– Прошу простить за опоздание. Небольшие проблемки с гардеробом. – Вижу, – отзывается Бейз, лавируя между столами, которые ломятся от цветочных композиций и тарелок. – А я-то думал, что мы переживем эту ночь без сучка и задоринки. Цапнув бокал с подноса слуги, я жадно выпиваю содержимое одним глотком и морщусь, когда жидкость с пузырьками прокатывается по горлу. – То ли еще будет, зайчик. Бейз выхватывает бокал и взмахивает им у меня перед лицом. – Такие вещи не для тебя. – Это еще почему? – Потому что ты не владеешь собой. Я хмурюсь. Бейз опять обращается со мной как с ребенком и подрывает мою уверенность. Только собираюсь ему об этом сказать, как вдруг мое второе запястье дергают вверх, и оно оказывается вложено в сгиб руки Рордина. Меня отрывают от Бейза, который беззастенчиво мне подмигивает, прежде чем раствориться в толпе. Предатель. – На тебе что, нет исподнего? – интересуется Рордин, обжигая льдом край моего уха. – Этого ты никогда не узнаешь, – мурлыкаю я, притворяясь, что на меня ничуть не действуют его жесткие слова. Его мужественный мускус, ласкающий меня, как жадные пальцы. Или то, как он прижимает меня к своему крепкому телу. Рордин мрачно хмыкает, и я вдруг особенно остро ощущаю прикосновения его черных замшевых штанов к обнаженной коже моей ноги… Он ведет меня сквозь толпу, держа так, будто не хочет отпускать, и это сводит меня с ума. Мне совсем не по душе это… влияние, которое он на меня оказывает. Особенно сейчас. Пробегая мимо, служанка предлагает нам ломтики хлеба с икрой и сливочной намазкой. Я беру один, хотя желудок бунтует, и чувствую ожидаемый укол разочарования в сердце, когда Рордин отмахивается с таким лицом, будто один вид подноса вызывает у него отвращение. Внутри меня что-то обрывается. Может, все дело в том, что на меня устремлен целый зал полных любопытства взглядов, которые, я убеждена, ищут в моей маске недостатки. Может, все дело в том, что я балансирую на тонкой грани между самообладанием и очередным позорным срывом, если что-то меня заденет. А может, дело просто в том, что Рордин рядом и морочит мне голову, но я сую бутерброд на шпажке ему под нос и всматриваюсь в бездонные колодцы его глаз. Немигающие. Сейчас эта крошечная закуска так же опасна, как приставленное к его горлу оружие. Рордин это знает. Я вижу по его глазам, он понимает, какой вызов я ему бросила. Вопрос: что же он сделает? Момент затягивается, тишина между нами оглушает, и мне кажется, что мы здесь одни. Мы… и кусочек хлеба. Рордин склоняет голову набок, рассматривает меня с пристальностью художника со штихелем в руке, словно ищет, что отколоть. Слежу за тем, чтобы он видел во мне лишь ледяную решимость, которой я против воли у него же и научилась. Меж его бровей залегает морщинка, взгляд устремляется на мое подношение. Я вскидываю подбородок и снова тычу хлебом. Кашлянув, Рордин выхватывает закуску и запихивает ее в рот. Клянусь, он даже не жует, прежде чем проглотить, и в его глазах мелькает что-то такое, от чего у меня по спине пробегает холодок… Что-то сродни ненависти. – Счастлива? – цедит Рордин, и я выдыхаю, вдруг осознав, что все это время не дышала. Он только что ел при мне… Такая, казалось бы, мелочь, но для меня… это все и вся. Киваю. – Хорошо. Теперь, когда с этим разобрались, как ты, мать твою, выбралась из башни? От рычания в его голосе, от невысказанных угроз в его глазах сложно не увянуть. Отворачиваюсь от пристального взгляда, изображаю скуку. – У меня свои методы. Рордин снова хватает мою руку и тащит меня по широкой дуге, подальше от служанки с подносом с бокалами. – Я выясню. – На твоем месте я бы не стала, – отзываюсь я, пытаясь вывернуться из тисков и сцапать еще один бокал. Игристое вино оказалось вкусным, и мне нравится, как оно согревает изнутри. – Почему нет, Орлейт? Слова режут без ножа, и я съеживаюсь, вспоминая маленькое путешествие над пропастью… Рордин все поймет, и тогда я, вероятно, пожалею, что не рухнула с гребаной балки и не разбилась насмерть. – Что ж, теперь я весьма заинтригован, – цедит он, заводит меня в угол, окруженный большими вазами с ночными лилиями, и встает спиной к стене так, чтобы мы смотрели на оживленную толпу. От его близости меня пробирает холодом до костей, но от нее же кожа горит огнем. – Вспомни, сам же хотел моего присутствия. – Возможно, я неясно дал это понять, – негромко произносит Рордин, и от его баритона у меня слабеют колени. – Но то, что я сказал не приходить, послал служанку забрать платье, а затем запер тебя в башне, было моим способом отменить твое приглашение. Молясь, чтобы щеки не были такими красными, как мне кажется, я изображаю то, что представляется мне царственной осанкой. – Ты привел меня на тот совет, потому что хотел вытолкнуть за мою черту. Если ты думаешь, что я готова выйти в мир, зачем останавливаешь? Взгляд Рордина становится жестким. – То, чего я хочу, то, что мне нужно, и то, что правильно, – это три совершенно разные вещи. Чуть не смеюсь, пристально рассматривая толпу, которая держится от нас на почтительном расстоянии. – Как таинственно. Слышит ли Рордин бешеный стук моего сердца? Я слышу. Оно гремит у меня в ушах, потрясает до глубины души. Оно твердит мне напирать дальше – рубить, кромсать, пока я не разломаю Рордина на части, чтобы изучить внутренности. Проверить, такой ли он каменный под твердой поверхностью. Замечаю, что он отпустил мою руку, лишь когда холодные кончики пальцев касаются обнаженной поясницы… Вздрагиваю. – Несмотря на то, как я жажду крови, – бормочет Рордин, и слова звучат несколько отстраненно, будто он собирался сказать нечто иное, – в этом цвете ты действительно выглядишь потрясающе. У меня перехватывает дыхание, я резко вскидываю голову, и кровь приливает к щекам, когда он начинает выводить на моей пылающей коже круги. Маленькие, дразнящие, нежнее, чем прикосновение кончика кисточки. Они будоражат все мое нутро, сворачивая клубок нервов внизу живота, будто живого, дышащего, горячего змея. Между ног становится влажно, я стискиваю бедра и чувствую, как румянец перетекает на шею и ниже, превращая соски в твердые пики. Я каменная статуя, боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть. Беспокоюсь, что, если я двинусь, Рордин почует реакцию моего тела на крошечную дозу внимания, которой он меня одаривает. – Спасибо, – шепчу я, едва всколыхнув воздух. – Хотя не уверен, как отношусь к тому, что все вокруг допущены ко всему… этому, – цедит Рордин, выписывая круги ниже, и ниже, и наконец они танцуют вокруг ямочек над моей задницей. Прочищаю горло, стараясь не ерзать. Он еще никогда не прикасался ко мне так – откровенно, изучающе. Словно он пишет на моей коже маленькие секреты. – Это просто спина… – Это не просто спина, Орлейт. Сглатываю терпкий привкус нерешительности, что подвергает сомнению все, что я собираюсь сделать.