Что-то перестал мне нравиться этот глобус. Громкий металлический щелчок показал, что и у врага тоже кончились патроны. Уф-ф-ф-ф-ф!.. это ж какая эйфория сразу окутала всего меня. — Стой там, где стоишь, если жить хочешь, бывший майор, — крикнул я и достал из кобуры «миротворец», передернул затвор, одновременно подталкивая спиной своих присных, вдавливая их в поляну меж деревьев с метками, которые я оставил, когда попал сюда, в этот мир. Не забывал при этом Тортфорта держать на мушке. Тортфорт тут же бросил свой автомат в снег. Не герой. Правильно от него Илгэ детей не хотела. Что ж… Надо попробовать… Вряд ли Тортфорт тут один. Подозреваю, что другие, жаждущие нашей крови, просто отстали. Я взял на сгиб левой руки Митю, продолжая целиться в Тортфорта, хотя попасть в него даже из «миротворца»… через то расстояние, что нас разделяло весьма проблематично. — Элика, встань передо мной и прижмись ко мне, — попросил я, когда мы оказались ровно между тремя метками на стволах треугольником по краю поляны. Руку с пистолетом, направленным на Тортфорта, я положил жене на плечо. — А теперь мы, закрыв глаза, резко садимся на корточки, — выдал инструкцию. — И что будет? — откликнулась Элика. — Если всё срастётся, то спасёмся, — усмехнулся я в ответ. — Мы попадем в твой мир ушедших богов? — спросила жена с невнятной надеждой. — Да, — ответил я, хотя не был на сто процентов в этом уверен. — И… на счет три. Присели. Раз… Глаза Тортфорта были как у волка, который в кустах какает. Он умудрился, пока я разговаривал с женой, вдвое сократить расстояние между нами. И я, прежде чем присесть, в него выстрелил. Ненавижу гада. — Получилось, значит, — протянул я по-русски, озираясь на стоящие окрест нас зрелые березы сталинской еще посадки по проекту «Преобразования природы». Голые ветки на фоне рыхлого снега напоминали японские гравюры. Ноябрь где-то. Или март. Только уже или еще — не понять. Снег вокруг, но не холодно. Так… плюс-минус ноль. — И никаких Тортфортов, — усмехнулся грустно. И непонятно было: попал я в него или не попал. Его удача… Есть такой старый анекдот. Чемпион по пулевой стрельбе стоит у памятника Пушкину и недоумевает. «Как же так… Несправедливый мир. Попал-то Дантес, а памятник стоит Пушкину?» — Что ты говоришь? — переспросила Элика по-рецки. Я и не заметил, что бормочу все это себе под нос. По-русски. Причём, не отводя ствола от того места, на котором мы проявились. Вдруг Тортфорт сдуру рванёт за нами? — Здравствуй мир ушедших богов, будь он неладен, — перешел и я на рецкую мову. — Ну, что ж давно тебя надо познакомить с моей мамой, — поцеловал я жену в нос. — Пойдём-ка, милая, в сторонку от этого места, а то засосет, не дай бог, ещё обратно под пули. Тут мой взгляд упал на пулемет, валяющийся недалеко в снегу. Ручной «гочкиз». Мой. От ведь незадача… Вроде как далеко я его зашвырнул. Нехорошо. Как сейчас примут нас в Павшино менты по белы ручки, так и срок мне впаяют за незаконное ношение. Плюс «три гуся»[23] за незаконное изготовление оружия — аналогов-то его в нашем мире нет. И Элике тоже — с её плеча свисал левер на хорошем кожаном ремне. Какие тут два патрона, которые менты подбрасывают из жадности, но чтобы можно было честно написать в протоколе «боеприпасы» во множественном числе? Ничего им и придумывать тут не надо. Все налицо. Огляделся. Нашел место. Отцепил от ранца малую пехотную лопатку и стал отгребать снег. А потом еще срезать дерн и долбить смерзшуюся землю. Элике наказал стоять на атасе и внимательно смотреть по сторонам, чтобы не застукали меня за этим занятием. А сам копал и копал, отбрасывая землю на кусок брезента, запасливо положенный в ранец ещё на хуторе в горах Реции. После первого штыка пошло легче. Земля не успела промерзнуть в глубину. Землю относил в брезенте метров за двадцать в разные стороны и прикапывал под снег. Через час в яму наконец-то упал пулемет с последним пустым диском, левер Элики и её же патронташ, мой «миротворец», снятый с ремня в кобуре и запас патронов к нему, дерринджер Элики, который она хотела припрятать, но не посмела меня ослушаться. Вроде всё. Больше у нас ничего такого криминального нет. Разве что кортик. Но я с ним не расстанусь — наградной, сойдет за исторический раритет. Да и спрятан он хорошо в потайном кармане бекеши, в который можно залезть как изнутри, так и с наружного кармана. Брезентовую сумку от пулеметных дисков решил оставить. Будет хоть куда пластиковую соску минеральной воды положить. Дорога дальняя и о ребенке надо заранее позаботиться. — Зачем ты закапываешь наше оружие? — с тревогой спросила жена. — Чем мы себя защищать будем? — Оружие нас в этом мире не защитит, — пояснил я. — Наоборот. Нас разлучат и посадят по разным тюрьмам, а сына отдадут в приют. Власти здесь запрещают народу носить оружие. Боятся. — Чего бояться? — не поняла женщина. — Вооруженный народ — вольный народ. — Если здесь всё так плохо, то зачем мы сюда пришли? — У нас выхода не было. Или верная смерть там, или сюда. В любом случае прости меня за то, что разлучил тебя с родными. — Я уже говорила тебе, что ты моя родня. На всю жизнь, — и как ударила меня сапфировым взглядом. — Говорила. Помню, — смутился я. — Вот и не спрашивай меня больше об этом. Кто ты здесь? — Крестьянин. У моей семьи здесь хутор. — Не жалко тебе бросать свои города и заводы? — Я тебе так скажу… древней мудростью моего народа: не жили богато — не хрен привыкать. — По крайней мере, в этом мире ты не сбежишь от меня воевать, — обрадовалась жена. — И города строить не уедешь. И детей будешь делать только мне. — Кто знает, как жизнь вывернет… — только и смог я ответить. — Могу гарантировать только то, что добровольно никуда я от тебя не денусь. А вообще с войны всегда возвращаются домой, и занимаются мирным трудом. Присыпал я ямку землей, утрамбовал, аккуратно уложил обратно смерзшийся дерн, завалил обратно снегом, даже утоптал его слегка. Потом понял, что сделал глупость и снова накидал снега с ближайших сугробов. Всё равно идиотская маскировка. Вокруг наших следов не меряно. Тут Элика решительно расстегнула на своем ранце ремни и сдернула свернутую в рулон кошму. Расстелила на снегу и стала выкладывать на неё запасенную в дорогу снедь. — Это ты права, — согласился я. — Подкрепиться в дорогу не мешает. — Я тут о другом подумала, Савва. Вряд ли кто будет искать клад на том месте, где люди обедали. Не забудь, потом, намусорить здесь. Объедками и очистками. — Умница ты моя, — улыбнулся я. — Люблю тебя. — Взаимное чувство, — ответила жена с серьезным выражением лица. — Что дальше? Покопался в карманах всей одежды, с которой я попал в мир Элики… Паспорт. Старый проездной. Две тысячи триста рублей бумагой, да еще червонцев монетой штук пятнадцать. Остальную мелочь даже не стал считать. Карточка Сбербанка… А сколько на ней денег было?… Не вспомню уже. Вряд ли много. Да что толку? Я и пин-код от нее не помню совсем. Впрочем, до дома доехать хватит, если не шиковать дорогой. Маршрут у нас не шибко сложный, но муторный. С пересадками. От Павшино в Москву. Но не на вокзал, где по определению полно всяческих ментов и прочих профессиональных соглядатаев, а к ближайшей станции метро. Подземкой в Теплый стан с пересадками, а там автобус до Воротынска или маршрутка какая междугородняя от частника. Три часа в пути. А там еще до хутора добираться… Хуже будет, если прямого рейса на Воротынск не будет, придется тогда и в Калуге пересадку делать. Посмотрел на солнышко. Где-то около десяти утра. Успеем за светлый день, если повезет. — Собирайся-ка, радость моя. Нам в темпе вальса минут двадцать топать до станции пригородного поезда. Оглядел Элику. Одета она для Москвы вроде даже нормально. Желтые ботинки с высокой шнуровкой, почти до колен. Краповые галифе. Крытая серым сукном бекеша несколько странного покроя и шапка каракулевая похожая на кубанку. Тоже серая. Ремень кожаный в коричневу. Ранец необычный разве, но мало что кто носит… В московской толпе и не такие оригиналы встречаются. Разве что убрал я её белые волосы полностью под шапку. Слишком они выбиваться будут из толпы. Внимание привлекать не стоит. А двухгодовалого ребенка можно в наше время одевать, как хочешь. Насколько фантазии хватит. Сам я кроме такой же серой бекеши с черной каракулевой опушкой весь в том, в чем из нашего мира провалился: лётная камуфла, сапоги юфтевые и свитер грубой домашней вязки. Шапка только черной смушки с лаковым козырьком от зимней униформы воздухоплавателя. Кокарду имперскую снять и готов. Ранец — близнец торбы жены. Привет от Эллпэ. Спасибо тебе, добрый человек за всё. Долго думал, не избавиться ли мне от френча с орденами и вообще от имперских бумаг в ранце. Но решил оставить на память. Родным доказать что не мог я им весточку подать. — Так… поели? Всем пописать, потом будет и некогда и негде. Ничему не удивляться и больших глаз не делать. Хочешь что-нибудь спросить — спроси тихо на ушко. Шепотом. Рецкого языка тут никто не знает. Так что не стоит привлекать к себе лишнего внимания, — выдал я инструкцию. Дождался окончания процедур окропления семьей лесного снега и взял сына на руки. — Пошли, помолясь. Жена послушно поплелась за мной, проваливаясь в намерзший наст. Остановилась. Спросила с надеждой. — А ушедших богов мы увидим? Я лишь рассмеялся в ответ. — Не вижу ничего смешного в моем вопросе, — обиделась Элика. — Нет их в нашем мире здесь. Если и были то транзитом проехали. Задокументировано разве, что некий «Сын Божий» посещал нас две тысячи лет назад. Но люди его не приняли и казнили жестоко. Распяли на древе. С тех пор на нашей Земле богов нет — одни религии.