– Неправда. Раньше я участвовала. Как бы. – Дважды. И, если я не ошибаюсь, большую часть времени просидела в тени. Тени куда дружелюбней таращащихся взглядов. Шепотков. Костяшки сжатых кулаков сводит от напряжения. – У меня нет бед, о которых стоит говорить во всеуслышание, нет интереса к тому, что хотят сказать другие. И, следовательно, нет причин присутствовать на Трибунале. Вот и все. Наказывать меня здесь определенно не за что. Рордин вскидывает бровь, сощуривается. – Говоришь, нет интереса? – Ноль, – практически рычу я, замечая, как напрягаются на щеке Рордина желваки, едва слово слетает с моих губ. – Что ж, – цедит Рордин. – Чтобы ложь не встала тебе поперек горла, предложу смочить ее глотком правды. Тебе почти двадцать один. Я не вижу с твоей стороны никаких попыток преодолеть страхи, и мое терпение иссякает. Стремительно. Ты не хочешь знать, что случится, когда оно лопнет. Перед глазами живо встает образ, как меня вышвыривают за Черту безопасности. Кровь леденеет в жилах настолько, что даже огонь, потрескивающий позади меня, не способен ее растопить. Определенно следовало уйти в тот же миг, как Рордин сюда заявился. – Как я уже сказал, ты – загадка. А люди боятся загадок, Орлейт. Они начинают все искажать, лишь бы придать происходящему смысл. Не хватало, чтобы на моей земле и дальше царил раздор. – Рордин подается вперед, ставит локти на стол, сцепив руки в замок. – Мне нужно, чтобы они увидели, что ты – это просто ты. И ничего больше. Желудок вдруг тяжелеет, меня вот-вот стошнит медовыми булочками прямо на стол. Просто я. Ну да. Опускаю взгляд в тарелку, сглатываю комок желчи, подкативший к горлу. – Ненавижу толпы. Произношу слова тихо, но четко. Их цель – дать отпор кружащему хищнику. Впрочем, это не совсем верно. Мне нравятся толпы, пока я наблюдаю за ними издалека. Но Рордин говорит, что я должна стать их частью. – Я известил тебя сильно заранее. Не обязательно оставаться на балу долго, но присутствовать ты будешь. С тем же успехом Рордин мог бросить меня на произвол судьбы в лес, чтоб меня пожрала заживо древняя листва. Это он тоже способен устроить. В конец концов, я его подопечная. Это я вторгаюсь в его жизнь, а не наоборот, поэтому мне и правда следует стараться быть посговорчивей. Бал меня не убьет, а вот пинок за Черту безопасности – вполне. – Еще что-нибудь? – цежу я, отдирая ногти от истерзанных ладоней. У Рордина трепещут ноздри. Самую малость, но я замечаю. – Я поручил портному сшить тебе… – он прочищает горло, – платье. Пялюсь на него, широко распахнув глаза. Бейз тихонько хмыкает, и я ловлю себя на сожалении, что на столе не лежат ножи и вилки, которые я видела в книгах с картинками, – утварь, которую Рордин запретил держать в замке. По всей видимости, когда я была маленькая, звук их скрежета по посуде заставлял меня свернуться калачиком под столом с хлещущей из носа кровью, но ими было бы очень удобно пырнуть этих двух мудаков, чтоб так явно не веселились на мой счет. – Его помощница готова снять с тебя мерки в полдень и сделать выкройку. Прелестно. Еще одна пытка. – Дольси всегда меня колет. А Говард не может? Он еще ни разу не пустил мне кровь, когда подгонял штаны. У него нежные руки. А вот Дольси… Уверена, у нее на меня зуб. – В полдень в портновском крыле тебя будет ждать Дольси. Уже открываю рот, но простой наклон головы Рордина, почти кошачье движение, заставляет слова застрять, не миновав губ. Резко выдыхаю и смотрю на закрытые двери, дрыгая под столом ногами. Мне нужно убраться отсюда. – Все? – Интересуюсь, не глядя, и понимаю, что Рордин кивает, по тому, как спадает между нами напряжение, будто кто-то взял клинок и разрубил эту связь. Подхватываю с пола сумку и стремительным шагом по прямой удаляюсь в поисках глотка свежего воздуха для окаменевших легких и по пути утаскиваю с тарелки Бейза яблоко. – Эй! – Сам ты эй, – бормочу я. Вместе с каждым полным разочарования движением бедер покачивается тяжелая копна моих волос. – Я думал, ты ненавидишь яблоки! Двое крепких слуг распахивают двери, и меня окутывают лучи солнца. Сверкаю через плечо ухмылкой. – Их любит Кай, – подмигиваю я Бейзу и, выходя, слышу, как ворчит Рордин. Глава 4 Орлейт По запахам, которые доносятся с кухни, всегда можно определить время суток. В полдень властвует сочная, томящаяся дичь. Вечер наполнен обжаренными на огне корнеплодами и яркими приправами. Ночью в воздухе витают кислые нотки маринадов или сладость засахаренных ягод, что превращаются в желейное варенье. А по утрам, как сейчас, доносится дрожжевой аромат свежеиспеченного хлеба… Мое любимое время суток. Осторожно просачиваюсь на шумную кухню, бурлящую веселой болтовней. Сюда часто заглядывают незнакомцы из лесных общин и племен, которые доставляют фрукты и дичь, и за годы я научилась действовать с оглядкой. Всегда. Спасает от чужих взглядов и шепота, который не бывает достаточно тихим. Лекс, первая помощница, по локоть в тесте вовсю с ним борется. Она одаривает меня дружелюбной улыбкой, от которой озаряются ее глаза цвета морской волны. – Все чисто. Улыбаюсь в ответ. Все остальные понимают, что я не желаю ни на шаг ступить за пределы своего безопасного, привычного существования. Пузыря, что меня защищает. Вдыхая полной грудью аромат сдобы, я прохожу дальше в комнату, таящую в себе сердце замка – женщину с раскатистым смехом, способную скрасить ваш день своими полезными рецептами. Беру с маленькой тарелки у очага дымящуюся булочку, разрываю мягкое, упругое тесто на две части. Провожу пальцем по комку корично-орехового масла, размазываю его по выпечке и от души откусываю. – Утро доброе, девчушка! – кричит Кухарка, и я, развернувшись с набитым ртом, машу ей в ответ рукой. Розовые с прожилками серебра волосы Кухарки собраны в тугой пучок, карие с рыжинкой глаза радостно поблескивают. Покачивая полными бедрами, она ставит на плиту большую медную кастрюлю так, что через края хлещет вода. С тарелкой в руке я огибаю кухню, чтоб шмыгнуть в подвал, полный мешков зерна, головок созревающего сыра и здоровенных бочек вина. Мягко коснувшись коленями холодного камня, ставлю тарелку рядом и протягиваю руку к круглому воздуховоду в стене. Извлекаю оттуда цапалку – мышеловку, сделанную из выдолбленной ветки дерева, некоторого количества свернутого металла и капельки изобретательности. Поднимаю ее, заглядываю в малюсенький глазок – такой, что пролезет разве что нос грызуна. В другом конце ловушки свернулась калачиком крошечная перепуганная мышка, которая, очевидно, питает столько же любви к корично-ореховому маслу, сколько и я. – Сегодня не твой день, – бормочу, открывая задвижку и поднимая крышку, после чего просовываю руку внутрь и достаю извивающуюся живность за хвост. – Жирненькая? – интересуется сзади Кухарка, от звука ее теплого, грубоватого голоса меня мгновенно затапливает облегчением. – У меня тут здоровенный паразит в мешке дыр понаделал, надеюсь, это ты его изловила.