– Подделка отпечатков пальцев – это непростая работа. В первую очередь нужны отпечатки, которые хочешь оставить. То есть отпечатки пальцев Кристофера. А дальше я не слишком хорошо представляю себе, как сделать это чисто технически. Мне выяснить у Сёренсена или еще у кого-нибудь? – Нет. Мне кажется, это плохая идея, Клаусен. На другом конце трубки повисла тишина. Йеппе дал собеседнику возможность немного поразмыслить. – Это абсолютно исключено, Кернер, абсолютно! Сёренсен – лучший в Дании, самый опытный дактилоскопист! Мы проработали вместе двадцать лет, и никогда не возникало никаких проблем. Прекрати сейчас же! Кристофер сам оставил этот отпечаток, тут тебе не долбаное научно-фантастическое кино. – А как насчет второго – Дэвида Бовина? – А что с ним? – Клаусен, успокойся, мы в одной команде. Я просто спрашиваю. Бовин мог посадить этот отпечаток? Для меня он новенький. Насколько хорошо ты его знаешь? Клаусен вздохнул в трубку и несколько секунд молчал. Йеппе слышал, как он что-то печатает. – Вот, нашел в интранете его контакты. Ты же понимаешь, что заходишь слишком далеко, верно? Ну и отлично. Дэвид Бовин, Кнуд Лаварсгеде, 4, 3-й этаж направо, Копенгаген, Вестербро, дата рождения 14-08-77. Поступил на работу в Центр криминалистической экспертизы как гражданский специалист по дактилоскопии прошлой весной в ходе регулярного набора. Между прочим, я его и взял. Кажется, собеседование проходило семь-восемь кандидатов, но все единодушно отдали предпочтение ему. Спокойный и простой человек с разносторонними интересами в прошлом, что там… – еще несколько секунд печатания и дыхания Клаусена в телефоне. – Да, вот, ландшафтный архитектор в коммуне Копенгаген, ранее в коммуне Вордингборг, прекрасное владение языками и расширенные водительские права. Прошел учебные модули быстро и хорошо. Ты же знаешь, мы сами обучаем наших специалистов, прежде чем взять на работу. Сто пятнадцать правильных ответов из ста семидесяти девяти в первом итоговом тесте. А для прохождения достаточно восьмидесяти. – Что еще ты о нем знаешь? – А что тебе нужно? Его рабочий код во внутренней системе? Номер сотрудника? – Черт, да нет. Мне хотелось бы понять, что он из себя представляет. Как человек. – Как человек! Бог ты мой. Тихий и спокойный, приветливый, профессионал, способен квалифицировать пятьдесят образцов отпечатков пальцев за полчаса, тогда как остальным требуется час. Сёренсен называет его самым перспективным дактилоскопистом из всех, кто у нас работал за долгие годы… Ты что-то такое имеешь в виду? – Клаусен, ты знаешь, мое любопытство тут оправдано. Ситуация с этим отпечатком нечистая. Ты и сам прекрасно понимаешь. Последовала длительная пауза. – Да, прекрасно понимаю. – Ты не мог бы собрать все сведения, какие только возможно, о Бовине и остальных специалистах, присутствовавших на месте преступления? Пока что не трогай кинологов и судмедэкспертов, мы ищем техника-криминалиста, который мог бы воспроизвести отпечаток пальца. – А я? Меня кто проверит? – На этот счет пока можешь не беспокоиться. Только, Клаусен… – Да? – Никому не говори об этом, ладно? Никому! Клаусен повесил трубку, не попрощавшись. Глава 20 Написание детектива подобно попытке заплести косу из паутины; тысячи нитей, приклеенных к пальцам, мгновенно рвутся, стоит только потерять концентрацию. Эстер ди Лауренти разработала замысловатую систему из разноцветных листочков, висевших в хронологическом порядке слева направо над письменным столом. Она уже не раз садилась за стол, сосредотачиваясь на мельтешении цветовых пятен и пытаясь вспомнить важный момент, ускользнувший от нее, прежде чем она успела зафиксировать его на бумаге. Вот и теперь она снова устроилась на этом месте, на этот раз, правда, не прикасаясь к клавиатуре, и мысленно прошлась по своей истории в нелепой попытке понять не то, что стояло за идеями, а то, каким образом преступник мог их трактовать. Это было, мягко говоря, мудрено. Взять, к примеру, вырезанный на щеке жертвы узор. Она придумала эту жуткую деталь как намек на увлечение преступника астрономией и созвездиями. Как вплести ее в повествование, она еще не совсем понимала, она собиралась дать характерам возможность раскрываться спокойно и непринужденно. Однако убийца самостоятельно развил придуманный ею образ. Эстер вывела на экран фотографию безжизненного лица Юлии Стендер, – ей хватило присутствия духа, чтобы скопировать снимок из интернет-изданий, прежде чем он исчез, – и попыталась отвлечься от того факта, что зернистое изображение крови и смерти было реальным. Паттерн совершенно не походил на то созвездие Ориона, которое она рисовала своему внутреннему оку, когда создавала это описание. Линии представляли собой длинные, округлые, выверенные параллели, пересекающие половину лица Юлии. Торнадо с глазом в центре, коловорот. И что дальше? Это совсем не похоже на совпадение. Тут заключено сообщение, почувствовала Эстер, это не абстрактный акт насилия. И теперь она исходила из тезиса, что адресатом сообщения являлась она. Так что же она должна была понять? Что конкретно преступник пытался сообщить именно ей? Эстер зажмурила глаза и постаралась принудить себя уловить верное направление. Звезды. Созвездия. Орион – Охотник – символичен сам по себе: преступник, вымышленный персонаж, воспринимающий себя как охотника. Орион! Что-то начало проступать из тумана. Она попыталась расслабиться, как посоветовал следователь, отвлечься от стремления поймать верный смысл. Нужно просто сидеть и смотреть в окно, обретая спокойствие духа. Внезапно сработал некий контакт, она представила себе Юлию, несколько дней назад та сидела на кухонном столе и демонстрировала звезды на своем запястье. Две маленькие звездочки на еще красной и припухшей от иглы татуировщика коже, а под ними два слова. Два имени, которые она узнала, но не соотнесла с контекстом. Что это были за имена? Она набрала «Орион» в Гугле и сразу нашла их. Ригель и Бетельгейзе, две самые яркие звезды в созвездии Ориона. Почему Юлия решила сделать татуировку с ними? Он заставил ее? Это был знак или демонстрация его власти над девушкой. Эстер сделала пометку на бумаге и положила ручку. Йеппе Кернер запросил отчет о темах, затрагиваемых в разговоре за ужином, который она устроила в марте. Высморкавшись, Эстер принесла хлебец с маслом, положила его прямо на стол и попыталась вспомнить. Стояла приятная погода, по-весеннему тепло и светло. Они с Кристофером готовили еду под звуки голоса Ингвара Викселя и крики, летевшие с улицы сквозь открытые окна. Мысль о тонких пальцах Кристофера, выкладывающих на противень тюиль, была невыносима. К приходу гостей Эстер успела принять ванну и переодеться в белый костюм от Оле Иде. Кава и соленый испанский миндаль, поцелуи в щеку и «кладите куртки на кровать». Первыми пришли старый добрый Франк с супругой, они принесли букет хризантем, завернутых в целлофан – так непрактично, – затем Эрик Кинго в своей глупой шляпе. Он вел себя так, словно с гораздо большей охотой очутился бы в каком-нибудь другом месте. Дорте и Герда из издательства – и почему столько красивых женщин облачаются в какие-то балахоны, делающие их совершенно бесформенными, вместо того чтобы продемонстрировать всем свои прекрасные тела? – и Бертиль в распахнутой рубахе, словно для фламенко, со своим молодым любовником. Они, кажется, уже были выпивши, а может, находились под воздействием другого вещества. Джон и Анна Харлов припозднились, зато преподнесли в подарок литографию Дэвида Шригли, щедрая пара. За едой они обсудили скандальную выставку Нольде в Луизиане, нового министра культуры и последнее творение Зэди Смит. Гениально! Бомба! После этого собеседники разделились на небольшие группы за столом и у окна, в которое юный возлюбленный Бертиля, Анна Харлов и Кристофер каждые полчаса высовывались с сигаретой. А дальше? Конечно, они были пьяны. Бертиль скинул рубаху, Эрик Кинго сделал то же самое в знак протеста против монопольного права геев на обнажение, как он выразился. После десерта Эстер с Кристофером спели для собравшихся, Юлия наблюдала за ними, стоя у раковины, затем Анна и Джон ушли, первыми из гостей. Дальнейшее было туманно, Эстер вспоминала лишь фрагменты разговоров и событий. Вот она справляет малую нужду, распахнув дверь в туалет, вот Кристофер смешивает напитки с ангостурой и кубиками сахара, Эрик Кинго склонился над Юлией у кухонной мойки, старый хрен, а Бертиль высунулся из окна и поет. Внезапное воспоминание, неприятное, как воспоминание о том, что тебя ограбили или ты забыл поздравить лучшего друга с днем рождения. Они говорили об отъеме детей. О молодых матерях и приемных детях. Эстер уже не помнила, почему они затронули эту тему, но помнила, что Юлия неожиданно спросила, можно ли ей уйти. Эстер заплатила ей, неуклюже погладила по щеке и вернулась к беседе. В тот вечер собравшиеся пришли к единогласному выводу о том, что в Дании слишком мало детей отбирают у родителей, слишком много малышей подвергается жестокому обращению со стороны родителей. Кинго высказался за принудительную кастрацию, идиот. Как всегда, самозваный провокатор. Эстер со стыдом вспомнила, как почти заорала в пьяном угаре, чтобы они замолчали. Эстер ощущала этот вытесненный стыд. Она поделилась сокровенной тайной с кучкой случайных гостей только потому, что напилась, потому что они не имели права рассуждать об этом. А ей не хватило силы воли. Зато она заткнула им рты. * – Писатель, художник, участвует в создании электронной музыки, в разного рода дебатах и так далее – занятой господин этот наш Эрик Кинго. Дожевав кусок грубого хлеба, следователь Сайдани аккуратно вытерла рот кончиками пальцев. В животе у Йеппе урчало, к своему удивлению, он обнаружил, что испытывает голод. Нет, он голоден, прямо-таки как волк. – У тебя не найдется еще одного кусочка хлеба, или что ты там жуешь? Сайдани с изумлением посмотрела на него, но отломила ломтик хлеба и протянула ему без комментариев. Йеппе откусил кусок и, не переставая жевать, указал на экран. – Еще что? – Он инвестировал во всевозможные ценные бумаги и фонды прямых инвестиций, и его можно назвать довольно богатым человеком. В галерее он продает работы на шестизначные суммы, плюс немалый доход от правовой и писательской деятельности, так что он не бедствует. Владеет большой квартирой в городе, коттеджем в Сан-Себастьяне, домом в садовом товариществе и долей в ресторане «Портулак». Дважды в неделю принимает участие в заплывах копенгагенской гильдии владельцев каяков, член правления фонда «Вольный город Христиания», водит дружбу с такими людьми, как дизайнер Мэдс Нёргорд и Стин Йоргенсен из «Черного Солнца». – Женат? – Был, на Хелен Бэй Кинго, помнишь, из танцевальной школы, в крупных солнечных очках. Но у них не сложилось. У них есть ребенок: сын, сейчас уже взрослый. – Какая-нибудь судимость? – Йеппе все еще жевал. – Непонятно. Однако я откопала кое-что стоящее, как мне кажется. Сайдани вытащила файлик с копиями газетных страниц и каких-то бумаг и расправила обложку «Экстра Бледет» за 2004 год. «Ассистент Кинго отрицает причастность к изнасилованию!» – На протяжении многих лет у Кинго работают платные помощники или протеже, если угодно. Молодые парни, которых он берет под свое крылышко в той или иной форме взаимовыгодных отношений. Они помогают ему во всяких делах, он обучает их кое-чему из сферы искусства, водит их во всякие интересные места, так я понимаю. – Секс? – Возможно, но все-таки не поймешь наверняка. Тот ассистент, Джейк Шами, помогал Кинго почти два года, когда всплыло это дело, и это было очень странно. Джейка Шами обвинили во вторжении в жилище женщины… э-э, Карен Йенсен, он проник к ней под предлогом сбора вещей для Красного Креста и попытался изнасиловать. Это произошло на пустом месте, если так можно выразиться. Джейк Шами сам был художником и, между прочим, той весной выставлялся в Шарлоттенборге. Говорили, что он небесталанный. Однако после этого эпизода и последующего тюремного заключения он полностью исчез из сферы искусства. Эрик Кинго отказался его поддерживать, как только дело начало набирать обороты. Давая свидетельские показания, он полностью сдал своего бывшего ассистента, сказал, что всегда подозревал в Джейке извращенца и психически неуравновешенную личность. – Прямо-таки извращенца? В ходе попытки изнасилования произошло что-то настораживающее? – Нет, не в том смысле. На самом деле он не стал довершать начатое, не сумел совершить задуманное. Извращением можно считать лишь то, что жертве, Карен Йенсен, на тот момент стукнуло восемьдесят три года. Джейку Шами было двадцать четыре. – Ха, разве это не современно? – Изнасилование никогда не современно, Йеппе, независимо от возраста. Сайдани вкрадчиво взглянула на него своим глубоким карим взглядом. Йеппе потупился. – Но вот что действительно интересно: Джейк Шами после отбытия наказания дал это самое интервью для «Экстра Бледет», в котором утверждал, что на изнасилование его толкнул не кто иной, как Эрик Кинго. Кинго опроверг какое-либо отношение к этому событию, настаивая, что Джейк неуравновешен и болен. И все-таки мысль любопытная, правда? Йеппе кивнул. Эрик Кинго в качестве наставника, пользующегося своими полномочиями на всю катушку. Эрик Кинго в качестве провокатора. Мог ли он толкнуть своего протеже на такой шаг, как изнасилование – или убийство? Возможно ли это? – Проверь, где сейчас обретается Джейк Шами, и свяжись с ним, ладно? Сайдани подняла вверх большой палец в знак одобрения, и Йеппе отправился в столовую, чтобы извлечь из автомата «Сникерс». В очередной раз кусая шоколадку, он положил в рот две толстые таблетки ибупрофена, захрустевшие на зубах вперемешку с арахисом, и плавно протолкнул их в пищевод. Он не собирался вечером являться к Анне разбитым и немощным. Анна. Анна! Кровь струилась, как весенний ручей, когда Йеппе думал о ней. А он, в общем-то, думал о ней постоянно. Жизнь и впрямь может измениться за сутки, за час, за мгновение. Он предался фантазиям о воскресном бранче с Анной; смех, заигрывания и поцелуи, возвращение домой, он ставит на огонь кастрюлю с чили и, пока блюдо шипит на медленном огне, они занимаются сексом под душем. Он сошел с ума, он и сам прекрасно это знал. Он совсем ее не знает, к тому же она замужем, ну и так далее. Но все же лучше быть сумасшедшим, чем подавленным. А вечером он будет целовать ее, проскользнет в ее плоть и представит, будто она принадлежит ему. * – Тогда было другое время, другая жизнь. Сегодня сложно даже представить себе, насколько все было иначе! Эстер услышала свой голос далеким эхом, раскатившимся по комнате. Она увидела лица своих гостей, искаженные алкоголем, как и ее собственное, но открытые и заинтересованные. Бертиль сидел, положив подбородок на руку, и смотрел на нее своими большими глазами.