позорьте рабочий коллектив! Так куда оставалось им идти, если опять не на «планерку». Тут можно было поплакаться себе подобным в жилетку и обмыть горе винцом. Или самогоном… Это как повезет. Круг замыкался. Как круговорот воды в природе. При этом работы участковым инспекторам прибавлялось: необходимо было уволенных с производства лиц вновь трудоустраивать. А это неоднократное хождение по отделам кадров, хлопоты перед кадровиками и руководителями предприятий. Кроме того, при крайней нужде, когда уже не было ни копейки в кармане, когда уже никто не желал дать в долг, заведомо зная, что долг не вернется, здесь имелся шанс подзаработать. Стоило только договориться с директрисой магазина отремонтировать, погрузить или просто аккуратно сложить деревянную тару. И вот уже заветная поллитровка «червивки» приятно оттягивает карман, греет душу. «Планерка» у магазина или у его окрестностей привлекала еще и тем, что магазин занимал важное стратегическое положение на поселке. Недалеко от него располагались строительные и транспортные предприятия, такие как ДСК, КПД, ЖБИ, РСУ, Краснополянская сельхозтехника, автокомбинат и еще добрый десяток организаций, работники которых в дни аванса и получки устраивали паломничество к данному магазину. Вино и водка лились тогда рекой. Маленькие же ручейки перепадали постоянным членам «клуба». А на следующий день утром у рабочих была опохмелка — и опять перепадало. Словом, магазин был золотым местом… 5 Последний раз «планерку» участковые трепали два дня назад. Поэтому Паромов не удивился, что возле магазина было тихо и спокойно. Правда, из-за угла дома номер тридцать выглянула какая-то рожа, но тут же и спряталась. Видимо, увидела участкового инспектора и предпочла раствориться. Когда Паромов заглянул во двор дома, то там кроме двух женщин, развешивавших белью по веревкам, закрепленным рядами к металлическим столбам с перекладинами, никого и не было. — Как поживаем, дамочки? — поздоровавшись, спросил участковый, невольно подражая знаменитому Липатовскому Аниськину. — Не подскажите ли, кто тут из-за угла на магазинчик поглядывал, да пропал ненароком? Та, что была поближе, Ломакина Валентина, по прозвищу Самохвалиха, оплывшая жиром бабенка в центнер с гаком весом, из 109 квартиры, тут же отозвалась: — Живем — хлеб жуем… а еще кашу, хоть не сеем и не пашем… По сторонам не поглядываем, милиционерам не докладываем. Работа не наша и забота не наша. Это тебе положено, вот и гляди. И гоняй добрых людей, если неймется… — Валентина, да ты никак поэт?.. — усмехнулся Паромов. Баешь складно, но в пустой след. Самохвалиха и бровью не повела, словно сказанное участковым ее не касалось. Понимаю, в тебе чувство обиды говорит… — продолжил Паромов. — За позавчерашний привод в милицию. Но зря. Не устраивай в комнате шалман и попойки с мордобоем, и никто тебя не тронет. Будешь порядок нарушать — будешь и ответ держать. Это тебе мой сказ и мои стихи. Самохвалихе за тридцать. У нее двое детей и развод с мужем. Последнее из-за ее склонности к спиртному и драчливости. Была ломовой лошади под стать: высокая, крупная, с ногами и руками как у японских борцов сумо. Вот и сбежал от нее муженек. И как было не сбежать бедолаге, если не он, а она поколачивала. А рука, что кувалда… Раз приложится — отметина на всю жизнь останется. — Что ты, Валюха, на человека лаешься. Он при исполнении… — вступилась за участкового ее соседка по подъезду. — Надо же понятие иметь. Кто-то же должен нас в острастке держать, к порядку призывать… А то, дай нам волю — через неделю друг друга перебьем. Не-е-е, без милиции никак нельзя! — Спасибо, Мария Ильинична, на добром слове, — поблагодарил заступницу Паромов. — Но у Валентины язык без костей. Мелет себе и мелет. Независимо от того, что у нее на уме. На нее даже обижаться не стоит. Так, пустая трата времени. Лучше скажите мне, кто тут выглядывал из-за угла перед моим приходом. Если видели, конечно. В течении всего последнего диалога Самохвалиха оставалась безучастной, словно речь шла не о ней, а о ком-то постороннем человеке. — Да я бы рада, милок, тебе подсказать, но вот беда, не видела. Вешала себе бельишко, да вешала. Некогда было по сторонам поглядывать. Да и к дому спиной стояла. Так, что извини. Да и Бог с ним, с тем, кто из-за угла на магазин поглядывал. От одного человека, даже и никчемного, шуму не будет. Сейчас, слава Богу, тихо у нас. Раньше все толокой тут ходили, все шумели, все гудели, жильцов, грешным делом, задирали, жить спокойно мешали. А теперь потише стало. И детки могут погулять, в песочке поиграться, и старушки спокойненько на лавочках посидеть, косточки соседские «перемыть». Без шума и матерных слов. А на соседку мою, Валюху, зла не держи. Она беззлобная. Работящая. Есть, конечно, у нее грешок — любит в стопочку лишний раз заглянуть. Но кто без греха?! Мария Ильинична замолчала и стала поправлять белье. Затем внимательно посмотрела на Самохвалиху. — Так что, на Валентину зла не держи. Она тоже ничего не видела. Вешая на веревку белье, мы меж собой гутарили. Так, о разных пустяках. Какие у глупых баб могут быть важные дела, — словно задавая вопрос, протянула она, и сама же на него ответила, — так, одни пустяки. Мария Ильинична на самом деле не была так проста и простодушна, как могло показаться человеку не сведущему и ее не знающему, составляющему о ней мнение только по последнему монологу. Ей стукнуло давно за пятьдесят, но была она крепенькой и ухоженной — за своей внешностью следила строго. Вдовья жизнь приучила ее к самостоятельному принятию решений, особенно в плане быта. Знала не только в какой руке ложку и поварешку держать, но и молоток, и топор из рук не выпадали. Вдовство, по-видимому, приучила ее сдерживать свои эмоции, следить за словами, говорить мягко, вкрадчиво, миролюбиво. — Ну что ж, и на том спасибо. Рад, что у вас стало тихо. Мне меньше работы. Пойду дальше. До свидания. — До свидания, — все также мягко отозвалась Мария Ильинична. — До свидания, — буркнула Самохвалиха. — Век бы тебя не видеть. — Ну-ну! — ощерился улыбкой Паромов на последнюю реплику, направляясь в сторону здания детского садика. — Я в гости не набиваюсь, но и сама не нарывайся. Тогда и видеться не придется… 6 «Раз в этих краях, то проведаю и директора садика, — покинув дам, решил Паромов. — Заодно разузнаю, как там обстоит вопрос с мелкими хищениями. Что-то в последнее время участились…» Перейдя дорогу, оказался у калитки металлического, из стальных прутьев, ограждения садика, выкрашенного в зеленую краску. …Директриса Наталья Леонидовна Круглова шума не поднимала, с официальным заявлением в органы милиции не обращалась. Решила дело уладить келейно. Потому в порядке частного обращения с месяц назад посетовала на свою беду: «Выручай, товарищ участковый. Какая-то «мышка-норушка» завелась, все тащит, что плохо лежит». Говорила с конфузливой улыбкой на лице. И от этой улыбке на щеках образовывались симпатичные ямочки, делавшие лицо добрым и ласковым. «Я пыталась своими силами вывести на чистую воду воришку, даже собрание провела с приглашением всех сотрудников садика, — делилась откровенно заботами, — но не удалось пресечь кражонки. Продолжаются. И заподозрить никого не могу. Все такие милые, скромные, интеллигентные. И смех, и грех. Так что, выручай». — «А, может, официально? — заикнулся он тогда. — Официально всегда проще, меньше головной боли, если что…» — «Нет! Нет! Что вы? По таким мелочам, которые, как говорится, и выеденного яйца не стоят, заводить всякие там проверки, вопросы-допросы, лихорадить коллектив не стоит, — засмущалась окончательно, даже руками всплеснула, словно отгораживаясь. — Тогда уж, Бог с ним, пусть остается все, как есть. Я думала, что вы наших сотрудников немного попугаете — и кражи прекратятся…» — «Наталья Леонидовна, разве я похож на пугало, чтобы людей пугать? — притворно возмутился он. — Простительно так говорить малограмотным старушкам, но не интеллигентным людям, к каковым я всегда вас и ваших коллег отношу. Не ожидал!.. Честное слово, не ожидал». — «Извини. Брякнула, не подумав. Я имела в виду, что какую-нибудь лекцию на правовую тему, в том числе и об ответственности за хищение, прочтете. Смотришь, человек и образумится». — «Вот это — другой разговор, а то «пугните да пугните». Согласен. И, знаете, еще что?..» — «Что?» — подняла она вопрошающие глаза. — «А давайте-ка мы установим в вашем кабинете в целях профилактики химическую ловушку». — «И что это за заверь?» — «Приспособленьице такое, заправленное специальным красящим веществом, довольно стойким к внешней агрессивной среде, в том числе и к воде, обычно на базе родамина, которое при нарушении целостности ловушки, на нарушителя и выплеснется, да окрасит его так, что неделю не отмоется, — пояснил пространно. — Мы их в различные организации, занимающиеся торговлей, в помещения касс, бухгалтерий, то есть в те места, где обычно денежки хранятся, устанавливаем. Все в соответствии с законом, с составлением необходимого акта. Неплохо бы выстреливающую раздобыть, она покомпактней и понадежней в эксплуатации. Но это как повезет…» И он рассказал про случай, произошедший совсем недавно в стенах опорного пункта. В его рабочем столе, в верхнем ящике, среди различных бумаг лежала химловушка в виде небольшого кожаного кошелька, недавно полученная от криминалистов. Все не хватало времени, чтобы установить в одном из киосков «Союзпечати» на остановке «Площадь Рокоссовского». Бывает так: сразу не установил, а потом то одно, то другое мешает, — и забываешь. Вот так «позабытой» лежала эта химловушка до тех пор, пока один «ушлый» внештатный сотрудник, Ефимов Володя, ее не обнаружил. Но он-то не знал, что это химловушка. Просто увидел пузатенький кошелек, с защелкнутыми металлическими зажимами. Увидел и заинтересовался: почему такой «пузатенький»? Открыл — и получил порцию родамина в лицо! И испачкался, и испугался, и зарекся без спроса лазать по чужим вещам! Тогда обошлось, как уже было сказано его испугом, смехом внештатных сотрудников и участковых инспекторов милиции, «разносом» от старшего участкового. «Ну, что, попробуем?..» — «Попробуем». На этом и порешили. На следующий день он, как договаривались, прочел небольшую лекцию об административной и уголовной ответственности за хищение государственного и личного имущества. А химловушку установили позже, так как потребовалось время на ее изготовление. Установили химловушку в виде небольшого кошелька, снабженного перфапатроном с красителем и маленькой батарейкой «кроной». Пришлось отделовскому криминалисту Ломакину и его добровольному помощнику Андрееву небольшой магарыч поставить и кошелек покупать. Не всякий кошелек мог подойти для изготовления ловушки-хлопушки. Непременным условием было наличие металлической защелки створок кошелька. «Чтобы электрическая цепь замыкалась и размыкалась», — инструктировали дотошные криминалисты, собаку съевшие на всяких хитроумных штучках-дрючках, а посему считавшие себя в технических вопросах на голову выше остальных сотрудников, далеких от всякой техники. Химловушка получилась что надо! Кошелек новенький, пухленький; кожаные бока лоснятся свежей краской; металлические застежки никелем сияют. Так и просится в руки: «открой меня, да загляни!» «Наталья Леонидовна, ради Бога, не вскрывайте, — инструктировал он директрису, пряча кошелек-ловушку в верхнем отделении служебного серванта, там, где обычно и прятались наиболее ценные предметы скромной администрации детского садика. — Да смотрите, чтобы детишки случайно не забрались в кабинет и не воспользовались кошельком в качестве игрушки. Тогда греха не оберемся. Вот вам копия акта на установку химловушки. Берегите». И вот теперь, спустя месяц, он спешил в садик, чтобы переброситься парой слов с Натальей Леонидовной и поинтересоваться криминогенной обстановкой в садике и его окрестностях, а заодно и судьбой химловушки. 7 Детский садик располагался в двухэтажном кирпичном здании, с парадным выходом на улицу Обоянскую. Однако парадные двери почти всегда были закрыты во избежание несчастного случая от «несанкционированного» выхода детишек на проезжую часть дороги, где время от времени проносились автомобили. Пользовались запасным выходом во двор здания, действуя по правилу: «Береженого Бог бережет!» Паромов легко взбежал по деревянным ступенькам пологой лестницы на второй этаж. Дверь кабинета директора была, как всегда, открыта настежь. Наталья Леонидовна не любила прятаться от коллег в тиши кабинета, за замками. Ее кабинет, как и ее душа, были всегда открыты всем желающим общения. — Разрешите, — для приличия постучавшись пальцем о дверную коробку, произнес участковый и не дожидаясь ответа, переступил порог. — Здравствуйте. Рад вас видеть в добром здравии души и тела. Вот проходил мимо и решил заглянуть на минутку. Не возражаете. А то, может быть, помешал. Вон вы что-то сосредоточенно так пишите… Наталья Леонидовна отложила в сторону общую тетрадь, в которую что-то писала, и радушно пропела: — Здравствуйте, товарищ участковый. И я рада вас видеть. Давненько вы к нам не заглядывали. Была бы помоложе, наверное, проведывали бы чаще… а то старуха… Кому она нужна. — Она улыбнулась. И симпатичные ямочки заиграли на щечках. — Да вы не стойте, не стойте. Пословица не зря гласит, что в ногах нет правды. Присаживайтесь. Присаживайтесь. Можете ко мне поближе. Не бойтесь, не укушу. Просто пошептаться нужно. — Серьезно? — улыбнулся Паромов, уже привыкший за время работы к подобным приемам. Она сделала загадочное лицо и, посмотрев на по-прежнему открытую дверь кабинета, дождавшись, когда Паромов присядет на краешек стула, заговорчески произнесла: — А воришка-то попался. Кастелянша наша, Евдокия Кузьминична. Видит Бог, никогда бы на нее не подумала. Всегда: «Наталья Леонидовна, то, Наталья Леонидовна, сё». Сработала наша ловушка. Через неделю, как установили. Сработала, да еще как! Евдокия Кузьминична слишком близко кошелек-то к глазам поднесла, когда стала вскрывать его. По-видимому, надеялась там денежки мои найти: кто-то предложил мне женские полусапожки, чешские, приобрести за девяносто рублей. Я и согласилась. Пообещала при многих сотрудницах, присутствующих при этом разговоре, деньги принести на следующий день. Вот Евдокия Кузьминична и приискала кошелек. А он как бабахнет, и обдал ее всю краской. И что печально, сильно по глазам попало. Теперь в областной больнице лежит, в глазном отделении. Грозится на вас и на меня жалобу написать. А остальные сотрудники больше по чужим кабинетам и столам без разрешения не рыщут. Наталья Леонидовна замолчала. Лицо было серьезно. Даже ямочки со щек куда-то пропали. Молчал и Паромов, ожидая продолжения рассказа. — Знаете, а мне Евдокию жалко. Какая-то бесталанная она. Муж пьет. Дети часто болеют. — После паузы подвела директриса итог беседы. — Да, дела! — отреагировал участковый. — Теперь отписываться придется, как пить дать! Не было печали, да купила баба порося… — Это вы о чем?