— Тому, кто сам за себя борется, и помочь не грешно, — вполне серьезно ответил чародей. — А кто выю подставляет, на том ездить положено, а не помогать. Замолчи, отвлекаешь. Бади аз-Заман омыл лицо из чаши, опустился на колени, стукнулся лбом о пыльную землю: — Всевидящий и милосердный, тебя о прощении молю, ибо труд мой грешен. В тебя одного верую, тебя о снисхождении молю. Не по сомнениям душевным, а лишь хлеба насущного ради… Чародей поднялся, снова омылся из чаши, повернулся к беглецу: — Итак, начнем смывать твой облик… Он зачерпнул из чаши воду, вскинул ее вверх. Горсть разорвалась на мириады капель, плавно осела вниз. Олег мгновенно промок насквозь, чувствуя, как ледяные капли скатываются по спине, по волосам, лицу. Бади аз-Заман воздел ладони к небу и заговорил на мертвом языке. Это означало, что самого интересного Олег будет лишен: он не поймет ни единого слова из используемых заклинаний. И, естественно — ничего не запомнит. Чародей опять опустил руки в чашу, тряхнул руками на пиалы — они зашипели, в них вспыхнул огонь, подпрыгнул, закачался, но вскоре осел, сменив ярко-красный цвет на пронзительно-бирюзовый. Хозяин выхватил платок и, не прекращая заговоров, взмахнул им над головой гостя. Из пиал, быстро густея, повалил сизый дым, закрутился вокруг ведуна, и тот почувствовал в лице легкое покалывание. Самое поразительное — дым не вызывал першения в горле, кашля, хотя и попадал в легкие. Пронзительный возглас — и дым легко развеялся. Чародей, прищурившись, провел пальцами по лицу гостя, и Олег вдруг понял, что стал совершенно сухим. Левую руку Бади аз-Заман вытянул над чашей — в нее прыгнул комок воды, — правой набросил на голову Середина платок. Маг медленно донес покачивающийся полупрозрачный комок, положил его поверх платка, чуть отступил и хлопнул в ладоши. Ком, словно от испуга, лопнул, потек вниз обжигающими струйками. Чародею этого показалось мало: он подскочил, схватил платок, начал наносить им на лицо ведуна горячие мазки. Отступил, наклонил голову, оценивая результат. Потом рванул платок, раздирая на части, кинул в пиалы. Из них опять вырвался дым, начал закручиваться вокруг Олега. В этот раз кожу уже не защипало, а резануло острой болью — ведун чуть не закричал! К счастью, экзекуция длилась недолго. Повинуясь возгласу чародея, дым рассеялся, оставив свою жертву приходить в себя. — Я могу умыться, уважаемый? — прохрипел ведун. — Конечно, северянин… Олег с трудом встал, подошел к чаше и макнул в нее голову целиком. Холод впился в лицо крохотными коготками и выцарапал из нее ощущение ожога. Середин приподнял голову, чуть подождал, пока успокоятся мечущиеся туда-сюда волны, и увидел морщинистое лицо человека лет пятидесяти, с опрятной бородкой и ярко-голубыми глазами. — Ты настоящий мастер, мудрый Бади аз-За-ман, — восхищенно пробормотал Олег. — Настоящий мастер. По сравнению с тобой я жалкий ремесленник. — Обычное заклятие, мой друг, — небрежно ответил хозяин, но было видно, что восхищение гостя ему приятно. — Отныне у тебя есть семь дней, дабы спокойно покинуть пределы Хорезма. Куда ты желаешь попасть? — Я думаю, нужно скакать к морю, а оттуда вверх по Итилю домой… — Середин специально использовал старое название Волги, чтобы не путать чародея. — Утром выйдешь через северные ворота, проедешь по тракту около часа, там будет развилка. Повернешь налево и скачи. Далее дорога одна. Каравану там дней тридцать пути, но верховой поспеет за пять. — Интересно, а знает ли кто-нибудь в городе тысяцкого Ургана? — Всё! От мала до велика. — А я как раз мыслил одеяние новое вместо этого купить, да пару скакунов в дорогу. Что мне делать, коли каждый встречный и каждый купец станет меня узнавать, расспрашивать про дела, семью… — Да, — поморщился чародей. — Так всегда. Самое трудное получается легче всего. С мелочами обязательно чего-нибудь забудешь. Я велю послать с рассветом раба, конюха своего. Он приведет лошадей от Алги-паши. Понравятся — расплатишься. А одежу придется менять по дороге, на вкус раба я полагаться не берусь. Храм Чего больше всего хотелось Олегу, так это найти Белей-пашу и нанести ему визит — не с цветами, разумеется, а с палашом и крепким щитом. Шумно, конечно, получится — но ради прежних отношений можно и рискнуть. Теперь он не прежний голый невольник, а человек с оружием, деньгами и в неброской одежде. Однако не повезло: долгий тракт вывел его к совершенно незнакомому селению, почти не имеющему вокруг себя садов, но размерами, на глазок, даже больше, нежели то, первое, в которое он попал в этой стране. Зато еще за несколько часов до того, как ведун увидел ровные каменные стены, на него дохнуло морем, непередаваемой смесью свежести, привкуса соли и запаха гнильцы. Высоко в небе белыми черточками мелькали чайки, а на плоских крышах сараев возле одноэтажных мазанок, что не поместились в пределах города, сохли не абрикосы, не инжир или резаные груши, а груды выпучивших глаза серых рыбешек. — За всадника пять монет… — устало сообщил стражник, привалившийся к стене. — Ты как с тысяцким великого халифа[10] разговариваешь?! — рявкнул Олег, за пять дней пути привыкший к уважительному отношению, и убрал конец чалмы с лица. — Не узнаешь?! — Простите, господин, — оторвавшись от опоры, почтительно склонился привратник. — В этой глуши есть достойный меня караван-сарай? — Возле торговой площади, господин. О плате за въезд разговор уже не шел. Ведун тронул пятками коня и миновал ворота. Стражник за спиной еле слышно фыркнул что-то типа «футы-нуты», но Середин только усмехнулся. Знал бы служивый, кто проехал мимо него на самом деле! Торговую площадь в большинстве селений найти не сложно — именно к ней ведут все дороги. Олег ехал по узкой улице с глухими стенами, свысока поглядывая на идущих с корзинами на плече женщин, на жалко одетых мужчин с серьгами в ухе, а однажды встретил тесную толпу из почти полусотни голых невольников со связанными за спиной руками и петлями на шее. Рука невольно поползла к рукояти палаша — но остановилась. Что он мог сделать? Один, всего лишь с саблей и парой заклинаний — против целого города? Нет, даже целой страны — ибо весь восток, вся эта цивилизация держится на рабском труде. Как, впрочем, и весь Запад. Всё, на что способна сейчас Русь — это бить по рукам тех, кто тянется к ее людям, да освобождать невольников в местах, до которых удается дойти русским ратям. Сейчас беглому рабу оставалось лишь одно: спастись хотя бы самому. Ни на что иное он рассчитывать не мог. Однако настроение всё равно безнадежно испортилось. По правую руку Середин увидел распахнутые ворота, обширный двор, на котором толпилось множество людей, фыркали верблюды, ругались о чем-то купцы в халатах и с платками на головах. Такое могло быть только в одном месте, и Середин повернул туда. — Что желает господин? — подбежал мальчишка лет десяти, босой, но в пышных синих шароварах, в просторной, явно великоватой рубахе. Без серьги — наверное, хозяйский сынишка. — Прими, — спешившись, кинул ему поводья ведун. — Хозяина ко мне позови. Сумки в мою комнату отнесешь. — Да, господин. Служка побежал к конюшне, ведя в поводу пару: Олег, как всегда, предпочитал скакать о двуконь. Ведун дошел до колодца, откуда невольник черпал воду в длинную, выложенную камнем канаву, из которой жадно пили десяток овец, подставил ладони, омыл лицо. Потом вытянул под струю конец чалмы. Раб его словно не заметил: черпал и черпал, как заведенный механизм. Над городом зазвенел пронзительный голос муэдзина. Олег резко развернулся, хлопнул в ладоши: — Малец! Мой коврик. Служка поднял голову, увидел сверток перед седлом, со всех ног помчался к гостю, передал. В это время в караван-сарае уже почти все успели опуститься на колени, поэтому Середин встал точно так же, лицом к Мекке. Прекрасной Маре это всё равно, а отличаться от мусульман ему совсем ни к чему. Проговорив обычные восхваления Ледяной богине, ведун скатал коврик, перекинул через плечо. Ступил под высокий голубой купол, что укрывал здание постоялого двора. — Приветствую вас, господин, — склонившийся хозяин караван-сарая едва не задел гостя своей феской. — Можешь звать меня эмиром Урганом, — снисходительно позволил Олег. — Продай моих коней вместе с упряжью, мне они больше не нужны. Где моя комната? — Позвольте проводить, досточтимый эмир… — Хозяин быстрым шагом пошел вдоль стены, что ограничивала обширный зал под куполом. Загибая пальцы, остановился перед седьмой дверью, толкнул: — Прошу, господин. Мы готовили ее для вас. Небольшая комнатка — метров десяти, без всякой мебели — была щедро выстелена коврами и усыпана добрым десятком подушек самого разного размера. В противоположной стене небольшое оконце выходило прямо в густую листву. — Это акация, господин, — прошептал хозяин. — Через нее никто не пролезет. Прикажете смочить войлок? — Нет, — скинул с плеча коврик Середин. — Хочу поесть после дороги. — Плов, вареная курица, оленина жареная, баранья нога, запеченная в глине, рис, китайская лапша, каша пшеничная с урюком и курагой, лебедь… — Мясо в дороге надоело! — вскинув руку, остановил хозяина Олег. — С утра рыбу маринадом залили, — тотчас нашелся тот. — Коли прикажете, велю готовить кебаб. — Прикажу… — Середин расстегнул заколку плаща и небрежно бросил его поверх коврика. — Арбуз порежьте, я сейчас выйду. Хозяин с поклоном вышел, а вместо него протиснулся служка, неся на плече чересседельную сумку. — Не пыхти, не тяжелая, — посоветовал ему Олег и подбросил в воздух фельс. Мальчишка, опустив сумки, влет сцапал монетку, поклонился: — Благодарю, господин. — Скажи, коли ведаешь, из каких мест к вашим пристаням торговые корабли приходят? — Отовсюду, господин. — Что, и из Царьграда? — подначил его ведун. — А как же, — кивнул тот. — Но редко. Русские золото за волок требуют. Не хотят чужих через свои земли пускать, сами токмо плавают. Олег рассмеялся своей наивности: он совсем забыл, что на месте будущего Волго-Донского канала во все времена существовал оживленный волок. — А от нурманов плавают? — Не, — мотнул головой мальчишка и задумчиво добавил: — Видать, торговать нечем. — Ишь ты, — пригладил бородку Середин. — Русские тоже не плавают? — Русских много, — не согласился служка. — Они все товары по Итилю и доставляют. — А венецианцы? — Приплывали, — неожиданно сообщил мальчик. — Но давно. Я маленький тогда был. Ведун рассмеялся снова и кинул ему еще монету: — Держи, старичок, Ступай, за лошадьми моими присмотри. Они отдых честно заслужили. Он снял чалму, вместо нее водрузил на голову черную тюбетейку с золотым шитьем, потянул на себя дверь и вышел в общий зал, что служил по совместительству и трапезной. Там с удовольствием вытянулся во весь рост на положенном ему достархане с пушистым — ворс в ладонь высотой, — персидским ковром, подпихнул одну из валяющихся подушек себе под бок, а вторую под голову.