Глава 64 Предыстория Часовня на кладбище Святой Троицы была заполнена до отказа. Группа скорбящих осталась стоять снаружи, где играл оркестр из дюжины представителей Дрезденской филармонии. Лучшие музыканты саксонской столицы пришли почтить память своего великого коллеги. Чтобы те, кто сидел внутри, слышали музыку, а до стоявших снаружи доносились прощальные речи, дверь в часовню оставили открытой. Пастор, прежде чем выступить с речью, благоговейно поклонился покойному. Вся церемония напоминала юноше черно-белый фильм, какие он помнил из эпохи до изобретения цветных телевизоров. Юноша занял место во втором ряду, в самом дальнем конце, словно не имел отношения к этой семье. И все-таки в шикарном гробу перед алтарем лежал его отец. Катарина, разумеется, восседала впереди. Теперь она была вдова, и все ее жалели. Ее и дочь Диану. Обе время от времени промокали глаза носовыми платками. Рядом разместились друзья и коллеги отца. Эти люди время от времени появлялись в их доме. Здесь же был директор Земперопер и какой-то очень знаменитый постановщик, который, как говорили, теперь занимается произведениями покойного. Его юноша видел всего пару раз. Он был далек от этой жизни и слишком молод. И при всем своем желании не смог бы понять, чем занимаются эти люди. Болезнь отца тянулась долгие годы, а смерть наступила внезапно. И это казалось юноше самым непостижимым. Просто в один из серых осенних дней появился доктор и выписал свидетельство о смерти. И вот теперь осиротевший юноша сидел в этих холодных стенах и дрожал. Это кладбище когда-то называли Чумным. Осенний ветер гонял по дорожкам жухлые листья. От надгробий тянуло сыростью. Слова пастора падали в гулкое пространство часовни, как холодные камни в пропасть. – Надеюсь, выбранные мной стихи принесут вам утешение. Псалом сто тридцать девять, тринадцать— шестнадцать. «Ибо Ты устроил внутренности мои и соткал меня во чреве матери моей». «Во чреве матери моей», – повторил юноша и вспомнил мать, которую потерял вот уже много лет тому назад. – «Славлю Тебя, потому что я дивно устроен». Пастор сложил ладони в молитвенном жесте. – «Дивны дела Твои, и душа моя осознает это». Пока Катарина, сотрясаясь от рыданий, прижимала к себе дочь, юноша огляделся. Позади наискосок от него сидел Кристиан Хус с семьей. Студент следил за церемонией с тонкой улыбкой на губах и подмигнул юноше, встретив его взгляд. Наверное, тоже хотел утешить. – «…в Твоей книге записаны все дни, для меня назначенные, когда ни одного из них еще не было». Пастор завершил наконец цитату и снова заговорил от себя. Так или иначе, все это когда-нибудь закончится. Юноша уже не слушал пастора, размышляя над тем, что будет после того, как его отца опустят в землю. Потом все собрались возле могилы. Катарина выбрала простое благородное надгробье из бронзы и нержавеющей стали. Юноша подумал, что отцу оно точно понравилось бы. Но отец был мертв и не мог высказаться на этот счет. – Я любил тебя, – прошептал юноша, бросил в черную яму цветок и отошел в сторону, освобождая место следующему. Один за другим подходили люди, которых он никогда не видел раньше. Мужчина и женщина, по виду супруги, неожиданно приблизились к нему. – Мы хотели с тобой познакомиться, – сказала женщина и погладила юношу по голове. – Меня зовут Кристина, а это мой муж Франк. Тебе будет хорошо с нами. Они исчезли так же внезапно, как и появились. Юноша видел, как Франк и Кристина рука об руку вышли из ворот. Только после того, как кладбище опустело, он смог поговорить с Катариной и Дианой наедине. – Кто такие эти Франк и Кристина? – спросил юноша. – И почему они сказали, что мне с ними будет хорошо? Катарина повернулась к дочери. – Дорогая, – сказала она и кивнула на пастора, который под каштаном разговаривал с директором филармонии, – не хочешь поблагодарить вон того господина за прощальную речь? Скажи, что твою мать очень тронули его слова и цитата из Библии. Катарина проводила Диану умиротворенным взглядом, после чего посмотрела на юношу так, будто на его месте стоял вконец обнаглевший слуга. – Ты всерьез полагаешь, что останешься в нашем доме после того, что сделал с отцом и нами? Мой бедный муж, чего он только от тебя ни натерпелся! Это была семья Мейер. Ты переедешь к ним. – Но… я его наследник. – Ради бога, ты ничего не получишь. Как законная супруга, я имею все права на дом. А ты переезжаешь к приемным родителям. Документы готовы. Отец все подписал накануне смерти, включая завещание в мою пользу. – Как… – прошептал юноша, и у него на глазах выступили слезы. – Ты – отродье с преступными задатками, к тому же психически больное, – продолжала Катарина тоном, от которого юноше стало страшно. – Думаешь, я не замечала, как ты подглядывал, когда моя девочка принимала душ и сидела в туалете? Такое было просто невозможно. Диана всегда запирала ванную. Даже в своей комнате юноша слышал, как щелкал замок. Катарина лгала; она давно уже распускала о юноше сплетни. Вот почему сегодня люди на него так странно смотрели, даже Кристиан Хус. – Диана лжет! – закричал юноша так, что немногие задержавшиеся на кладбище стали оглядываться. В отчаянии он толкнул мачеху в грудь, чем та не замедлила воспользоваться и, как подкошенная, рухнула на землю. После этого она несколько дней пролежала в постели якобы из-за вывиха бедра. А юноша убежал, что только усугубило его положение. Теперь он стал скрывающимся от правосудия преступником. Часть IV Глава 65 Четверг, 13:30 Арне буквально сгорал от нетерпения изнутри, но внешне сохранял спокойствие и не слишком торопился в комнату для допросов, где его ждал Кристиан Хус. Некоторое время комиссар курил во дворе, обдумывая свою тактику. Сценарий, который он решил на этот раз опробовать, сам Штиллер называл «Сказочник». Он кивнул, словно в подтверждение собственных мыслей, загасил окурок в пепельнице и вернулся в здание полиции. – Как долго ты собираешься его там мариновать? – спросил Бернхард, заставший Арне на кухне за кофейной машиной. – Уже иду. – Комиссар повернулся и поднял две чашки кофе. – Придержишь мне дверь? Бернхард закатил глаза, но в конце концов проводил его к комнате для допросов. – Почему не отвечали на звонки? – начал Арне и поставил на стол две дымящиеся чашки. – За что меня задержали? – в свою очередь, спросил Хус. Вместо ответа комиссар кивнул на чашки. – Могли бы, по крайней мере, сказать «спасибо». Из собственного опыта знаю, что проще облегчить душу за кофеином или алкоголем. Поскольку алкоголь здесь запрещен… – Чего вы хотите? – Всего лишь рассказать вам одну историю. – Что? Арне ожидал недоуменного возгласа. Если в прошлую их встречу Хус выглядел неважно, то теперь темные круги под глазами и высохшая кожа делали его и вовсе похожим на зомби. – Пожалуйста, попробуйте. – Арне снова показал на кофе. – Моя коллега давно пытается извести меня этим напитком, но до сих пор безуспешно. Пойло оставалось безвкусным даже после двух ложек сахара. Тем не менее, глотнув, Арне причмокнул губами. Но по-настоящему удовлетворенным почувствовал себя не раньше, чем когда Хус, попробовав из своей чашки, болезненно скривил рот. Главное удовольствие было впереди. – Жил-был один отец с выдающимся музыкальным талантом… – Что здесь, черт возьми, происходит? – Взгляд Хуса выдавал желание выплеснуть кофе в лицо комиссару. – Жил-был один отец с выдающимся музыкальным талантом, – повторил Арне, – и была у него дочь… ну чистая куколка… Очень может быть, – продолжал комиссар, – что кому-то девочка казалась слишком развязной. А кто-то не считал ее слегка оттопыренные уши красивыми. Но для отца она была лучшая девочка на свете. – Послушайте, – снова перебил Хус, – это такая шутка со скрытой камерой, да? – …лучшая на свете, – возвысил голос Арне. – И все шло просто замечательно у этого отца. У него был дорогой рояль, любимая жена, чертовски огромный дом и, конечно, замечательная дочь, чьи цвета воронова крыла волосы он так любил наматывать на палец, когда брал ее на руки. Но совершенство – иллюзия, и отец понимал это, как никто другой. Он ведь был одаренный музыкант, у которого время от времени тоже проскальзывали фальшивые ноты, но который ценой упорного труда все-таки наловчился очаровывать публику своей игрой. Тут Арне впервые сделал паузу. Хус молча смотрел на него. В комнате для допросов стало тихо до жути, так что комиссар почти услышал, что думает о нем Бернхард, следивший с двумя коллегами за ходом допроса из соседней комнаты. А именно, что комиссар утратил последние остатки здравого смысла. – Совершенный мир отца обрушился в одночасье, когда самое дорогое существо упало в пруд и утонуло. – Прекратите… – возмущенно прошептал Хус, но Арне только покачал головой и мягко улыбнулся. – Отец так и не смог оправиться от этого удара. Оно и понятно – ведь он потерял самое главное, что было у него в жизни, помимо музыки. Он стал искать виновного и для начала указал на соседского паренька, который ведь все равно был бездельником. Когда же полиция отпустила предполагаемого убийцу за недостатком улик, стал досаждать жене. Получается, она плохо следила за ребенком. Когда же от несчастного отца ушла и жена, он решил было расстаться с домом, потому что это был про�клятый дом, причина всех его несчастий. Последнее, однако, оказалось не так просто. – Тут Арне сблизил большой и указательный пальцы, изображая маленькую щелочку. – Потому что пусть даже совсем чуть-чуть, но отцу стало стыдно перед покойными родителями, построившими этот дом буквально собственными руками. Кроме того, там все еще была детская. Что, если девочка все-таки не умерла, а когда-нибудь объявится на пороге и захочет в свою комнату? Куда она вернется, если на двери будет табличка с другой фамилией? Поэтому отец до сих пор живет в этом доме. В конце концов он разочаровался и в музыке, потому что некогда совершенный мир совсем спятил и никто больше не хочет слушать второсортного пианиста. – Это неправда! Хус ударил кулаком по столу, и его все еще полная чашка опрокинулась.