Тотчас подбежал служка, поставил медный поднос, покрытый тонкой чеканкой. На нем лежали виноград, несколько персиков, стояла пиала с рассыпчатой халвой и еще одна с нугой и миндалем. Минутой спустя тот же служка принес блюдо с ровно порезанным на дольки, крупянистым темно-красным арбузом. Пока Олег утолял жажду истекающими соком дольками, подоспел и ужин: блюдо с десятком слегка обжаренных шашлычков, нанизанных на тонкие деревянные палочки, мисочка соуса с небольшой деревянной ложкой и лепешка, присыпанная горячей лапшой и рисом с курагой. — Никогда не думал, что это называется кебабом… — пробормотал ведун, поливая соусом верхнюю палочку и стаскивая зубами верхний кусок. Как и обещал хозяин, шашлык оказался из рыбы. Тем временем в общий зал подтягивался парод. На улице вечерело, делать там было больше нечего. Шумно переговариваясь, перебирая четками, смеясь, купцы разваливались на достарханах. Служки со всех ног бегали по залу с подносами, хозяин не спеша разжигал развешанные по стенам лампы. Только в центре вместо тусклых ламп караван-сарайщик вставил в держатели на столбах два факела, запалил их от свечи. Тут же заиграли гинджак и небольшой барабан. В ушах у музыкантов блестели серебряные серьги — ценные, видно, рабы. На каменную центральную площадку вышла девушка лет двадцати в почти прозрачных шароварах, кофточке и вуали, закрывающей лицо. Она принялась танцевать, выписывая ладонями какие-то фигуры и затейливо играя бедрами — то мелко дрожа, то совершая плавные движения, то переходя с места на место, красуясь перед мужчинами то боком, то спиной, то животом. А Олегу опять вспомнились Даромила, Желана, Верея. Где они сейчас, что с ними? Опять торговцы живым товаром вторглись в его жизнь, чтобы вырвать и увезти неведомо куда его душу и сердце. Где те почти две сотни воинов, которые отпраздновали с князем Керженецким его радость, чтобы затем проснуться раздетыми и связанными? У Олега невольно сжались кулаки. Ведь никто из них, в отличие от него, не мог знать местных языков, не мог выведать дорогу, договориться с людьми, выдать себя за своего. Никто. Нет ни у кого из них шансов вернуться к родному порогу. Ни единого. Середин в бессильной злобе скрипнул зубами. Почти сразу над ухом почтительно прошептали: — Вы загрустили, господин? Может быть, прислать невольницу, чтобы она скрасила ваш вечер и развеяла грусть? Хозяин караван-сарая задал свой вопрос очень не вовремя, однако ведун смог взять себя в руки и небрежно отмахнулся: — Не хочу. — Может, прислать мальчика? — Нет. — Кальян? — Я проделал сегодня очень долгий путь, — повернул лицо к караван-сарайщику Олег. — Всё, что я желаю получить вечером, так это возможность спокойно поспать. * * * Судя по всему, город жил только за счет моря и порта. Причалы вытянулись на морском берегу километра на полтора. Многие стояли пустыми, у некоторых покачивались суда самых разных форм и размеров. Ближе к воротам, судя по всему, было отведено место для рыбаков. Здесь на каждом камушке и колышке сидели крикливые чайки, повсюду валялись обрывки сетей, пустые корзины, сплошь облепленные чешуей. Олег двинулся дальше, к покачивающимся высоким мачтам, и очень скоро сердце его екнуло: он увидел пузатые русские ладьи. Ведун невольно пошел быстрее: вот он, последний шаг, оставшийся до дома! И пусть у него нет там своей крыши — но самый русский воздух стоит того, чтобы пересечь ради единого глотка половину планеты. — Откуда, ребята? — окликнул он бородатых упитанных мужиков в длинных, почти до колен, косоворотках. Моряки носили по сходням и складывали на повозки с осликами увесистые тюки. — Вологодские будем, — забавно окая, ответил один из мужиков, однако все посмотрели на гостя с явной настороженностью. Олег вспомнил, что выглядит знатным тысяцким, а отнюдь не дружинником, и поспешил отступить. Договариваться о пути домой было рано. Как он объяснит то, что явится через два дня на причал в совершенно другом обличье? Или, того хуже, что начнет изменяться прямо на корабле? Однако Середин не мог заставить себя уйти от причалов и бродил, бродил вдоль них, вглядываясь в корабли, что всего месяц назад покачивались возле Рязани или Ростова, Новгорода или Белоозера, слушал бодрые голоса русских купцов, вдыхал запах дегтя и пеньки. В караван-сарай Олег вернулся уже в темноте, поел запеченной рыбы, от наложниц и мальчиков отказался без объяснения причин, ушел к себе и задвинул засов. Сон не приходил долго — уж очень сильные впечатления испытал он в этот день. Но, в конце концов, мелодия, что доносилась из зала, и прохладный сквознячок от окна убаюкали его, и ведун провалился в сон. Ему снилась Верея — прекрасная, как весна. Чистая, светлая, воздушная. Она парила в легком газовом одеянии, опускаясь всё ниже и ниже. Девушка потянулась губами к его лицу. Олег приподнялся навстречу — но вдруг любимое лицо облезло, вмиг превратившись в черепушку, а из кончиков пальцев выросли кривые когти, которыми боярыня и вцепилась ему в щеки, раздирая в куски, разбрасывая кровавые лохмотья и пронзительно вопя: — Зачем ты меня прода-а-ал!!! От непереносимой боли ведун проснулся, заметался по комнате, чудом нащупал засов, рванул, кинулся через зал к входной двери и, уже не в силах сдержать крика, скатился по ступеням на землю, подставив лицо небу… — Кто ты, господин? Откуда? — Лица над ним плавали и качались, шевелили губами. Олег застонал, попытался сесть, рассеянно водя руками перед собой. — Гляньте, ухо проколото. Раб чей-то… Может, беглый? — Я раб эмира Ургана! — отчаянно завопил ведун, пока крамольная мысль не заползла еще кому-то в голову. — Я раб эмира Ургана! Я послан к нему с важной вестью от старшей жены! Он сел, тряхнул головой и заговорил тоном ниже. — Кажется, я упал. Я споткнулся, да? Мне сказали, досточтимый эмир Урган, тысяцкий великого халифа, да продлит Аллах его жизнь на долгие годы, остановился здесь? — Где твоя серьга? Ты пешком бежал? Где конь? — Где моя серьга? — схватился за ухо Олег. — Она была серебряной! Где мой конь? — Эмир отдыхает. — Хозяин караван-сарая снисходительно вздохнул. — Кажется, тебя ограбили, несчастный. Тебе не стоит тревожить хозяина до утра. Может, отдохнув, он будет более милостив. — Он будет милостив, — окончательно поднялся на ноги ведун. — Когда он услышит мою весть, он простит мне всё… А где они? Где меня ограбили? — За воротами, — ответил хозяин, жестом разгоняя сбежавшихся невольников и слуг. — Мы услышали шум и внесли тебя сюда. — Да, за воротами, — словно вспоминая, потер виски Середин. — Где мой хозяин? — Пойдем, я покажу… Караван-сарайщик провел ведуна через зал, указал на седьмую дверь. У Олега екнуло в груди, когда он понял, что створка наполовину приоткрыта, — но хозяин остановился за несколько шагов и пустил его дальше одного. Видимо, не хотел попасться под горячую руку, если знатного гостя возмутит столь внезапное пробуждение. Ведун скользнул в комнату, негромко провозгласил: — Это я, милостивый господин! — И замолк, пытаясь отдышаться и одновременно ощупывая себя с головы до ног. Босые ноги, штаны, голое тело. Слава великому Сварогу, породителю Вселенной, по одним штанам его узнать не могли. Только бы расследования по поводу грабежа никакого не затеяли… Олег откинулся на подушки, постепенно приходя в себя. Получается, он обсчитался. Или чародей ошибся, называя срок обратного преображения. Теперь это уже неважно. Главное — успел он выскочить под луну или нет? На что сейчас похоже его лицо? Жалко, нет зеркала… А с караван-сарая придется завтра уходить. Сотворить с утра пораньше простенький морок тысяцкого, дабы каждый, кто заглянет, увидел, что тот спит, а самому уйти. Хозяин денег за скакунов еще не отдал — значит, беспокоиться насчет побега постояльца не станет. Зато — уже завтра он может пойти к причалам, договориться о месте на ладье. И домой!!! * * * Выйдя из комнаты, Олег несколько раз низко поклонился мороку: — Да, господин! Слушаю, господин! Благодарю, господин! После чего притворил дверь и бодро затрусил к выходу. На плече у него висела пухлая чересседельная сумка — в нее пришлось запихать всю одежду. Под мышкой был коврик — в него Середин завернул саблю вместе с поясом. Хозяин караван-сарая встретил его недоуменным взглядом, но ведун расплылся в идиотской улыбке, всячески излучая восторг: — Господин велел мне купить для себя золотую серьгу! И повелел нанять арбу для дальнего пути, с погонщиком. Где можно здесь нанять арбу? — Ты с кем разговариваешь, раб? — У хозяина раздулись крылья носа, и Олег поспешно склонился в глубоком поклоне: — Простите, господин. Виноват, господин. Только хозяину не говорите, господин… — Еще посмотрим, — ответил караван-сарайщик. — Ступай через площадь, на той стороне всегда пустые повозки есть. Не разгибаясь, Середин допятился до ворот, а затем вдоль забора зашагал прочь. Поначалу он думал переодеться на одной из улочек, благо наружных окон в здешних городах нигде не делают. Но оказалось, что во всех проулках неизменно кто-то есть, и после получаса скитаний он сдался, ушел за ворота и утопал на несколько километров в пустыню, где его не могли разглядеть даже сторожа на городских стенах. Опустил сумки на землю, раскатал коврик, опоясался — без оружия он уже давно чувствовал себя куда дискомфортнее, нежели даже без штанов. Потом помолился прекрасной Маре — и уж тогда зачесал в затылке. У него было два одеяния: «эмира» и Барсихана. Но ни тот, ни другой чересседельную сумку на плече носить не станут: слишком знатные. В таком виде он будет выглядеть подозрительно. Оставаться рабом — еще хуже. Никаких прав, никто и разговаривать не станет. — Ладно, попытаемся выбрать средний вариант, — решил Олег. — Рубаха, сапоги и чалма. Допустим, я воин, оставшийся без копя. Не очень богатый, не знатный, но и не нищий. Только бы никто не спрашивал, кто и откуда. Не то сразу раскусят. Он натянул белую рубаху из тонкого льна, надел черную чалму, хвост которой заправил под ворот так, чтобы она надежно закрывала проколотое ухо. Закинул на одно плечо сумку, на другое коврик: — Для начала пойду к ладьям. Авось сегодня и отплыву. Определить ладью, с хозяином которой имело смысл разговаривать, оказалось очень просто. Если судно разгружается — значит, прибыло недавно и назад поплывет не скоро. Если сидит высоко — оно пустое, тоже отбывать не собирается. А вот то, что просело чуть не по самые борта, но к разгрузке приступать не торопится — вот это, значит, загружено товаром и готово отвалить. Из полусотни ладей, что стояли у причалов, под выбранный ведуном критерий подходило только одно — с выкрашенной в красный цвет мачтой и оскаленной мордой змея на носу. Поправив на плече сумку, Олег подошел ближе и остановился возле мужиков, играющих на досках причала в кости: — Мир вам, добры люди. Из каких краев будете? — Тебе-то какое дело, нерусь немытая? — буркнул один, а второй почти одновременно ответил: — Ростовскими будем, мил человек. Кидай, посмотрим, как ныне попадешь. — Чего кидать? — не понял Середин. — Я не тебе, мил человек, — поднял на него карие глаза веснушчатый торговый гость. — Ступай с миром. — Назад скоро сбираетесь?