И близко не довольно. Мне нужно пить до тех пор, пока вулканическая рука не перестанет сжимать мое сердце в огненном кулаке. Пока не исчезнет ощущение, что мозг втиснут в крошечное пространство, где ему не место. Распахиваю глаза, выхватываю бутылочку, запрокидываю голову – вываливаю язык. Ничего не выливается. В бутылочке пусто. Отбрасываю ее в сторону, слышу, как она разбивается вдребезги. Прижав ладони к ушам, жду, когда боль утихнет, когда я перестану чувствовать себя выдувным стеклом, которое вот-вот лопнет. – Я пошлю за каспуном, – произносит Рордин, промокая мне подбородок, губы, нос. Прижимая ледяную ладонь к моему лбу. Тянусь за прикосновением, будто оно – единственное, что привязывает меня к этому миру. – На это уйдет время, возможно, несколько недель. Ты должна была сказать раньше. – Тебя никогда нет… Рордин издает звук, похожий на раскат грома, и укладывает меня так, что я сворачиваюсь калачиком – поза удобная, но она не приносит успокоения. Я все еще разбита. Все еще трещу по швам. Все еще в ловушке на краю обрыва, пытаюсь заглянуть в бесконечное море тьмы у моих ног. Я знаю, что должна прыгнуть, но понятия не имею, что там внизу. Понятия не имею, что я увижу. Что я потом не смогу развидеть. – И ты принимаешь слишком много зараз. Поэтому ты полагалась на экзотрил? Зажмуриваюсь, полагая, что для ответа достаточно и молчания. Рордин рычит, звук отдается на моей коже ощутимым трепетом. – С этого дня буду выдавать каспун порциями. Открываю рот, но Рордин захлопывает мне его ладонью. – Не спорь со мной. Проиграешь. Я, очевидно, был слишком благодушным. Благодушным? А как насчет отсутствующим? Тень в комнате. Призрак, что является лишь тогда, когда ты меньше всего этого ждешь. Как сейчас. Почему он здесь? Он никогда не поднимается на Каменный стебель просто так – только для того, чтобы получить мою кровь или отнять разрывающий сердца наркотик. Собираюсь уже задать этот вопрос, но Рордин подтягивает шерстяное одеяло и накрывает меня, а потом прижимает сверху сильной рукой. – Ты меня о-о-о-обнимаешь, – стучу я зубами с ощущением, будто меня уронили в ледяное озеро и к ногам привязаны камни. Каспун действенный, но имеет последствия. – Да, – цедит Рордин, будто выдавливает короткое слово сквозь прутья зубов. Бросаю взгляд через плечо, ныряя с головой в омуты ртути, подсвеченные медленно танцующим пламенем свечи. – Почему? – хриплю я, и мне противно от того, как жалко звучит мой голос. В выражении лица Рордина проскальзывает что-то темное, будто он враз надевает маску, и я понимаю, что больше ответов не получу. Он все равно что за дверью. Внизу, у себя в логове. Где угодно, только не здесь. – Спи, Орлейт. Иногда от его приказов у меня встают волосы на загривке. А иногда – я сгибаюсь, как цветок под тяжестью порывистого ветра. Сегодня у меня нет сил спорить и… думаю, мне этого даже не хочется. Он меня обнимает. Глава 16 Орлейт К тому времени, когда я просыпаюсь, он уходит, не оставляя никаких следов, кроме густого мускуса, которым пропитана подушка. Уткнувшись носом в шелк наволочки, я глубоко вдыхаю аромат, наполняю им легкие, облегчаю болезненный пульс в висках. Воспоминание, как я пыталась выпить пустую бутылочку, бьет по голове обухом, в животе вспыхивает нервный трепет… У меня кончился каспун. Проклятье. Я так давно от него зависима. Если бы знала, что на пополнение запаса уйдет вечность, то, возможно, набралась бы смелости и призналась много недель назад. Последствия того, что Рордин узнал о моем злоупотреблении каспуном, оказались далеко не такими серьезными, как я думала. Да, он был зол… но все равно обнимал меня и оставался рядом, пока я не заснула. Закрывая глаза, вспоминаю тяжесть его руки – большой и сильной, как щит. Вспоминаю чувство его присутствия у меня за спиной, его прогибающий матрас вес. Было невозможно не подобраться ближе, не занять маленькую расщелину между нами. Преодолеть разрыв. Меня пробирает дрожь. Делаю еще один вдох, чтобы успокоиться, а потом отрываю лицо от подушки, не желая осквернять наволочку своим запахом. И хмурюсь, когда вспоминаю, что сегодня день стирки. Через пару часов сюда поднимется Танис и заберет постельное… Ну уж нет. Стянув наволочку, обвожу комнату взглядом, прикидывая, куда бы получше ее спрятать. Легко сказать. Танис очень скрупулезна, никогда не оставит без внимания и пылинки, поэтому я не сомневаюсь, что она обнаружит это сокровище, куда бы я его ни сунула. За исключением, наверное, одного местечка… О тайнике знает Рордин – и только он. И не то чтобы у него остались причины там копаться. Поднимаю край ковра, сдвигаю камень и прячу его в тайник, а потом закрываю все обратно. Что-то внутри теперь не бурлит, но томится, и я со вздохом выпрямляюсь. Переодевшись в тренировочное, расчесываю свою катастрофу из волос и заплетаю свободную косу. Перекинув сумку через плечо, я осторожно спускаюсь по ступенькам Каменного стебля, стараясь больше скользить, чем шагать, чтобы не тревожить уязвимый мозг. Когда я наконец вхожу в обеденный зал, у меня перед глазами пляшут белые точки. Так и подмывает развернуться и уйти прямиком обратно в постель. – Если хотела потренироваться, то опоздала на два часа, – так звучит мое «с добрым утром» от холодного Бейза, который развалился на своем привычном месте, потягивая горячий чай. – Я проспала. Он отрывается от созерцания свитка, что развернут рядом с тарелкой и придавлен стаканом сока и большим черным камнем, который я бы с удовольствием разрисовала. Бейз делает еще глоток и встречается со мной взглядом поверх чашки. – И все еще выглядишь усталой. – Это ты настучал, да? Рассказал Рордину про экзотрил? Другого правдоподобного объяснения у меня нет. За исключением прошлой ночи Рордин меня никогда не видит, точно не по утрам, когда я под действием дурмана. Если мы сталкиваемся в коридоре, в девяти случаях из десяти случайная встреча тут же и кончается. В глазах Бейза вспыхивает блеск вины, на правой щеке появляется ямочка. Он ставит чашку на блюдце с тихим изящным звоном, который совсем не вяжется с тем, кто Бейз такой. С тем, как он выглядит. В нем нет ничего изящного, если не считать того, что он остер, как искусно сделанный деревянный клинок. При правильном использовании, в правильной ситуации он смертоносен. – Молчание – знак согласия. Как ты понял? Бейз пожимает плечами, ставит локти на стол и складывает руки. – Сама-то как думаешь, Орлейт? Он мурлычет – испытывает мое иссякающее терпение. Массирую виски. – Ты можешь просто сказать?