Вызов, тайна, опасность и красота. Ради этого стоило рискнуть, даже несмотря на временами накатывающее на меня чувство стыда. Да, я был манипуляром. Но при этом в душе куда больше походил на Чакаса, чем на своего отца. Я по-прежнему считал любое проявление эмоций унизительным, но еще не разучился улыбаться. И в то же время в мечтах я видел себя таким же высоким, широкоплечим и сильным, как отец – с его вытянутым бледным лицом, копной волос и выбеленным пушком сзади на шее. Способного пальцами сломать твердую оболочку шроп-арбуза, чтобы добраться до мякоти. Это противоречие не давало мне покоя: я не верил ничему из того, что касалось моей семьи и моего народа, мечтая мутировать во вторую форму – и в то же время сохранить юношескую независимость. Конечно, это было невозможно. На корму пришел явно обнадеженный проводник: – Мерс принимает нас за одного из своих. До кольцевого острова меньше вспышки. Здешние аборигены измеряли время, поджигая связанные в узлы вощеные фитили, загоравшиеся от наступающего пламени. Даже сейчас, несмотря на опасность, двое членов экипажа зажигали фонари примитивными палочками. В тумане о борт ударилось что-то крупное. Палубу качнуло, и я с трудом удержал равновесие. Чакас вскочил, улыбаясь до ушей. – Наш берег, – сказал он. Экипаж выбросил трап на черный песок. Флорианец спустился первым и принялся отплясывать, щелкая пальцами. – Ш-ш-ш! – остерег его Чакас. Я снова попытался надеть нательную броню, но экипаж воспротивился. Я обратился к Чакасу; тот лишь пожал плечами: – Они боятся, что эта штука может разозлить мерса даже отсюда. Выбора у меня не было, так что теперь я оказался полностью уязвимым. Мы спустились на берег в тумане. Экипаж остался на судне, как и моя броня. Едва мы оказались на берегу, судно развернулось и двинуло в обратную сторону, оставив нас в мелкой мороси с тремя небольшими пакетами провизии – человеческой, вполне съедобной, если, конечно, зажимать ноздри, чтобы не ощущать зловония. – Они вернутся через три дня, – сказал Чакас. – Времени, чтобы обследовать остров, достаточно. Когда судно удалилось настолько, что мы перестали слышать его пыхтящую песню, флорианец сделал еще несколько па. Он явно был счастлив, снова почувствовав под ногами кольцевой остров Воды Великана. – Остров скрывает все! – Он издал щебечущий раскатистый смешок и показал на Чакаса. – Парень ничего не знает. Ищи сокровище и умри, если не идешь туда, куда иду я. Флорианец вытянул выразительные розовые губы и поднял над головой ладони с соединенными большими и указательными пальцами. Эти слова вовсе не задели Чакаса. – Он прав. Я ничего здесь не знаю. Я тоже испытывал сильное облегчение, спасшись от мерса, и почти не заметил собственного раздражения. Давно понял, что доверять людям нельзя, уж слишком они деградировали. И в то же время на этом острове, на этом берегу ощущалось столько необычного, что моя надежда вспыхнула с новой силой. Мы прошли чуть дальше вглубь острова и присели на камни, дрожа от холода и сырости. – Сначала объясни, почему ты на самом деле хотел попасть сюда, – потребовал Чакас. – Расскажи нам о Предтечах и Предвозвестниках. В темноте я не мог разобрать ничего, кроме слабого мерцания накатывающих на берег волн. – Предвозвестники были всемогущими. Они оставили свой след во многих небесах. Некоторые говорят, что давным-давно они создали Предтеч. Даже то имя, которое мы дали себе сами, Предтеча, подразумевало меняющееся место в Мантии, признавая тот факт, что мы – всего лишь этап в служении живому времени. После нас придут другие. И эти другие будут лучше нас. – А мы? – спросил флорианец. – Хамануш и чамануш? Я отрицательно покачал головой, не желая придавать вес этой истории… или верить в нее… и продолжил: – Я здесь для того, чтобы узнать, почему исчезли Предвозвестники. Понять, не оскорбили ли мы их чем-нибудь… и, возможно, найти причину их могущества, их силы и разума. – Вот как? – сказал Чакас. – Ты здесь, чтобы найти великий дар и угодить отцу? – Я здесь, чтобы обрести знание. – Что-то такое, что доказало бы, что ты не глуп. Гм… – Чакас открыл сумку и протянул мне несколько хлебцев – плотных, черных, воняющих рыбьим жиром. Не скажу, что съел их с удовольствием, но это лучше, чем ничего. Всю жизнь окружающие считали меня глупым – но, когда животные-деграданты приходят к тому же выводу, мне становится не по себе. Я швырнул камушек в темноту. – Когда начнем поиски? – Слишком темно. Сначала нужно развести огонь, – сказал флорианец. Мы сложили костер из веток и полусгнивших пальмовых обломков. Чакас, казалось, задремал, но тут же проснулся и улыбнулся мне. Он зевнул, потянулся, посмотрел на океан. – Предтечи никогда не спят, – произнес он. Это верно, но только если на нас нательная броня. – Ваши ночи длятся долго? – спросил флорианец. Он скатывал хлебные шарики и выстраивал их в линию на гладком, как стекло, плоском черном камне. Теперь он принялся хватать их один за другим и, причмокивая, забрасывать в рот. – Так вкуснее? – спросил я. – Рыбный хлеб – дрянь, – скорчил он гримасу. – Фруктовая мука лучше всего. Туман рассеялся, но тучи все еще нависали над кратером. Рассвет был не за горами. Я лег на спину и посмотрел на серое небо, впервые за долгое время чувствуя себя в ладу с самим собой. Я был глуп; я предал собственную манипулу; но я был в ладу с самим собой и наконец-то делал то, что хотел делать всегда. – Даова-маад, – сказал я. Оба человека вскинули брови, отчего стали похожи друг на друга, как братья. «Даова-маад» – человеческое слово, обозначающее расширение и сжатие вселенной. Довольно точно это переводилось на язык Предтеч-строителей так: «Твои напряжения разрывают тебя, и ты падаешь». – Ты знаешь об этом? – спросил Чакас. – Анцилла научила меня. – Это голос в его одежде, – объяснил Чакас флорианцу. – Женщина. – Она хорошенькая? – спросил недомерок. – Не в твоем вкусе, – улыбнулся я. Флорианец доел последний хлебный шарик и опять скорчил гримасу. Столько мышц для выражения эмоций. – Даова-маад. Мы охотимся, растем, живем. Жизнь простая штука – мы живем просто. – Он толкнул Чакаса. – Этот Предтеча начинает мне нравиться. Назови ему все мои имена. Чакас сделал глубокий вдох: – Этот чамануш, что сидит рядом с тобой, чье дыхание пахнет рыбьим жиром и черствым хлебом, зовется семейным именем Дневной Стайер. А его личное имя Утренний Райзер. Его полное имя Дневной Стайер Заранее Прокладывает Тропы Утреннему Райзеру. Длинновато для такого короткого парня. Ему нравится, когда его зовут Райзер. Ну вот. Как ты просил. – Все в порядке, все верно, – удовлетворенно сказал Райзер. – Мои праотцы построили здесь стены, чтобы защищать и направлять нас. – После восхода ты их увидишь. Пока – слишком темно. Хорошее время, чтобы узнавать имена. Как твое настоящее имя, Предтеча? Для Предтечи открыть свое настоящее имя кому-то за пределами манипулы… да еще и людям… Прелестно. Идеальная фига всему моему семейству. – Звездорожденный, – ответил я. – Звездорожденный, Созидающий Вечность. Нулевая форма, манипуляр, несертифицированный. – Полный рот, – кивнул Райзер. Он широко открыл глаза, подался вперед и выгнул губы, изображая полный рот. Потом хитро усмехнулся, что у флорианцев означало огромное удивление. – Но у него приятный перекатывающийся звук. Я откинулся назад. Я все больше привыкал к его быстрой мелодичной речи. – Мать называет меня просто Звезд, – сказал я. – Чем короче, тем лучше, – заметил Райзер. – Значит, Звезд. – День наступает. Скоро будет теплее и ярче, – сказал Чакас. – Нужно идти, не поднимая ног. Не хочу, чтобы нас могли найти по следам. Я подозревал, что если кто-то с Эдома или даже сама Библиотекарь со своей орбиты решит отыскать меня, то это не составит труда, как бы мы ни скрывали свои следы. Но моим спутникам знать этого не стоило. За короткое время на Эрде-Тайрине я успел понять, как высоко среди бедных и забитых ценится глупая храбрость. Я, конечно, был глуп. Но похоже, мои спутники теперь верили, что я не трус. Следы мы заметали пальмовыми ветками, найденными на берегу. – Далеко ли до центра острова? – спросил я. – Ноги длиннее, путь короче, – отозвался Райзер. – Увидишь фрукты – не ешь. Будет понос. Отдавай мне.