Обнажив лишь пару сантиметров оружия, тут же возвращаю его обратно. Желудок сжимается, сердце сильно и быстро колотится в груди. Коготь. Гребаный коготь. – О-ого… – Просто подумал, ну, ты же говорила, что ненавидишь свой новый меч, и я… ты в порядке? – спрашивает Кай мягко, окутывая мои грани прибоем своего биения. Сую подарок в сумку. – Лучше не бывает, – вру я, после чего закрываю книгу и кладу ее поверх когтя, чтобы притвориться, будто его не существует. – Просто хочу, чтобы такой особенный подарок лежал у меня в сумке в целости и сохранности. – Сокровище… Поднимая взгляд, я изображаю на лице улыбку. Широкую и ослепительную, которая обычно пробирает Кая до самых жабр. Он сводит брови. – Ты лжешь. Я чувствую, как поднялась температура твоего тела. Ты не обязана принимать подарок, если он тебе не нра… Обхватываю его лицо обеими руками, притягиваю ближе и запечатлеваю на влажной соленой щеке поцелуй, от чего глаза у Кая сразу покрываются поволокой, как это бывает, когда я предлагаю ему яблоко или еще что-нибудь вожделенное. – Я в восторге от твоего подарка, Кай. Правда. А теперь расскажи-ка мне снова историю о том, как ты попался на рыболовный крючок ухом. Он медленно растягивает губы в бесцветной улыбке. – Тебе она и правда нравится? – Очень. И ты так хорошо ее рассказываешь. Мне удается досидеть до конца истории, вернуться в замок и пройти в боковую дверь, которая уводит к клумбе плюща, где меня выворачивает наизнанку. Когда Бейз обнаруживает меня, скрюченную, с желчью на губах и спрашивает, не из-за моего похмелья ли это, с моего языка слетает еще одна ложь. Правда в том, что оно не имеет ничего общего с тяжестью, спрятанной у меня в сумке. Оружие, которое, возможно, несет на себе груз множества отнятых жизней. Уничтоженных. Разрушенных. Груз разорванных на куски и сожранных семей, разметанных по земле. И теперь он мой… Глава 15 Орлейт Я в ловушке. Языки пламени шипят, а тени клубятся, двигаясь дикими рывками, которые с легкостью рассекают воздух. Бьют. Рубят. Зажимаю уши когтистыми руками, мое тело – комок напряженных мышц и торчащих сухожилий, грозящих порваться. Распадусь ли я на части? Лопнет ли кожа, когда тело перестанет быть единым целым? Хлынет ли все наружу? Внутри меня прорастает холодное семя, от которого твердеют все органы. Сердце тяжелеет, его тяготит ненавистный мне медленный пульс. Что произойдет, когда оно больше не сможет гнать кровь по венам? Нанесут ли удар? Сгрызут ли меня звери так же, как сгрызли остальных? Смерть сжимает нутро ладонями столь холодными, что они обжигают, но в этом есть утешение. Безопасность, которая кажется вечной. Не отпускай меня. Сцена меняется, земля уходит из-под ног, и я сижу на краю пропасти, глядя в колодец тьмы, откуда доносится эхо приглушенных криков, от которых мне хочется расколоться и рыдать. Что-то меня хватает, дергает взад-вперед, угрожая сбросить за край… Резко проснувшись, я уставляюсь в карие, полные усталости и тревоги глаза. Теплые ладони баюкают лицо, подливая масла в ревущую бездну пламени в моем сердце. Бейз утешает меня мягкими поглаживаниями, которые не в состоянии унять распирающее мой череп изнутри давление. Из горла рвется крик – с силой выдернутого из раны клинка, острого, словно коготь, который спрятан в самую глубь ящика с банками. Присутствие Рордина заполняет все пространство, выталкивая из комнаты воздух, не оставляя моим легким возможности вдохнуть. Не оставляя им возможности даже выдохнуть. Задыхаюсь, пытаясь выцарапать хоть глоток… – Уйди, Бейз, – громоподобный голос Рордина бьется с моим неистовым пульсом, каждый звук деревянной стрелой вонзается в мой опухший мозг. Смертоносный. Разрушительный. Внезапное отсутствие Бейза оставляет еще больше места для него. И меньше воздуха для меня. Рордин перебирает бутылки на моем прикроватном столике, с руганью вытаскивает пробку за пробкой. – И это все, что у тебя осталось? Резкие слова долбят по вискам, и я стону, жалея, что он не может отчитывать меня внутренним голосом. – Орлейт, где все остальное? Ноги сами собой сгибаются, сбивая одеяло в ком. – Это все, что есть… – Проклятье. Воздух будто извивается, пытаясь вырваться из сокрушительной пасти его гнева. Мое тело – бушующий ад, каждый прилив крови, что пробегает по венам, – очередная вспышка жидкого огня. Дергаю за одежду, хочу ее содрать, отчаянно желаю ощутить пылающей кожей прохладу. Если я разорвусь, хлынет ли наружу пламя? Превратится ли моя башня в пепел? Кровать прогибается, что-то холодное скользит мне под колени, еще что-то обвивается вокруг талии, крепко хватает. Меня усаживают, прижимают к ледяным равнинам тела Рордина – зимнему морю, которое окутывает меня своим ледяным покровом. Я – лава в его объятиях. Шипения не слышно, но я чувствую его в своей крови. Мы покачиваемся, мягко и смиренно, вопреки моему огню. Откупоривается еще одна бутылка, и хлопок пробки едва не разрывает меня пополам. Боль… – Знаю. Запрокинь голову и открой рот. Нет. Если я так сделаю, мозг раздуется и лопнет. Из носа вытекает теплая влага, струится по губам, капает с подбородка. – Я не буду просить второй раз, Милайе. Давай. Бездонный приказ тут же заставляет губы приоткрыться, и вместе с этим с них срывается слабый, жалкий звук. Рордин делает все за меня, крепко сжав мне челюсть. На язык льется прохладная жидкость, и я, захлебываясь, глотаю. – Еще. Когда в рот попадает следующая капля, мой истерзанный разум проясняется настолько, что я замечаю, как зарождается холодный вихрь, усмиряющий огонь в моих венах. Мое драгоценное облегчение. Освобождение от этой… этой болезненной опухоли, запертой под слишком тугой кожей. Так и сижу с языком наружу, в ожидании продолжения. – Довольно.