Из носа течет, я бью себя по ушам сжатыми кулаками так, что череп вот-вот расколется. Жестокий образ меркнет, размываясь под порывами ветра, и вдруг я на утесе, вглядываюсь вниз, в мрачную бездну. Царит умиротворенная тишина, не менее пугающая, чем те пронзительные звуки, что меня терзали, а из моего носа уже не течет. Оттуда хлещет. Отшатываюсь от щербатого края… Меня вздергивает вверх, как безвольную куклу, горло обжигает резким вздохом, я распахиваю глаза и чувствую на языке тяжелый металлический привкус. Крепкие руки обхватывают меня за плечи, но не могут унять дрожь. Моя липкая, холодная кожа – единственное, что не дает костям рассыпаться по всей постели. Растрепанная копна каштановых волос наполовину закрывает лихорадочный взгляд знакомых карих глаз, будто стеклянных в мерцающем пламени свечи. Губы Бейза шевелятся в такт его кадыку, но я ничего не слышу из-за рева внутри черепа. Осознаю, что цепляюсь за его обнаженные плечи, отдергиваю руки, провожу ими по лицу и срываюсь на крик. Он перетекает в рыдание, а затем в хриплую мольбу, пока губы Бейза продолжают выговаривать слова. Ты в порядке. Ты в порядке. Ты в порядке. Нет. Мой мозг – шар кипящей, расплавленной лавы, который вот-вот взорвется. Мне не спастись. Сжимаю виски и крепко зажмуриваюсь, отгораживаясь от мира, раскачиваясь вперед-назад… В ноздри бьет серный запах, глаза резко распахиваются. Каспун. Подаюсь вперед, приоткрыв губы, жаждая залить нутро этим охлаждающим бальзамом. Бейз хмурится и хватает меня за подбородок, заставляя наклонить голову. На язык плещет жидкость, и я сглатываю. Давлюсь рвотным рефлексом. Сколько бы я ни наказывала себя этой желчью, никак не могу полюбить ее вкус. И все же тянусь к ней ночь за ночью, будто она – единственная ниточка, что привязывает меня к миру. Из горла по телу растекается онемение, обуздывая стихийное бедствие в моей голове, успокаивая распухший мозг. Издаю стон, затем открываю рот для новой дозы, хотя Бейз уже не держит мой подбородок в тисках пальцев. – Орлейт… Хватаю пузырек, смачиваю язык еще одним приличным глотком. Сложно не слышать ледяной тенор Бейза, но я все равно, морщась, проглатываю благословенную дрянь с привкусом трясины. Он отбирает у меня каспун, прищурив глаза. – Чего? – хриплю я, падая обратно на кровать. Перекатившись на бок, сворачиваюсь калачиком в ожидании, когда же давящее ощущение наконец полностью отступит. – Сама знаешь чего, – ворчит Бейз и принюхивается к горлышку пузырька. Морщится, издает звук возмущения, что почти заставляет меня улыбнуться. – Что, мать твою, ты сюда намешала? Раньше так не смер-дело. Смахиваю с лица влажные волосы и загибаю пальцы: – Имбирный рубец, лиспин, травомуть и псиный варт – отсюда и запах серы. Бейз вскидывает голову, удивленно распахивает глаза. – Разве псиный варт не растет на лошадином дерьме? К сожалению. – Он помогает облегчить м-мигрени, – вымучиваю я сквозь стучащие зубы, взбивая подушку, чтобы уткнуться в нее носом, как мне нравится делать. – Лучше б не спрашивал, – бормочет Бейз, натягивая плотное одеяло мне на плечи. – Думал, ты уже избавилась от кошмаров. Таких приступов месяцами не было. Качаю головой. Я просто научилась накачивать организм под завязку веществами, которые успокаивают меня настолько, что скрадывают боль. Смешиваю с каспуном все на свете, чтобы усилить эффект, хлебаю его в три горла перед сном вместо рекомендованного глоточка, в случае если проснулась уже разбитая. Не то чтобы я собиралась рассказывать это Бейзу. Каспун, по идее, не должен предупреждать кошмары, но зато он отлично работает, если закрыть глаза на дневное похмелье. Бейз закупоривает бутылочку и резким, четким движением возвращает ее на место. Тяжелое молчание затягивается, наполненное лишь стуком моих зубов. Мокрая от пота ночная рубашка невыносима на стремительно остывающем теле. – Хочешь поговорить? – Не-а. Ни единой частичкой себя не хочу ему говорить, что мои запасы почти истощены. Или что меня до тошноты беспокоит неизбежный разговор с Рордином – в котором я упомяну, что мне нужно больше каспуна, а Рордин скажет, что четыре месяца назад выдал мне трехгодичный запас, и ситуация станет неловкой. Бейз прочищает горло, потирая заспанные глаза. – Ладно, что ж… раз уж я понял, что ты тут не умираешь, мне нужно у… Моя ладонь сама собой взлетает, цепляется за локоть Бейза, отчего тот вскидывает четко очерченную бровь, глядя вниз на мою упрямую хватку. – Останься, – прошу я, и его ошеломленный взгляд поднимается к моему лицу. – Лейт… – Я не стесняюсь умолять, – распахиваю глаза пошире, играя на том, что Бейз, вероятно, все еще видит во мне ребенка, а не женщину, которая не должна нуждаться в ком-то, кто будет отпугивать чудовищ, что обступают ее, когда она спит. – Пожалуйста. Он смотрит на постель так, словно та поглотит его живьем. Затем на его лице отражается решимость, он с тяжелым вздохом шагает к темному зеву камина и припадает на корточки, словно пантера. Черные пижамные штаны слегка сползают с бедер. Движения Бейза текучи, даже когда он вдувает жизнь в давно потухшие угли. Он выглядит таким уверенным в себе… Жаль, я не знаю, каково это. Огонь с ревом оживает, Бейз подкладывает в него дров, а потом обходит кровать с другой стороны. Забирается рядом со мной, подкладывает несколько подушек себе под спину и откидывается на них, вытаскивая из кармана серебряную фляжку. – Что там? – Виски. Домашний. – Бейз откручивает крышку. – На вкус – лошадиное ссанье. Вряд ли хуже того дерьма, которое я только что проглотила. – Можно п-попробовать? Бейз снова вскидывает бровь, изучает меня взглядом долгое мгновение, затем сует мне фляжку. – Крошечный глоточек, и только потому, что он тебя согреет. Отскребаюсь от постели, беру виски. – Сколько оговорок. Думаешь, мне понравится и я начну гнать собственный? Бейз бросает на меня взгляд, который говорит, что я недалека от истины. Закатываю глаза, делаю изрядный глоток и в процессе давлюсь. – Какая гадость, – хриплю я. Прохладная жидкость прожигает дорожку до самого живота, кружится там водоворотом и тянет вниз мои и без того отяжелевшие веки. Возвращаю фляжку и плюхаюсь обратно, черпая утешение в неловкой угловатости и чопорности Бейза. – Но действенно. Бейз со вздохом обнимает меня одной рукой. – Меня за это оскопят. – Не разводи такую драму, – невнятно тяну я, вдыхая его густой запах – цветущий паслен с легкой древесной ноткой. – Я не развожу драму. – Бейз тоже делает большой глоток и шипит сквозь зубы, когда виски прокатывается по горлу.