– Королевский театр оборудован системой электронных ключей, которая хранит информацию в течение 48 часов. Поэтому можно установить, что Кристофер зашел в прачечную и покинул ее в 18.22 и 18.25 соответственно. – Сайдани полистала свои записи. – Следующее, и последнее действие с ключом было совершено в 20.47 у аварийного выхода на Хайбергсгеде. Значит, преступник, как и предполагалось, ушел через «Скворечник», воспользовавшись ключом-картой Кристофера. – Ты хочешь сказать, в 19.47? – уточнил Йеппе. – Нет. Ключ в последний раз использовали на аварийном выходе в 20.47. – То есть больше часа спустя после того, как Кристофер был сброшен на люстру? Какого черта он делал все это время? – Осматривался. – Анетте допила кофе и аккуратно стерла большим пальцем белые «усы». – Осмелюсь поделиться предположением, что он сидел над люстрой и глядел вниз, на зрительный зал, упиваясь тем, что сотворил. Могу представить, как у него щекотало в промежности от вида всей этой публики, сидящей с трупом над головами. В антракте, когда техники вернулись с колосников, он спокойненько провальсировал к выходу через «Скворечник». Та-дам! – Да это же офигенное расстояние! Какой придурок будет торчать на месте преступления, когда там сидит уйма людей, каждый из которых может в любой момент его засечь? – У тебя есть объяснение получше? Йеппе дал задания и закрыл совещание. Когда команда покинула комнату для отдыха, он остался наедине с полицейским комиссаром. По вертикальным складкам, сгустившимся посередине ее лба, Йеппе понял, что его ждет нешуточный выговор. Вызов на ковер, что называется. Вообще-то между ними установились прекрасные отношения, насколько возможны прекрасные отношения с промежуточным руководителем, и Йеппе прекрасно понимал, что она делегирует ему часть обязанностей, которые начальники обычно предпочитают исполнять сами. Он занимался местом преступления, свидетельскими показаниями и расследованием, а она взяла на себя общее руководство процессом и взаимодействие с прессой. Такое разделение труда устраивало обоих. Однако сейчас запахло жареным, и он понял, что ей совершенно не хочется дышать этой гарью в одиночку. – Йеппе, как ты объяснишь связь убийства Кристофера Гравгорда с убийством Юлии Стендер и со всей этой фигней с черновиком детектива? – Мы не знаем. – Не знаете? – Нет. Пока нет. Почему кто-то решил воплотить в жизнь детектив Эстер ди Лауренти – это одно, но как тут замешан Кристофер… – И что прикажешь сказать начальнику полиции, Йеппе? А журналистам? – Что мы изучаем все улики и усердно собираем показания. – У нас ни одной зацепки! Единственная улика указывает на человека, которого самого убили. Что у нас есть существенного? Ты кого-нибудь подозреваешь? Йеппе пожал плечами. Комиссар полиции выдохнула воздух через нос, издав смиренное шипение, и направилась к двери. – Я попросила Мосбэка прийти сегодня к часу помочь вам с расследованием. В конце дня зайди ко мне с отчетом. Лучше не позже семи, я хочу пойти домой и поужинать с семьей, если успею. – Мосбэка? Сейчас? Йеппе совсем не обрадовался перспективе провести вторую половину дня в обществе полицейского психолога. Он где-то прочитал, что всего лишь около двух процентов психологических портретов каким-то образом способствуют расследованию, и это вполне соответствовало его собственным ощущениям. Все слишком расплывчато, по большому счету это будет пустая трата времени. Комиссар полиции коротко кивнула и пошла к выходу, но в дверях остановилась. – Ты готов к этому, Йеппе? Уже все поняли, что тебе трудно приходится, после… твоего недомогания. Йеппе мрачно кивнул. Сострадание, последовавшее за нервным срывом, вызванным разводом, было практически таким же невыносимым, как сам срыв. Комиссар покинула комнату для отдыха, прежде чем он успел воспротивиться привлечению психолога. Мосбэк! Анетте тоже не пришлась бы по душе эта идея. Анетте взяла с собой сотрудника, по неизвестным причинам носившего прозвище Калитка, и отправилась к матери Кристофера в Брёндбюэстер, чтобы сообщить ей плохие новости и заодно выяснить, не сможет ли она пролить свет на последние дни сына. Видимо, у Кристофера не сложилось доверительных отношений с психически неуравновешенной матерью, но именно вследствие своей отстраненности она и могла бы предоставить следствию какие-нибудь важные сведения. Да и в любом случае ее нужно было осведомить. Йеппе решил также послать пару сотрудников к Эстер ди Лауренти. У него было предчувствие, что она отреагирует на смерть Кристофера эмоциональнее, чем его мать. * В доме 12 по Клостерстреде было тихо. Квартира на втором этаже пустовала, несчастье разорило и опустошило ее. В квартире на третьем этаже тоже никого не было – жилец лежал в Королевской больнице и боролся за жизнь. На четвертом этаже царила тишина, потому что Эстер ди Лауренти не могла заставить себя издать хоть какой-нибудь звук. Звук означает жизнь, если только это не звук колокола, несущий дурную весть, и тогда звук означает смерть, и дверь она в любом случае зря отворила. Собаки, слегка потявкав, быстро сдались и заснули, так что и тут настала тишина. Эстер восседала на подлокотнике дивана, там же, где сидела, когда двое полицейских сообщили ей новость. Даже подняться с места или принять более удобное положение казалось ей неправильным. Мир должен был замереть. Я знаю, будет следующий шаг, думала она, но я не могу его сделать. Даже дыхание воспринималось ею как предательство. К своему удивлению, она отметила, что не плачет. Слезы и те меня покинули, подумала она, тут же осудив себя. Это уже не книга, а действительность. – Ну хорошо, если уж даже время не может остановиться, то я тем более! Говорить было приятно, встать на ноги тоже. Эстер глубоко вдохнула и ощутила ток крови. Нужно было выгулять собак, вынести мусор. Нужно было попытаться осознать, что Кристофера больше нет. Просмотреть свои бумаги, задуматься и попробовать разобраться в том, что произошло. В ванной, под прохладными струями, ее вновь осенило. Кристофер больше не вернется. Она больше никогда его не увидит. Смерть Юлии была ужасна, особенно потому, что она чувствовала себя в какой-то мере ответственной за нее, но потерять Кристофера было все равно что потерять ребенка. Эстер прижала душ к груди и заплакала. Протяжное жалобное всхлипывание отражалось от полированного камня, а когда силы совсем покинули ее, она повалилась на мокрый пол. Она лежала на полу душевой кабины, пока от холода у нее не начались судороги. Затем она медленно поднялась, пустила горячую воду и, повесив душ на держатель, грелась, пока как-то не ожила. Она вытерлась толстым полотенцем, снятым с батареи, и вытащила изо рта несколько собачьих волосков. Одевшись, она приготовила кофе и села за письменный стол у окна. Эстер горько сокрушалась, что прогнала Кристофера, что в последние дни его жизни относилась к нему с подозрением и отдалила его от себя. Не могла она простить себе и того, что не попрощалась с ним. Она думала о том, кто займется похоронами, сильно сомневаясь, что мать Кристофера будет в состоянии их организовать. Нужно предложить свою помощь. Эстер задумчиво сортировала бумаги на столе по нескольким стопкам: одна – со всеми набросками и черновиками детектива, их придется отдать полицейскому с грустными глазами, вторая – со счетами, третья – с материалами к книге о поэзии и гуморальном теле, которую она уже несколько лет собиралась написать. В четвертую стопку попали журналы «Вагант» с загнутыми страницами. Грязные кофейные чашки она поставила на пол, надеясь рано или поздно вернуть их на кухню. Под английским изданием Галена «Хороший врач должен быть философом» она обнаружила пропавшее давным-давно кольцо с опалом и на мгновение даже искренне обрадовалась, но затем все вспомнила, и мир снова стал невыносимым. Накануне она снова навещала в больнице Грегерса, который поинтересовался, что она такого сделала, чтобы навлечь на дом 12 по Клостерстреде все эти несчастья. Старый идиот, он понятия не имеет, в какой мере она замешана и насколько точным оказалось его попадание. Из всех детективов в мире – почему именно мой? Она собрала кое-какие налоговые документы и нашла под ними грязную тарелку с засохшим вареньем и черный диспенсер для скотча. Тарелку она отправила к батарее из кофейных чашек, а диспенсер водрузила на налоговые бумаги. Он оказался таким тяжелым, что ей пришлось брать его двумя руками. Эстер разбирала какие-то буклеты Института судмедэкспертизы с неприятным ощущением в желудке. Что-то тут было не так. Она оглядела стол. Этот диспенсер, громоздкий, но, вероятно, довольно удобный… она была не вполне уверена, что он принадлежал ей. Может, она одолжила это приспособление у кого-то, а потом позабыла вернуть? Да она и скотчем-то никогда не пользовалась. Она поднесла держатель для скотча к лицу и рассмотрела его. Если она по ошибке прихватила его с собой из университета, то на нем где-нибудь написано «КУА» (Копенгагенский Университет, Амагер). Она поднесла его к свету из окна, но никаких опознавательных знаков не обнаружила. Снизу он был обтянут светло-серым промышленным войлоком. Но в одном месте войлок не был светло-серым. Темно-коричневое пятно протянулось от одного из уголков, к центру переходя в еле заметные следы от мелких брызг. Руки Эстер разжались, диспенсер упал на пол. На ее светлых ресницах, четко выделяющихся на фоне бледной кожи, висели капли крови. На щеке был выгравирован узор, превративший кожу в драгоценность, в самое роскошное украшение в мире. Он наделил ее вечной красотой. А ее приятель осуществил чудесный полет. Щедрые подарки. Теперь вы видите меня? Меня сформировали на «фабрике кошмаров» застегнутые люди, а от нее в моей жизни остался лишь факт отсутствия. А вот теперь формирую я, ибо я веду нож. Пишу свою историю. Историю вообще. Я не сумасшедший, я один из вас. Во всем нужно равновесие. Баланс между живыми и мертвыми, между принудительным отбором и свободным выбором, между курами и яйцами. У терпения есть границы. Когда твои так называемые покровители оказываются не более чем иллюзией и мир взирает со стороны и не вмешивается, зарождается новый свод правил. Новая справедливость. Вы спросите, не появляется ли от этого всего во рту привкус горечи, и я отвечу – мне по душе этот горький вкус. Потому что – да, это горечь, и она принадлежит только мне. Прежде чем осуждать, задайте себе вопрос: поступили бы вы иначе? Глава 15 – Итак, установлено ли орудие убийства Юлии? – задавая вопрос, Анетте копалась в ящике Йеппе. Если он правильно трактовал ее поведение, она искала запасы леденцов, которые он недавно предусмотрительно переложил в архивный шкаф. – Нет, – ответил он. – Но Клаусен настроен оптимистично. Диспенсер для скотча весит около двух килограммов. Он из тех, которые утяжеляют, чтобы не скользили по столу. На нем явно кровь, осталось только проверить, Юлии ли эта кровь принадлежит, да еще выяснить, нет ли на нем отпечатков пальцев кого-нибудь, кроме Эстер. Они думают управиться за пару часов, я их попросил тебе позвонить. – А ты что? – Переговорю с остальными участниками писательской группы Эстер. Через полчаса у меня встреча в Сюдхавнен. – Поехать с тобой? – Анетте бросила охоту за леденцами и разочарованно уставилась на Йеппе. – Поезжай лучше к Каролине Боутруп, поприставай к ней чуток. Может, она припомнит больше подробностей касательно личной жизни Юлии, если ты на нее немного надавишь. И еще покажи ей фотографию диспенсера, выясни, их эта штука или нет. Эстер ди Лауренти отрицает, что это ее имущество. – Как же тогда этот предмет очутился у нее в квартире? – удивилась Анетте. – Именно! – Проверю. Еще что-нибудь? – К часу заявится Йорген Мосбэк – помогать в составлении психологического портрета преступника. Я бы подождал с обращением к психологу до понедельника, но убийство Кристофера обострило ситуацию. Ну, ты понимаешь, какие дела. Как и следовало ожидать, она закатила глаза и всем своим видом продемонстрировала, что день потерян. Йеппе сжалился и извлек из архивного шкафа пакет с конфетами. – Идея с администрацией «Магазан дю нор» провалилась. Они закрылись еще в 17.30, так что когда Кристофер оказался на крыше, они уже давно разошлись по домам. А как все прошло с его матерью? – Угнетающее предприятие от начала до конца. – Анетте бросила в рот пару карамелек. – Жилье на Брёндбю Странд под присмотром соцслужбы, причем, знаешь, так далеко от берега, как только можно себе представить. Однушка, такая грязная, что уже не видно, какого цвета пол. Открыла мне дверь в старом спортивном костюме, худом и выцветшем. К ней каждый день заглядывает соцработник, но если спросишь мое мнение, то ей бы лучше перебраться в казенное заведение. Шизофрения – она сама сказала, мы и в квартиру еще не зашли. Слышит голоса и видит видения. Говорит, когда последний раз зашла в «Нетто», люди стали вытаскивать ножи. Трехлитровый пакет вина, выпиваемый в течение дня, не слишком помогает. Такой не следовало рожать. – Много кому не следовало. Как отреагировала? – Вообще никак. Кажется, даже не поняла, о чем речь. В конце концов мы позвонили ее соцработнику, чтобы вызвать ей медсестру. Иначе от нее было не уйти. – То есть никакой пользы от нее не было? – Ни грамма. Разве что посмотрели, какой жуткой, вероятно, была атмосфера, в которой рос Кристофер. Ничего удивительного, что он был странноват. В этом доме явно не пахло чтением вслух и блинами!