– Фрау Луппа подъедет позже? – спросила Инге, после того как поздоровалась с опекуном и пригласила его в кабинет. – Фрау Луппа не может подъехать, – ответил Функе, как того и следовало ожидать. Сдержанная светская улыбка гармонировала с элегантным костюмом и прической. Кое в чем Функе до сих пор оставался преуспевающим адвокатом. – Жаль. Без Манди Луппа проводить допрос не имело смысла, но Инге не хотела сдаваться просто так. Арне дал ей поручение, и она должна была сделать все возможное. – Тем не менее прошу следовать за мной. Инге не хотела приглашать Функе в кабинет без обоев, поэтому отвела его в комнату для допросов, где они сели друг против друга. – Без фрау Луппа смысла в нашей беседе будет немного. Надеюсь, вы это понимаете. – Со мной хотел поговорить ваш коллега, – возразил Функе. – Собственно, где господин Штиллер? – Он также не смог подъехать. – Ну, тогда… – Функе поднялся со стула. – Сядьте, пожалуйста. – Голос Инге звучал дружелюбно, но твердо. Она подготовила бланк протокола допроса, который собиралась заполнять от руки, так как вот уже много лет не имела дела с электронным полицейским делопроизводством. Инге вообще была переведена сюда скорее в качестве помощника комиссара и не рассчитывала вести допросы. Она взяла ручку и вписала номер дела в «шапку» формуляра. Несколько строчек ниже заняли персональные данные господина Функе, которые Инге переписала из его удостоверения личности. Если допрашиваемый и был удивлен, то вида не подавал. Просто сидел в кресле и ждал, что будет дальше. Инге не торопилась. На это имелось по крайней мере две причины. Во-первых, таким образом она хотела испытать нервы Функе на прочность. Вторая причина заключалась в почерке, безнадежно испорченном хроническим алкоголизмом. Разборчивое письмо давалось ей немалым трудом. – Почему фрау Луппа не приехала? – поинтересовалась Инге как бы между прочим. – У нее не очень хорошо со здоровьем. Когда фрау Луппа принимает таблетки, ей лучше оставаться дома. – Должно быть, очень сильные таблетки… Инге не стала ждать, когда Функе прокомментирует эту реплику, и сразу перешла к главному: – Как долго вы опекаете фрау Луппа? – Около шести лет, – быстро ответил Функе, как будто был готов к этому вопросу. – В таком случае вы должны хорошо ее знать. На этот раз он задумался, прежде чем ответить: – Это часть моей работы, как ни крути. Или вы находите это странным? – Не знаю. У меня никогда не было опекуна. – Некоторым людям опекун необходим только для того, чтобы вести нормальную социальную жизнь. – Фрау Луппа постоянно говорит о каком-то похищенном ребенке. Откуда эта странная фантазия? – Не уверен, что могу обсуждать этот вопрос в отсутствии фрау Луппа. – Поэтому вам следовало бы взять ее с собой. Хотя… знаете что? – Инге потянулась к погребенному под бумагами стационарному телефону, который имелся в каждой комнате для допросов. – Мы ведь можем ей позвонить. Если фрау Луппа дома, она сама все объяснит. Функе поставил локти на стол и потер руки, как будто собирался приступить к какой-то работе. – Извините, что говорю это, но по роду профессиональной деятельности мне иногда приходится сопровождать людей в отделения полиции. То есть я более-менее знаю ваши порядки. И нахожу вашу манеру ведения допроса крайне необычной. – Возможно, я ведь давно этим не занималась. – Инге улыбнулась, когда рот господина Функе приоткрылся от удивления, и сняла трубку. – Вы, конечно, помните номер фрау Луппа? Функе махнул рукой: – Я готов ответить на ваши вопросы. Не хочу, чтобы вы ее беспокоили. И вздохнул с облегчением, когда Инге повесила трубку. – Манди Луппа сделала аборт десять лет тому назад. Это было ее добровольное, сознательно принятое решение, которое она до сих пор не может себе простить. Она не ищет виновных на стороне. Но результатом тяжелой депрессии, которую фрау Луппа перенесла, стала потеря – до известной степени – ощущения реальности. Мысли о ребенке вылились в навязчивые идеи. Теперь она совершенно недееспособна. – Недееспособна, то есть заведомо невиновна с юридической точки зрения, – уточнила Инге. – С медицинской же точки зрения речь идет о диссоциативном расстройстве[18]. Инге кивнула в знак благодарности за это разъяснение. – От кого была беременна фрау Луппа? Господин Функе покачал головой и понимающе улыбнулся, как будто ожидал и этого вопроса. – Даже если б я знал, насколько этично отвечать на этот вопрос в отсутствие фрау Луппа? – Тем не менее я вынуждена его повторить, потому что мне кажется странным, что фрау Луппа, имея постоянную работу в приюте для животных и жилье, с которым управляется сама, тем не менее несамостоятельна в повседневной жизни. Функе пожал плечами: – На самом деле в этом нет ничего необычного. Пока все идет как всегда, фрау Луппа без проблем ориентируется в повседневной жизни. Моя задача – поддерживать ее, когда жизнь выходит из привычной колеи. Давать разъяснение и направлять ее действия. Честно говоря, не думаю, что ее присутствие на допросе было бы вам полезным. Она вам ничего не скажет. – Вы специалист, вам виднее. Инге печально улыбнулась, давая тем самым понять, что господин Функе был ей подозрителен с самого начала. Глава 34 Понедельник, 19:15 Арне ждал от Хуса разъяснений, откуда тот узнал, что в теле Анналены Винцер была найдена именно флешка. – Прошу меня простить, – сказал музыкант после долгой паузы, когда собеседники молча оценивали силы друг друга. – Конечно, это могла быть и SD-карта, и компакт-диск. Но USB-накопитель, то есть флешка, на сегодняшний день самый распространенный носитель информации. Поэтому я и решил, что вы имеете в виду именно ее. – Хороший ответ. – Арне одобрительно щелкнул пальцами. – Я никогда не слышал это произведение раньше. Гнетущее впечатление, особенно конец. – Согласен. Я заканчивал «Ангельскую симфонию» в один из самых тяжелых периодов моей жизни. – Можете рассказать подробнее? – Я искал музыку для прощания с дочерью и вспомнил об одной своей неоконченной вещи. У нее уже было название – «Ангельская симфония», – и я нашел его как нельзя более подходящим случаю. Пусть вас не смущает слово «симфония» – я сочинял ее не для оркестра и, как уже сказал, не закончил. Но «симфония» задает совсем другой масштаб – нечто мощное, космическое, если вы понимаете, о чем я. Ведь Мануэла была моим ангелом, и… – Он как будто о чем-то задумался. – Вы, наверное, уже поняли, но меня и раньше вдохновляла музыка Сергея Прокофьева из «Огненного ангела». Нет, Арне до сих пор об этом как-то не думал. Но беседа становилась все более интересной, поэтому он попросил Хуса остановиться на этом поподробнее. – Мне, конечно, далеко до многогранной мрачности Прокофьева, но некий внутренний конфликт, думаю, должен присутствовать в произведении в любом случае, – с готовностью объяснил композитор. – Сама тема, как я уже говорил, возникла из глубокой депрессии. Моя жена возненавидела «Ангельскую симфонию» с самого начала, позже и я тоже больше не желал ее слышать. Собственно, она оказалась не самой подходящей музыкой для прощания с моей маленькой Мануэлой. Сегодня мне это все равно. В конце концов я продал права одной сатанинской группе, превратившей опус в нечто вроде рок-оперы. Что поделать, мне нужны деньги. Время от времени я выполняю заказы разных музыкантов, и это позволяет мне держаться на плаву. Но сегодня, когда за какую-нибудь сотню евро профан из Бангладеш или откуда-нибудь еще и скомпонует вам полный трек, музыкой много не заработаешь… Вы хорошо знаете оперу Прокофьева? – Я был вынужден ею заняться. Что в конечном итоге и привело меня к вам. – Тогда вы знаете, что главная героиня Прокофьева – психически больная женщина. Рената влюбляется в ангела, и это недосягаемое видение преследует ее до самой смерти. Поиски воплощенного идеала могут закончиться трагедией; это стало и моим лейтмотивом. Понимаете, о чем я? – Нет, извините. Я плохой собеседник, когда дело касается тонкостей искусства. Хус кивнул и извиняюще махнул рукой: – Я только хотел сказать, что в конце концов все летит к черту. После этого в комнате повисла тишина, вероятно наполненная не слышными для Арне созвучиями. Комиссар размышлял над тем, что сам только что сказал. Ситуация, в которой оказался Кристиан Хус, представлялась, мягко говоря, странной – разочарованный одиночка и, по-видимому, в долгах. – Почему вы ушли с поста главного дирижера? – спросил Штиллер. – Я, конечно, не знаю, но могу предположить, что эта должность неплохо оплачивается. Хус наморщил лоб, как будто никогда до того не задумывался над этим вопросом. – То, что произошло с Мануэлой, совершенно выбило меня из колеи, – наконец ответил он. – Вероятно, поэтому я и уволился. Я думал, что, как свободный художник, смогу обеспечить себя и жену, но это оказалось ошибкой. – Хус безрадостно рассмеялся. – Выходит, я, как и Рената, всего лишь гонялся за собственным видением.