* * * Поднялся он одновременно с рыбаками, вместе с ними вышел со двора — но повернул в другую сторону, сославшись на забытое дело. На самом деле Олег просто обогнул город по очень, очень большой дуге — так, что даже стен не видел. Уж очень не хотелось ему в оставшиеся до отъезда часы попасться на глаза какому-нибудь стражнику. Однако обошлось. Ведун подступил к причалам вдоль моря с юга. Его рыбаки уже почти полностью опустошили короба с уловом, набирая последние, неполные корзины. — Совсем немного, уважаемый, — попросил его хозяин. — Сейчас отчалим. Рыбацкая лодка имела глубокий киль, метров пять в длину и всего один в ширину, высокую прочную мачту. — А ведь она должна быть весьма ходкой, любезнейший, — отметил ведун. — На ней мы в Дилак до полудня поспеем. — До полудня не поспеть, — покачал головой рыбак. — Но засветло будем. Обожди, мы быстро. Олег забрался в пахучую, всю в чешуе, лодку, сел на корму, повернулся спиной к воротам, опустил голову и не шелохнулся до тех пор, пока суденышко наконец-то дернулось под весом его хозяев и отошло от причала, сильно качаясь на волнах. — Отвязывай, сынок, — скомандовал рыбак. — Ну, давай, поднимаем его… Захлопало под ветром полотнище, и Середин наконец-то рискнул повернуть лицо к враждебному берегу, уходящему за корму. Лодка взяла на север и пошла вдоль причалов, постепенно набирая ход. По правую руку проплывали шаланды, баркасы, шнеки и ладьи. На той, что с красной мачтой, метался по палубе мальчишка, весь в атласе, но с замотанным тряпкой горлом. Олег оценил стремительные обводы рыбацкого парусника, бочкообразный корпус ладьи и, поняв, что купцу его вовек не догнать, помахал рукой: — Прощай, дружище! Паренек услышал, выбежал на корму, дернулся на одну сторону, на другую. Застыл, затравленно крутя головой. А потом вдруг вскочил на борт, сиганул в воду и зашлепал руками, плывя за уносящимся парусником. — Электрическая сила… — Олег отвернулся, поудобнее усаживаясь на скамье, но через минуту не выдержал, оглянулся. Паренек продолжал молотить воду руками и ногами, продвигаясь медленно, но не отворачивая. — Вот… Ква! Утонет ведь, дурачок… Проклятье-Проклятье! Опустите парус, мужики! Опускайте. Подождем, а то через всё море плыть будет… Остановившуюся лодку купец догнал, заскреб ногтями по борту. Середин опустил руку, втащил его внутрь. Парень свалился на дно и, обтекая струйками воды, встал на колени: — Прости… Прости меня, чародей… Не знаю, как… Попутало… Мыслил, эмиру пособлю, убийство раскрою. Ему слава, мне от него уважение, послабки в делах торговых, знакомцы новые… Я… Я глуп, чародей. Но я понял всё, чародей… Сними… Сними обруч свой. Что ни час, душить начинает, резать. Всё за водой бегать приходится, мокрой тряпицей обматываться. Я… Я десять невольников у дикарей выкуплю… Нет, сто! Я искуплю… Сними… — Он заплакал и обнял Олегу ноги. — Сними свой обруч. Мужики сказывают, боги на меня прогневались, ремень простой никакой сталью разрезать не дают. Дабы вкус предательства познал. Но я уже всё понял… — Нет, мой милый, — покачал головой Олег. — Ты еще ничего не понял. За один день этого понять невозможно. Пока что ты всего лишь испугался. Коли сейчас с тебя кару снять, так испугом одним и отделаешься. Чтобы понять, какова она — петля постоянная на шее, — с ней много дней прожить надобно. Десять, двадцать. Чтобы испуг прошел — но петля осталась. — Помилуй, чародей… Я… Я всё… — Поживи пока с ней, — погладил купца по голове Олег. — Поживи, почувствуй. Ты ведь ростовский? Я как в Ростове окажусь, тогда и сниму. — Когда, чародей? — Не знаю точно, — пожал плечами Середин. — Коли не случится ничего, так зимой заеду. — Не случится!!! — шмыгнув носом, вскочил молодой купец. — Я отвезу тебя туда, чародей! Ты ведь хотел в Ростов? — Он опять упал на колени. — Помилуй меня, чародей. Признаю, признаю вину свою… Кару принимаю… Но не оставляй в неизвестности меня, чародей. Дозволь… Сам отвезу… Он опять заплакал. — У тебя час, — скривился Олег. — Мы отойдем мористее и будем тебя ждать. Подплывешь, я пересяду к тебе, и поплывем в твой Ростов. Вместе. — Благодарю тебя, чародей, — перевел дух купец. — Я… Я быстро… Он решительно сиганул за борт и поплыл назад, на ладью. — Отойдите подальше, к горизонту, ребята, — попросил ведун. — Чем дальше от города, тем спокойнее на душе. — Похоже, вы знатный чиновник, уважаемый, — осторожно проговорил рыбак. — Даже иноземцы ищут вашей милости. — Мы сами иногда не знаем, кто мы такие, — вздохнул Олег. — Пока богам не захочется как-нибудь пошутить. Он развязал кошелек и одну за другой выложил три серебряные монеты. В том, что купец не обманет и не затеет ловушки, он не сомневался. Вряд ли ему захочется носить на шее удавку до конца своих дней. * * * Путь до Ростова Олег проделал в полном одиночестве — в полном одиночестве на кораблике, битком забитом людьми. Однако все они смотрели на ведуна с каким-то животным ужасом, обходили его за три шага и даже еду приносили не в руки, а ставили немного в стороне, чтобы сам забрал. Но Олег не огорчался и не обижался. Почти целые дни он проводил на носу судна, ожидая, когда же наконец появятся знакомые места. На переход по морю ушли всего сутки, потом еще полтора десятка дней вдоль Волги тянулись степи, степи, степи — и лишь на двадцатый день пути по берегам ее проявились леса. Леса полупрозрачные, усыпанные желтой и красной листвой. Здесь вовсю хозяйничала поздняя осень. Еще пять дней — ладья повернула с Волги круто налево, пробираясь на веслах по довольно узкой реке, над которой почти смыкались кроны величественных деревьев, но через день выплыли на просторное озеро. — Неро! — проговорил кто-то из моряков. Еще пара часов — и впереди, на пологом берегу из-за деревьев выступили белокаменные, с островерхими башенками, стены Ростова. Моряки оживленно забегали, готовя веревки и выбрасывая за борт деревянные чурбаки, пополз вниз по мачте парус. На борту раздвинули щиты, сбросили на причал сходни. Середин подобрал свои коврики, сумку, перешел с носа на корму и постучал в каюту хозяина: — Идем. Ты должен показать мне святилище. Оставив моряков разбираться с волхвами, что прибыли окуривать судно от злых духов, коих легко завезти из дальних стран, они вдвоем с пареньком дошагали до дубовой рощи, окружавшей древнее святилище, прошли за частокол. — На колени, — тихо приказал ведун, остановившись перед идолом Сварога. — Смотри на него, создателя мира и прародителя народа русского. Все мы братья от семени его, все мы пред ним чада. Посему любить нам всем друг друга завещано, выручать, живота своего ради собрата не жалеть. Мир держать нам завещал прародитель наш с народами честными, трудолюбивыми и мирными. Меч завещал держать пред теми, кто кровью и трудом чужим кормится, истреблять их завещал до самого семени. Оттого и обязаны мы не токмо о кармане и покое своем помышлять, но и о благе земли русской, о благе братьев наших. И кто русского сородича предаст, того Сварог великий отринет от имени своего и оставит бедам, горю и слезам без сожаления… Олег вынул нож, смочил его слюной, наговорил тайные слова, оттянул ремешок и легко рассек его возле самого узла. — След на шее твоей пройдет, отрок. Но в душе останется. Прощай… * * * День еще не клонился к закату, и потому ведун спешил, сберегая каждый час. Войдя в ворота стольного города, он у первого же заводчика купил, не торгуясь, пару скакунов, упряжь. Кинул сумки через холку, коврики привязал к седлу, поднялся на коня, широким шагом доехал до западных ворот и с места сорвался в галоп, уносясь по Новгородскому тракту. Путь до Новгорода занял у него пять дней, еще два — бросок до Пскова. Дальше, вдоль Балтики, он еще десять дней мчался по утоптанной дороге на Старгород,[11] с которой потом понадобилось повернуть на Зверин[12] и скакать еще полный день. К концу пути он был уже не в том состоянии, чтобы оценивать могучие стены стольного города или любоваться красотами Звериного озера. На торгу Олег продал почти загнанных многодневной скачкой коней вместе с упряжью. На негнущихся ногах, удерживая себя только силой воли, доковылял до причалов, нашел ладью, что собирала паломников для пути на Руян, отдал дирхем, спустился в трюм, где для уставших и больных людей стояли топчаны, постелил на один из них свою кошму, молельный коврик сунул под голову и не то что заснул — просто потерял сознание от усталости. Почти сутки сна вернули Олега к жизни. Он смог более или менее спокойно ходить — хотя сидеть для отбитого до синевы зада стало настоящей пыткой. Именно поэтому он поднялся на палубу постоять у борта и увидел то, ради чего стоило потерпеть некоторые муки: меловые скалы Руяна. Это было потрясающее зрелище: голубая вода, покрытая мелкой рябью, за ней — сочно-зеленый ковер, из которого тут и там вырываются белые громадины, стремящиеся ввысь, стряхивающие с себя землю и путы корней, большие, как плывущие по небу облака. И кажется, что легкие небесные странники и есть они — скалы острова Руян, которым удалось-таки вырваться на свободу. Ладья приткнулась к причалу, вкопанному в дно с окатанными разноцветными камнями. Паломники, неся жертвенных птиц, корзины с плодами, ведя за собой барашков и козлят, двинулись по широкой, усыпанной галькой, дороге. Середин пошел вместе со всеми, полагая, что путь для всех может быть только один — на мыс Аркон. Олег знал, что увидит нечто величественное, но не ожидал, что настолько: могучие каменные стены с башнями, на которых сверкали золотые шатры; ворота, на которых изображение танцующих среди трав богинь было искусно вырезано из яшмы и отчеканено из золота; навесы от дождя и солнца, сделанные из многослойного шелка. Город перекрывал мыс от берега до берега и имел ширину около километра, а длину — не меньше трех. Едва паломники входили в ворота, как на них тут же набрасывались облаченные в белые хламиды горожане. Участливым тоном они поясняли, что богам нужны особенные подношения, которые можно купить только у них, что жертвенных животных нужно обязательно подкормить зачарованной пищей, а одежду поменять на священную, более подходящую для столь важного деяния, как посещение храма Святовита. Как ни странно, к Середину никто не подошел. Возможно, после долгого пути он имел столь потрепанный вид, что никто не надеялся получить с него даже медяка, а может — ему просто повезло. Ведун двинулся дальше по вымощенной камнем улице, миновал ворота внутренней стены — и оказался перед валом, по верху которого высился обычный деревянный частокол. Вал был отсыпан в виде правильного круга диаметром около четырехсот метров. Ворот Олег не увидел, а потому двинулся по кругу и обнаружил их с противоположной стороны. За первым валом протянулся второй, отстоя от него метров на сто. Этот, второй, был выкрашен чем-то в пронзительно-алый цвет, а колья поверху шли то ли золотые, то ли позолоченные. Ворот в нем, разумеется, впереди не имелось. Слева, закрывая проход, стояли храмовые воины с грозными бердышами, поэтому Олег повернул направо, пошел по отсыпанной белой галькой дорожке и вскоре обнаружил навес, крытый, опять же, золотыми листами. Навес поддерживали резные столбы, крашенные в красный и желтый цвет, за невысокой загородкой из толстых дубовых кряжей стояли золотые ясли и такая же поилка, а немного дальше кружился, вытаптывая розовый песочек, прекрасный белый конь с пушистой гривой и аккуратно подстриженным хвостом. — Конь Святовита, — сообразил Олег. — Тот самый, на котором бог каждую ночь уезжает на битву с врагами и нежитью, который доносит его волю во время гаданий. Однако приехал ведун не к коню, поэтому он двинулся дальше по кругу, отыскал очередные ворота, вошел — и наконец увидел посреди красной круглой площади сам храм. Подчеркнуто скромный — из темного от времени дерева, диаметром около ста метров, а в высоту около пятнадцати, — он поднимался как бы тремя ступенями, каждая по пять метров, и увенчивался золотой луковкой. Середин перевел дух, обогнул храм и наконец-то ступил в последние ворота. Святовит мало напоминал обычные идолы. Он был вырезан с величайшим мастерством и совершенно не отличался от человека, если забыть про почти пятиметровый рост. Благодаря искусной раскраске, он имел нормальный цвет лица, голубые глаза, был одет в простую длинную рубаху с вышитым подолом — но на плечах его лежала голубая епанча, скрепленная золотым аграфом с зелеными каменьями. Справа под его рукой стоял меч, а левой Святовит удерживал золотой рог с темно-красным вином. На глазок, в рог влезало не меньше ведра. Насколько помнил Олег, во время праздника урожая верховный волхв это вино обязан был выпить, чтобы наполнить сосуд новым. Весьма не простая работа. Вдоль стен храма во множестве лежали мечи, копья, рогатины, щиты, топоры, секиры и прочее оружие — дабы бог мог брать на битву всё, что пожелает. У ног его горел алтарь. Шагах в пяти вокруг идола выступал ровный земляной валик высотой всего по колено, за которым прогуливались волхвы в храмовых туниках. Видимо, следили, чтобы паломники не подходили к Святовиту слишком близко. Едва Олег наклонился над этой чертой, как перед ним моментально оказался один из служителей: — Ты хотел с чем-то обратиться к богу, мил человек? — Я хотел бы сделать великому Святовиту подарок, — ответил Середин. — Не простой. Я знаю, кто убил его слуг, его храмовых жрецов на реке Смородина. Троих воинов, одного звали Явором. Я надеюсь, богу захочется отомстить. — Волхв Явор… — прищурился служитель. — Но ведь он жив. — Как жив? — не поверил Олег. — Не может быть! Может, ты его с кем-то путаешь? Служитель поднял палец и тихо предложил: — Проводи гостя в нашу обитель, к волхву Явору.