Если судить по одежде, ей вполне комфортно в собственном теле. У нее прекрасная, кремового цвета кожа. Волосы цвета клубничного вина заправлены за ухо, украшенное по краю маленькими драгоценными камнями цвета ржавчины. Пухлые розовые губы, усыпанные веснушками щеки. Длинные густые ресницы достают до четко очерченных бровей, когда она смотрит на спутника снизу вверх. Рордин. Грубо высеченное совершенство. Мужчина, который обнимал меня прошлой ночью и баюкал, как будто это что-то значило. Он одаривает ее улыбкой, почти усталой, но все еще улыбкой. Его улыбкой. Что-то внутри меня раскаляется добела и замирает мертвенно неподвижно. Бейз опускает ладонь мне на плечо, впивается пальцами, словно крюками. Я с размаху отвожу ногу и пинаю его в колено, вырывая гортанный стон, который привлекает к нам внимание Рордина. Улыбка исчезает, остается лишь непроницаемая каменная плита. Для меня никаких улыбок. Сегодня все они принадлежат той женщине. Отмахиваюсь от Бейза и уверенно шагаю вперед, сжав кулаки. – Лейт, – произносит Рордин, и у меня по коже пробегают мурашки, будто он прошептал имя, прижавшись губами к моему уху. Осекаюсь на вдохе. Он никогда не зовет меня Лейт. И все же я встаю перед ним – как дерево, что впивается в землю корнями, как когтями. Внутри расцветает бутон гнева, и вместо того, чтоб затушить буйное пламя, я хочу его раздувать. Баюкать и взращивать, пока мы с Рордином не обратимся в груды пепла. И тогда ветер подхватит нас и сплетет воедино. И тогда наша смерть наконец даст хоть какой-то смысл этой бесконечной сраной головоломке. Потому что я устала. Так сильно устала, и мне так это не по нутру – эта женщина, что стоит среди моих роз и выманивает улыбки у мужчины, обычно безучастного, как надгробный камень. Он вскидывает бровь. Повисает долгая, напряженная тишина, и наши взгляды сталкиваются, словно скрещенные клинки. Да, это битва. Даже война. Просто я не уверена, что стоит на кону. Над головой грохочет небо, но я даже не моргаю. Упрямо отказываюсь отвести взгляд. Будто что-то глубоко внутри – та неподвижная, безмолвная часть меня, полная болезненной осмотрительности – знает: я стою на краю пропасти иного рода, нежели та, что преследует меня в кошмарах. Той, что обладает властью меня погубить. В спину бьет настойчивый океанский бриз, толкает выбившиеся пряди волос вперед. Словно они тянутся. У Рордина трепещут ноздри, взгляд мельком падает вниз, к моей шее, из горла вырывается низкое, бархатное рычание. Этот звук возбуждает меня, как доза экзотрила, заставляет сердце колотиться о слишком хрупкие ребра и перекачивать кровь, густую, как мед, согревает щеки, делает груди горячими, тяжелыми. Мир вокруг нас будто застывает… или, возможно, просто утрачивает значение. Я коротко выдыхаю и, несмотря на весь гнев, ловлю себя на том, как подаюсь вперед, будто цветок, что тянется к лучу солнца. Откуда-то сзади доносится кашель Бейза. Рордин – на его шее дергается кадык – плавно отступает на шаг, раскалывая напряжение. И такое чувство, будто осколки вонзаются в мою пылающую, уязвимую плоть. Мне отчасти хочется, чтобы эти раны были физическими – чтобы лилась моя кровь, заставляя его реагировать так же, как когда Дольси проколола мою кожу. Напоминая ему о моей ценности, укрепляя тот мост, что между нами рушится. Мой взгляд цепляется за голый куст, который никогда не давал ничего, кроме зеленых, как мох, листьев. Рордин прочищает горло, будто хочет избавиться от остатков напряжения. Или же он хочет избавиться от меня. В любом случае мне больно. – Орлейт. Полное имя – как пощечина, и у меня чуть не подгибаются колени. – Да, Рордин? Судя по тому, как дергается на его щеке желвак, я бы сказала, что мой вызывающий тон ему не нравится. Но я отказываюсь быть раненой дичью перед этим олицетворением женственности и самообладания. Особенно когда я стою рядом и выгляжу как тот голый розовый куст. – Это Зали, – указывает на нее Рордин резким взмахом руки, – верховная владычица Востока. Смотрю на него долгое мгновение, прежде чем наконец перевести внимание на женщину, что вторглась в его личное пространство. Замечаю, что ее рука спрятана под плащом, который ниспадает с нее, словно дюна. Голова наклонена набок, и выражение лица – будто она прислушивается к нашим невысказанным словам и, может, ждет, когда я взорвусь. – Мои извинения. Не заметила вас, – говорю я и сую ей ладонь. Женщина приподнимает уголок рта, в ее глазах загорается что-то сродни потрясению, и она высвобождает руку. У нее крепкая хватка и на удивление мозолистая ладонь… Значит, умеет сражаться. Она – сильная и уравновешенная женщина, которая, очевидно, способна о себе позаботиться. Женщина, которая не стала бы присасываться к Рордину, как новорожденный ягненок. Впустит ли он ее в свое Логово? …будет ли она истекать для него кровью? К горлу огнем подкатывает кислота, воздух вытекает из легких, как из рыболовной сети. – Лейт. Я так много слышала о тебе. Ее дружелюбный голос струится как шелк, но в глазах цвета умбры скрывается настороженность, которая от меня не ускользает. – Сильно в этом сомневаюсь, – говорю я, отпуская ее руку. – И для вас – Орлейт. Бейз позади меня давится кашлем. Рордин хватает меня за локоть и тащит прочь, сумка бьется о бедро, пока я пытаюсь поспевать за его широкими, мощными шагами. – Ай! – ною я, когда меня волочат мимо Бейза, который стоит на месте, скрестив руки на груди, и качает головой. Либо ему за меня стыдно, либо ему меня жаль. Оба варианта далеки от идеала. Рордин затаскивает меня за высокую изгородь и разворачивается, вторгается прямиком в мое личное пространство, и в его глазах бушует серебристая буря, которая раскалывает мою кожу. – Это было грубо, незрело и так… Он замолкает на полуслове. Просто… замолкает. – И так как, Рордин? Его взгляд становится жестким. – Ничтожно, – выговаривает он с холодной, непоколебимой четкостью. – Это было простое объятие. Ничего больше. Не зацикливайся. Сердце ухает в пятки, дыхание вырывается из легких, словно Рордин проткнул их острой палкой. Конечно. Как глупо с моей стороны. Рордин скрещивает руки на груди, и мой взгляд устремляется к чернильной купле на его запястье – двум браслетам, что соединяются вместе, но могут и разделиться. Рордин не утруждает себя этой штуковиной и надевает лишь на Трибунал. У меня внутри поселяется тяжесть. – Ты… ты добиваешься ее расположения? – Мой голос – хриплый шепот. Его плечи чуть опускаются, и вместе с ними обрывается мое сердце. Я вижу в его броне вмятинку, мельчайшую, но такую красноречивую.