Но все это красивая ложь, потому что они уже здесь… в моей голове. Они уже меня заполучили. Глава 29 Орлейт Колокольчиков по-прежнему нет. Лишь усохшие стебли без всплесков океанской синевы, в которой я отчаянно нуждаюсь. Перекинув сумку через плечо, я выскальзываю из Рассад и ныряю за густой кустарник. Руки сжимаются в кулаки, ногти почти впиваются в кожу, пока я размышляю о горстке цветов, которые заметила за Чертой безопасности – так близко, но так далеко. Из сумки доносится писк, и я поднимаю взгляд к затянутому плотными облаками небу, которое вот-вот вновь прольется дождем. Хмуро осматриваю границу, где подстриженная желто-зеленая трава встречается с отвесным подъемом кривых деревьев… Возможно, сейчас достаточно пасмурно, чтобы мой друг вышел поиграть. Памятуя о множестве незнакомцев – гостей замка, я пробираюсь между стрижеными изгородями, розовыми кустами и покрытыми мхом валунами. Обычно я бы ни за что не предприняла такой рискованный маневр в столь богатый на события день. В следующий раз, как Рордин клюнет меня по поводу недостаточных усилий, потребую медаль. Слившись с тенью большого дуба неподалеку от Черты, я смотрю вправо и влево, проверяю, не сдвинул ли кто границу из камней разных размеров, а потом вглядываюсь в мир снаружи. Лес мрачен под пологом из крон, из земли, словно щупальца, вьются непослушные корни, тут и там на них падают лучи света. Маленькие голубые бутончики смотрят вниз, свисая со сгорбленных стебельков. Покусывая нижнюю губу, я лезу в сумку за банкой с жирной крысой, которую утром нашла в цапалке. Кухарка была так довольна, когда я поймала паразитку, что пообещала мне кучу медовых булочек, несмотря на плотную подготовку к балу. Птицы перестают щебетать, тишина окутывает лес, даже сам воздух будто затаивает дыхание. Жертвенная крыса сует нос в дырочку и подергивает усиками. Волосы у меня на загривке встают дыбом… Поднимаю взгляд и вижу темный силуэт, который прокладывает тропинку по теням древних деревьев. Шэй. Он двигается быстро, сумеречное мерцание застывает, лишь когда он приближается настолько, что я ощущаю бесплотность его тела. Чувствую, как его тяга становится менее… сосущей. Мне всегда представляется пустое легкое, которое пытается надуться. Может, Кай и прав насчет этих существ, но мой опыт с Шэем иной. Для меня он не оружие или что-то свирепое, смертоносное. Для меня он одинокий норовистый друг. Уголки губ приподнимаются в улыбке. Тень вокруг головы Шэя откидывается назад, словно черный дым на ветру. Появляется лицо, похожее на побелевший череп давно умершего пса. Широкий и плоский лоб, глаза – чернильные шары, посаженные в слишком большие глазницы. Нос – бледный крючок, рот – зубастая щель, едва прикрытая губами цвета молока. Большинство бы сбежало от его вида, но я повидала слишком много чудовищ в кошмарах, чтобы лицо Шэя меня испугало. Его губы изгибаются в щербатой улыбке, обнажая множество зазубренных зубов. Пристальный взгляд впивается в банку, улыбка исчезает, и Шэй издает знакомый мне звук – будто в его горле застрял тамбурин. Голод. Кивнув, берусь за крышку. – Все для тебя, Шэй. Но, – я бросаю взгляд на колокольчики, – я все думала… Он смотрит на цветы, затем на меня, склонив голову набок. Проходит долгое мгновение, а затем он поворачивается и плывет к ним, словно подхваченный легким ветерком. Сердце заходится восторженным стуком. Шэй склоняется над драгоценными колокольчиками, его взгляд снова скользит ко мне. Киваю и опускаюсь на корточки, обхватываю руками колени, чтобы сдержать нарастающее возбуждение. Шэй снова рассматривает цветы. Из-под плотного плаща тумана появляются лишенные плоти белесые пальцы, они дразнят воздух осторожными, когтистыми движениями. Костяшки стучат друг о друга, когда он тянется к цветам, хватает изогнутые стебли, и я расплываюсь в улыбке. Колокольчики темнеют, сморщиваются, пока от них не остается лишь кучка похожей на кусочки соломы шелухи. Моя улыбка меркнет, в легких остается пустота. Погибли… в один миг. Шэй с шипением отдергивает руку, резко поворачивает голову, будто умоляет о чем-то черным как сажа взглядом. Печаль в этих глазах – горький яд. Мне не нужно видеть тоску Шэя. Я чувствую ее в воздухе, в угасании яркого сияния леса. Кай прав в одном: Шэй – хищник, но я сомневаюсь, что моему другу нравится то, что он вынужден делать для выживания. Не считая кратковременного удовольствия от пищи. – Все хорошо, – говорю я мягко и одариваю Шэя теплой улыбкой, которая, надеюсь, отразилась и в глазах. – Они не так уж и важны. Он снова смотрит на шелуху, и я вдруг вспоминаю Рордина. Как он взглянул на меня перед отъездом на Восток – словно я воплощение его отвращения к самому себе. Ненавижу тебя. О, ненаглядная. Ты даже не знаешь значения этого слова. Или, возможно, ему просто надоело, что я шныряю по его замку, роюсь в его барахле. Кашлянув, трясу банкой, и крыса снова пищит. В меня тут же упирается острый, хищный взгляд, и Шэй снова издает дребезжащий звук, оставив мои мертвые колокольчики у дерева. Он приближается, и я чувствую тягу его полого силуэта, что пытается высосать воздух из окружающего пространства. На мгновение задаюсь вопросом, каково это – упасть в его пустоту… будет больно или покажется, будто я засыпаю в объятиях друга. Закрываю глаза и откручиваю крышку, но не спешу ее снять, отыскивая свою несуществующую храбрость. На крошечный всплеск уходит чуть дольше, чем хотелось бы, но едва я его нахожу, я вытягиваю руку и наклоняю банку. Тишину нарушает глухой «шмяк», и я, отдернув руку, прижимаю ее к бешено колотящемуся сердцу. Открываю глаза и вижу, как Шэй набрасывается на жертву волной тени. Раздается сосущий звук – тихий вшух-вшух, и тело Шэя движется в такт. Когда он отступает, на земле остается твердый комок шерсти и костей. Шэй поднимает взгляд и тянет носом воздух, наблюдает, будто ждет, убегу ли я, испугаюсь ли. Он будет ждать вечно. Открываю рот, чтобы заговорить, но слова остаются невысказанными – меня до самых костей пробирает пронзительный звон металла о металл. За ним тут же следует еще один, с ощутимой силой рассекая воздух. Лязг! Удары направлены не на меня, но они все равно бьют, вонзаются, как гвозди в мягкое дерево. Лязг! Позвоночник сгибается, руки зажимают уши, в голове начинает расцветать раздирающая мозг боль. Безжалостная. Мучительная. Она меня убьет. Шэй устремляется вперед, удваиваясь в размерах, но замирает у невидимого барьера, который нас разделяет. Издает резкое шипение, и я пытаюсь на нем сосредоточиться, но это никак не помогает смягчить удары. Лязг! Крик, что вот-вот сорвется с губ, обретает голос. Он зреет и зреет, пока не становится громче звука бьющихся мечей, разрывая мне горло до крови, заставляя чувствовать ее вкус. Я раскачиваюсь, раскачиваюсь, удерживая взгляд Шэя, как будто он может сберечь меня, не даст расколоться на миллион фрагментов. Что-то капает из носа, стекает по подбородку, пятнает скрюченные руки… Даже не смотрю, что это. Не смею оторвать взгляд от Шэя, как вдруг он разевает рот, издавая собственный ужасающий визг. Все эти острые зубы будто взрезают звук, дробят его на сотни пронзительных воплей одновременно. Ледяной удар по моему разбухшему мозгу. Вкус крови становится крепче, крик рвется с губ, и я склоняюсь… подаюсь к Шэю. Желаю лишь окунуться с головой в его морок. Может, он заберет меня в безболезненное великолепие, где я перестану существовать? Туда, где мне больше не придется воевать с самой собой. Шэй отскакивает, я зажмуриваюсь, хнычу, и по подбородку стекает еще больше теплой жидкости. Я бы прыгнула. Бросилась бы к нему, только бы избежать боли.